Маша Трауб - Плохая мать
– Все, все, тихо, – начала успокаивать дочь Ирина, у нее стучало сердце. Она все еще не могла поверить, что дочь цела и невредима. Что все в порядке. – Не плачь, Леночка, тихо.
Леночка продолжала кричать.
– Мы завтра поедем в дельфинарий, – выпалила Ирина. – Обещаю.
Леночка перестала кричать. Хотя не знала, ни что такое завтра, ни что такое дельфинарий.
В дельфинарии Леночка захлебывалась от радости. После представления всех приглашали сфотографироваться и поплавать, схватившись за плавник, с дельфинами. Леночка все поняла и начала кричать.
– Пойдем, нам домой пора, – уговаривала ее Ирина, но Леночка кричала так, что обрывалось сердце.
Моя мама в этот момент уговаривала меня поплавать с дельфином. Я стояла на бортике и упиралась – мне было страшно.
– Там можно с инструктором, в маленьком бассейне, рыбой их покормить, погладить, – подсказала Ирине женщина с мальчиком.
Ирину с Леночкой пропустили без очереди. Сеанс – пятнадцать минут. Инструктор взял девочку на руки и спустил в воду. Леночка зажмурилась от счастья. Ирина стояла на бортике бассейна, смотрела на свою больную детским церебральным параличом четырнадцатилетнюю дочь, которая вела себя как пятилетний ребенок, и плакала, как тогда в вагоне. На пятнадцать минут и она, и Леночка забыли о болезни.
В конце всем предлагали загадать желание дельфину. За Леночку желание загадала Ирина, зная, что оно не исполнится.
Я же так и не спустилась к дельфинам.
– