Враг женщин - Гюнтекин Решад Нури

«Самовлюбленное, избалованное, легкомысленное создание, — говорил я им всем. Некоторые влюблялись в нее заочно, по рассказам о ней. Я же, слушая их, заведомо считал себя ее врагом.

Мне хотелось любым путем доставить ей неприятности. Я представлял себе, как разозлится и как будет удивлена эта привыкшая к всеобщему поклонению капризная красавица, когда столкнется с моим холодным приемом, когда поймет, что для меня она ничего не значит. Но, по правде говоря, первому удивиться пришлось мне самому. Эта госпожа Сара оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял и как мне ее описывали. Я в своем воображении видел ее душой компании, гордо восседающей посреди прочих, капризно улыбающейся и упивающейся своей властью задавать тон различным развлечениям. Но оказалось, что она постоянно стремится быть в тени, предпочитает уединение, что она мягкая, спокойная и печальная девушка.

Из всех присутствующих только она, глядя на мое лицо, не проявила никаких признаков неприязни или отвращения.

И все же я решил следовать ранее разработанному мной плану. Чтобы вывести ее из себя и помучить как следует, я, как мог, нарушал приличия. Но она и не собиралась сердиться, только становилась все печальнее. И мыслила она совсем не так, как другие ее подруги. В ее глазах было какое-то спокойное снисхождение, свойственное людям, которые привыкли не придавать значения внешнему виду, а заглядывать глубже, в самую душу.

В тот вечер мы расстались приятелями. Возвращаясь в лагерь, я отстал от своих товарищей и начал беседовать сам с собой:

«Как можно объяснить ее симпатию ко мне? Вероятно, у этой слегка грустной и, скорее всего, весьма мечтательной девушки есть любимый. Если мое предположение верно, то нет ничего в этом мире, что могло бы ее заинтересовать. Она не смотрит на внешнюю форму… Все люди в ее глазах одинаковы. Она не видит разницы между первым красавцем и самым уродливым из людей, скажем, Хомонголосом… Может быть, даже то, что Хомонголос своим странным видом вовсе не напоминает человека, придает ей больше уверенности…

Одной из разновидностей одиноких людей являются фантазеры, которые, хотя с виду и активно принимают участие в компании, на самом деле заняты всегда только своей собственной мечтой и смотрят на мир сквозь призму своих фантазий. Такие люди стараются избегать тех, кто может оторвать их от сладких грез, вернуть в повседневность, заставить смириться с реальностью. Им по душе общество дружелюбных, безъязыких животных, которые им не мешают мечтать.

Возможно, эта Сара тоже из таких людей. Она давно устала от искусственности, кокетства, показухи и умничанья окружающих… И Хомонголос, у которого ни лицо, ни мысли не похожи ни на кого из других людей, показался ей интересным примерно так же, как для нее было бы любопытно гулять по саду с огромным бульдогом, который ничем не может нарушить ее размышлений».

* * *

Вот об этом я думал, возвращаясь в одиночестве в лагерь. Наутро, вспоминая о своих мыслях и предположениях, я стал стыдиться и высмеивать самого себя.

«Хомонголос, ты замечтался ночью под звездами, — говорил я. — Ты опьянел от общества женщин и от ночного воздуха. Все, что ты напридумывал, не более чем нелепица. Какими небывалыми грезами ты окутал образ этой самолюбивой и смешной девицы? Но истина-то проста… Эта госпожа Сара хотела посмешить окружающих, притворившись, что заинтересована твоей персоной. Может быть, ей мало тех ухаживаний, которыми в избытке окружают ее все мужчины, попадающиеся на ее пути, и она захотела добавить к числу своих поклонников еще и эксцентричный экземпляр вроде тебя. Или же она стремится полностью свести с ума своих воздыхателей тем, что ради протеста против их чувственных порывов выбрала для себя подобное чудовище в качестве спутника. А может быть, у ее внимания к моей персоне есть и другой, еще более коварный подтекст. Возможно, она тем самым дает понять своим ухажерам, что царит над всеми ними на такой высоте, что для нее, как для птицы в полете, все они кажутся одинаковыми, и нет никакой разницы между первыми красавцами и тем же Хомонголосом. Да, правда, наверное, в этом. Будь проклята ночь, наводящая на людей бредовые идеи и фантазии! Да здравствует солнце! Оно не только освещает мир, но и делает человеческий рассудок здравомыслящим, проясняет все недоразумения».

