Великая война - Гаталица Александар
Скромный помещик Бутович любил жену и не собирался так просто отпускать. Вместо этого, сжав зубы, он отправил ее в свое имение Силки, под бдительный надзор одного из своих слуг. Это ожесточило рыжеватого генерал-губернатора, сразу же решившегося на «лобовую атаку» и «освобождение из ссылки», но тут ему вручили секретную записочку, попахивающую небольшим нарушением правил этикета, и это настолько заинтересовало Сухомлинова, что он сразу же принял у себя австрийского консула Франца Альтшуллера, представившегося старым другом Екатерины Викторовны и изложившего ему свой план. Не следует «поднимать конницу» (генерал-губернатор был кавалерийским офицером и автором нескольких трудов о роли конницы в современной войне). Жена может потребовать развода, если докажет неверность мужа. В доме Бутовых служила французская гувернантка, некая мадемуазель Гастон. Все, что нужно, это распустить по Киеву слух, что мадемуазель Гастон — любовница помещика, и уже тогда развод будет делом само собой разумеющимся. Но кто распустит слух? Для этого нет более подходящей кандидатуры, чем иностранный подданный господин Альтшуллер.
Сказано — сделано. Весь Киев направлял бинокли на второй ярус — разумеется, из злорадства — и искал там Екатерину «Сухомлинову», как ее уже называли, но в ложе никого не было. Услышав, что она замешана в скандале, мадемуазель Гастон упаковала вещи в единственный чемоданчик и сбежала в Париж. Вслед ей Сухомлинов и Альтшуллер послали некоего сомнительного и весьма опасного субъекта Дмитрия Богрова, привычного к оружию и хорошего знатока парижского дна опустившихся душ, в конце концов оказывающихся в ломбарде «Монт-Пиета». Богров должен был найти мадемуазель Гастон и предложить ей приличную сумму, но она всех удивила, отказавшись от денег и потребовав медицинского освидетельствования, которое установило, что она девица.
Услышав об этом, Сухомлинов не знал, что делать. «Как?! Француженка тридцати лет — и девственница? Этого не может быть!» Так скандал вскочил на одного из невидимых коней и без труда добрался до столицы, где вскоре стал известен самому царю. Что же делать генералу от кавалерии, как не обратиться к царю, который, по непонятным причинам, очень любит его? А царские решения диктовали обстоятельства. Поскольку в скандале был замешан очень важный военный чин, французская дипломатия сразу же приняла сторону гражданки Гастон, и у царя не было иного выхода, как только быстро разрубить этот гордиев узел. В присущем ему стиле Николай II заявил, что «мадемуазель Гастон может быть девственницей во Франции и не быть ею в России». Это послужило сигналом к тому, чтобы смиренный помещик Бутович, не тратя попусту времени, подписал развод с Екатериной Викторовной.
Теперь она могла триумфально возвратиться в свою ложу на втором ярусе в театре Соловцова. Ее всегда сопровождал второй муж. Она не снимала свою черную шляпу, а он форменную фуражку, чтобы не была видна изрядная лысина во весь круглый и кажущийся надутым череп. Это был беспокойный 1905 год, однако новоиспеченным супругам он казался одним из самых прекрасных. Они переехали в столицу, в престижный район недалеко от собора Спаса на Крови, и начали строить дом, но госпожа Сухомлинова вскоре стала показывать свой генеральский нрав. И дело не только в том, что у ординарцев и денщиков стало сразу два командира, не только в том, что круг ее друзей сразу же был причислен к наиболее доверенным лицам генерала, не только в том, что австрийский консул Альтшуллер сделался самым дорогим гостем за их столом, а в том, что волоокая Екатерина Викторовна меняла планы строительства дома. Так случилось, что из будуара хозяйки можно было легко — открыв всего одну дверь — попасть в кабинет генерала, где он — теперь уже военный министр — принимал посетителей, владеющих весьма важной государственной информацией, и тот же самый будуар с другой стороны примыкал к комнате для посетителей.
Сказано — сделано. С большой помпой, песнями и плясками, на тройке, украшенной как на свадьбу, в феврале 1906 года супруги переехали в новый дом, где и началась их сладкая жизнь. 1909 год они вспоминали очень охотно; в 1911-м впервые побывали на Капри и посетили Помпеи; в 1912-м получили разрешение царя вместе присутствовать на маневрах сухопутных войск, вот только для Екатерины Викторовны не пошили генеральскую форму и не украсили ее такими же орденами, как у мужа… Однако люди старятся даже в сладкие годы. С годами ее грудь становилась все пышнее, а у него росло все больше рыжих волос, правда только возле ушей. Гера смягчала соски парижскими кремами, чтобы худо-бедно сделать их не такими заметными, а у него до утреннего умывания торчали два рыжих рога, как у настоящего Зевса. Самым дорогим другом дома оставался австриец Альтшуллер. Казалось, генерал любил его больше других еще со времен их заговора, да и всех тех, кто тогда ему помогал, возвеличил сверх всякой меры.
