Артемий Ульянов - Новые записки санитара морга
Но неожиданно в их благородную борьбу вмешались Высшие Силы. Старик вдруг стал стремительно угасать, с каждым днем теряя здоровье и волю к жизни. Быть может, одержав с помощью Вейсмана первую победу, решил, что с него хватит. А может, просто время, отведенное фронтовику на этой земле, подходило к концу, несмотря на бурную деятельность и планы Ефима Давидовича.
Дружная татарская родня попыталась организовать деду лучших врачей, которых можно заполучить за деньги. Но Муса Ибрагимович решительно отказался от их помощи, заявив потомкам, что хочет получить заботу и медицинское обслуживание от своей Родины, за которую проливал кровь в далекие военные годы. И более того, что положено другим ветеранам, ему не надо. В этом вопросе он, конечно же, целиком полагался на своего заступника, в благородство и возможности которого он свято верил.
Всем весом навалившись на Департамент здравоохранения города Москвы, правозащитник Вейсман моментально устроил своему подопечному госпитализацию в нашу благоустроенную современную клинику, а не в обычную районную больницу по месту жительства. И в этот момент история ветерана Зайналлова стала и нашей историей тоже, хоть пока и издалека.
Клиника встретила фронтовика с распростертыми объятиями. Его лечением занялся лучший геронтолог терапевтического отделения. Кроме того, Мусу Ибрагимовича определили в отдельную палату повышенной комфортности, обеспечив лучшие бытовые условия и уход, на которые было способно наше учреждение. Но несмотря на все это, Вейсман продолжал неустанную борьбу за права старика. И даже там, где для этого не было никаких оснований. Видимо, Ефим Давидович был уже не в силах остановиться, словно эшелон, идущий вперед на всех парах.
За те три недели, что Зайналлов пробыл в нашей клинике, правозащитник трижды встречался с главным врачом, требуя подробный отчет обо всех аспектах лечения. И продолжал терроризировать жалобами вышестоящие инстанции, заявляя, что не так лечат, консилиумы не внушают доверия да и больничная кормежка далека от идеальной. Действовал, так сказать, в качестве превентивной меры. А «вышестоящие инстанции», уже немало натерпевшись от Вейсмана, впустую мотали нервы главному врачу и его замам строгими резолюциями — «разобраться и принять меры». И каждый раз бедных врачей дергали наверх, требуя от них реального улучшения состояния здоровья девяностолетнего фронтовика. Одним словом, требуя чуда.
Но. Чудеса, как известно, находятся в ведении небесной канцелярии. Пожалуй, это была единственная инстанция, не подвластная натиску правозащитника Вейсмана. Там, наверное, посчитали, что спастись в мясорубке Второй мировой, да еще и дожить до девяноста лет, и так уже немалое чудо. И больше чудес в жизни Мусы Ибрагимовича не произойдет.
А потому жизнь неуклонно продолжала покидать старика, наполняя его больничные дни густыми красками заката.
— А чем он болел-то? — спросил я у Петровой, прервав ее рассказ.
— Чем? Ну, если в карту его глянуть, то получается, что всем болел. Врачи наши в нее почти весь медицинский справочник переписали. Какие ему только исследования не назначали! А реально там — старческое одряхление органов. Закончился ресурс у дедушки, вот и все. Чтоб его на ноги поставить, надо было лекарство от старости найти. Элексир вечной жизни какой-нибудь. Но городскому департаменту ведь это не объяснишь.
— И как же его домой-то выписали? — поинтересовался Старостин, разминая массивную сигару.
— Да в какой-то момент стало ему полегче. Кушать стал лучше, да и анализы тоже. Такое со стариками бывает, перед самой смертью. Вот они его и выписали. И уже дату следующей госпитализации назначили. Приехал он домой да через пару дней и помер себе тихо, во сне. Теперь вот у нас. Скоро должна родня его подъехать. Так что — ждите. Ну, а я к главному схожу. Отрапортую, что все у нас с этим Зайналловым в лучшем виде, — со вздохом туша сигарету, сказала Светлана Юрьевна.
Действительно, вскоре в отделении появились родственники Мусы Ибрагимовича. Бумажкин и наш ритуальный агент Лешка отправились к ним, чтобы принять заказ на услуги морга.
Выйдя в зал ожидания для того, чтобы уточнить у вдовы гражданина Сутягина, сбривать ему бороду или нет, Зайналловых я там не увидел. Видимо, они были в кабинете агента. Но зато сразу же обратил внимание на округлого лысеющего мужчину в очках, в мешковатом костюме и старомодных остроносых ботинках, несущих в себе дух девяностых. За скорбным выражением мясистого лица таилось плохо скрываемое беспокойство. Казалось, будто он ждал чего-то важного и ожидание это заставляло его изрядно нервничать. Украдкой вздохнув, он поправил крошечную звезду Давида, впившуюся острием значка в лацкан пиджака. «А это, наверное, тот самый Вейсман, который правозащитник», — понял я, лишь мельком глянув на мужчину. На банкетке рядом с ним сидел бывший милиционер, по воле властей неожиданно ставший полицейским, хотя по всему было видно, что он так и остался милиционером. Тогда я не придал значения этому соседству. Истинный его смысл открылся нам всем чуть позже.
Я еще толком не начал брить Сутягина, а Бумажкин уже появился в зоне выдач.
— Чего-то недолго вы общались, — заметил я, аккуратно ведя бритву по впалой щеке покойника.
— Да сын его срочно к адвокату поехал, по поводу завещания. Обещал через пару часов вернуться, — сказал Вовка. — Вполне нормальный мужик, обстоятельный такой. Сказал, что хоронить будут по высшему разряду.
— А там еще и Вейсман этот сидит, видел?
— Да что нам этот Вейсман. Он не заказчик, — буркнул Бумажкин, глядя в картонку с расписанием сегодняшних выдач. — А ты откуда знаешь, что Вейсман?
— Похож очень. И звезда Давида при нем, значок на пиджаке. Интересно, и зачем он тут?
— Да кто ж его знает, — пожал плечами Володя. — Права покойного, поди, стережет. — без тени улыбки предположил он. — Опасный тип, судя по всему. Жалобы на ровном месте пишет, — добавил Бумажкин. И видно, хотел еще что-то сказать, но дверной звонок отвлек нас, заставив переключиться на родню очередного постояльца.
Рабочий день шел своим чередом, закручиваясь трудоемким водоворотом и отодвигая историю с Зайналловым на второй план. Но спустя пару-тройку часов она снова вернулась к нам. К тому же, самым неожиданным образом.
Для нас с Вовкой Старостиным все началось с обескураженной физиономии Бумажкина, зашедшего в комнату отдыха, где мы боролись с производственной вредностью, вкушая заслуженное молоко. Подойдя к столу, он как-то загадочно улыбнулся, глянув на нас с хитрым прищуром.
— Ты Путина увидел, Вова? — с усмешкой спросил я, подливая коровий нектар в огромную кружку.