Я стремился больше никогда не переступать порога этой усадьбы, не общаться с этими ненормальными девицами и, в особенности, никогда не встречаться больше с этой госпожой Сарой. Но воплотить это решение в жизнь оказалось не в моих силах.

Они очень настаивали. Происшествия и случайные события — все было против меня. Да что там скрывать! Мое сопротивление все больше слабело. Я стал часто видеться с Сарой.

Эта девушка проявляла ко мне явную симпатию, постоянно занималась мною. Почему? Хотя я то и дело напрягал свой ум, силясь понять это, мне это никак не удавалось.

Я обратил внимание на одну вещь. Мои мысли о Саре делились на дневные и ночные, причем они были совершенно противоположного свойства. Как будто во мне жили два разных человека в это время, и думали они тоже по-разному.

Днем я хладнокровно изучал эту девушку и находил, что в ней сочетаются, слегка прикрытые лоском положительности, желание показать себя лучше, чем она есть, и кокетство. Я сделал вывод, что она пустое и лишенное смысла существо.

К тому же мне и не было особой нужды составлять ей компанию. Я старался удалить из головы мысли о ней, как выбрасывают из комнаты ненужные вещи. Но ночью, когда все кругом темнеет, когда и природа и души людей находятся в каком-то оцепенении, ее образ будто бы снова приближался ко мне, нетвердой рукой стучал в мои двери, и ее опечаленное и мечтательное лицо вставало передо мной, как живое.

Ночь развеивает наши рациональные убеждения. В лунном свете и кусочек стекла, сверкающий поодаль, кажется драгоценным камнем. Падая на мрачную стену, этот свет словно бы разделяет ее надвое, открывая проход в какой-то иной, неведомый нам мир. Таково воздействие ночи на наше зрение. Но она с неменьшей силой влияет и на то, что недоступно нашим глазам, на наши собственные мысли и чувства.

Образ Сары, приносимый ночью в мои мечты, был совершенно иным, чем та легковесная, бездушная, не видящая смысла в своей жизни Сара, какой я представлял ее днем. Я стыдился самого себя за то, что посмел возвести клевету на это прекрасное творение природы.

— Хомонголос, — говорили приятели, — мы сегодня вечером идем в поместье! А ты, конечно же, нет?

— Верно, но вы на всякий случай оставьте еще одного человека, чтобы присматривал за лагерем. Может, я тоже пойду куда-нибудь погуляю. А может быть, и зайду туда, если мне взбредет на ум. Они ведь так настаивали, что отвертеться этим вечером не так просто…

— Браво, Хомонголос! Другие-то пусть зовут, но когда сама госпожа Сара хочет тебя видеть… Да, ты понемногу привыкаешь к людям, становишься светским человеком.

Я пожимал плечами, делая вид, что не придаю значения сказанному, и говорил:

— Это еще не точно, что я приду.

Но я уже начал понимать, что те твердые решения, которые я принимал в дневное время, вечерами превращались в пух и прах. Иногда я стыдился своей собственной нерешительности. Я стал опасаться за себя.

«Во что бы то ни стало, я должен одержать верх над этим желанием», — говорил я себе. И вправду, я сдержал свое слово. Но в ту ночь я чувствовал себя больным. Дыхание у меня было прерывистым, я не мог стоять на одном месте. Я зашел в море и плавал до одурения, до тех пор пока окончательно не выбился из сил.

Я понял, однако, что не всякая победа достойна того, чтобы ею гордиться. И потому решил, что лучше будет не искушать судьбу и не плыть против течения.

Во мне вновь пробудился страх любви, как и много лет назад. Я пытался утешить самого себя и придумывал странные оправдания:

«То расположение, которое я испытываю к этой Саре, не имеет ничего общего с чувством любви. Если мы оставим в стороне всякие мелкие увлечения и страсти и обратимся к настоящей любви, то такая любовь может возникнуть только между людьми, чьи достоинства и способность любить друг друга более или менее равноценны.