Между тем в Петербурге и Царском Селе Альтшуллер был наиболее влиятельным из всех иностранных посланников. Сухомлиновых он навещал на одной неделе в среду, пятницу и субботу, а на следующей — в понедельник, четверг и воскресенье. Он настолько освоился в доме, что генерал слышал его голос даже в те дни, когда его визита не ждали. В первый раз это случилось, когда супруги только вселились в новый дом. Екатерина Викторовна была в своем будуаре, а генерал принимал каких-то военных в кабинете, когда ему между двумя собственными фразами впервые показалось, что он — за своей спиной — слышит голос Альтшуллера. Что поделать, он стал немного нервничать, но Гера нашла способ заткнуть Зевсу уши лучше, чем это сделал Одиссей со своими моряками. Она обнажила перед ним свою грудь с торчащими сосками, положила под живот две подушки и улеглась на них, предоставив ему возможность заняться ее голой задницей. После этого Сухомлинов продолжал слышать голос Альтшуллера, но больше не обращал на него внимания, а если и обращал, то делал это только для того, чтобы еще раз насладиться обнаженными ягодицами Екатерины Викторовны. Поэтому посланник продолжал посещать их, и всегда с подарками из Вены. Всякий раз, когда генерал спрашивал: «Как я могу вас отблагодарить?» — Альтшуллер отвечал: «Все уже оплачено».
Так бы все и продолжалось, гладко и безо всяких помех: в одну дверь, ведущую в будуар, Альтшуллер входил, у другой подслушивал, о чем говорит Сухомлинов, а затем потихоньку выходил через первую дверь, одарив страстным поцелуем надутые губки Екатерины Викторовны. Одним словом, все шло гладко до тех пор, пока в последний день июля 1914 года «наиболее влиятельный посланник» не исчез из Петербурга. Оставалось совсем немного времени до того, как Германия и Австро-Венгрия объявят России войну. Военный министр стал называть Альтшуллера не иначе как «проклятым венцем». Наконец-то он перестал слышать его назойливый голосишко, а подарки и так не имели особого значения. Генеральша, однако, думала иначе. Теперь ей не приходило в голову оголять грудь и упитанную задницу для своего рыжеволосого козла. Через полуоткрытую дверь кабинета она сама подслушивала, что говорит ее муж, а затем пыталась сообщить эту информацию австрийской стороне.
Однако все это выглядело смешно, ибо все эти годы она держала дверь своего будуара открытой ради нежных чувств, а вовсе не для того, чтобы заниматься шпионажем. Сейчас, во время Великой войны, она не знала ни что необходимо слушать, ни что нужно сообщать, ни к кому по этому поводу обратиться. Наступил 1915 год, и у Екатерины Викторовны скопилось множество не связанных между собой сообщений, подслушанных ею под дверью кабинета мужа. О том, что многие из них устаревают уже через несколько дней, она даже не думала, как будто никогда и не была помощницей в адвокатской конторе. Что делать со своим «архивом»? Кому его предложить? Посольства враждебных стран были закрыты, а настоящие шпионы — само собой разумеется — избегали сотрудничества с волоокой генеральшей, что наносило дополнительный удар по ее самолюбию.
После того как русской армии едва удалось избежать полного поражения у Мазурских озер, для министра Сухомлинова начались тяжелые времена. «Железный князь» Николай Николаевич присылал с фронта требования немедленно сменить Сухомлинова, царица в письме к мужу писала, что Сухомлинов способен пойти против их общего «друга» Распутина, так что конец генеральской карьеры был уже ясно виден. Между тем этого некогда сильного и опасного человека свалили не петербургские интриги, а донос, который прибыл окольными путями от недругов из самой Вены. «Шпионка из будуара» Екатерина Викторовна начала крайне неосторожно отправлять друзьям, друзьям своих друзей и друзьям этих последних письма для Альтшуллера, сопровождая их некоторыми документами Верховного главнокомандования русской армии, смысла которых она не понимала. Шум вокруг этой шпионской аферы необходимо было немедленно унять, чтобы настоящие австрийские шпионы могли отличать подлинную информацию от «липы». Сообщение пришло от лица двойного агента Виктора Бедного, а на самом деле его послал некий сотрудник военной разведки под оперативным псевдонимом «Божий человек».
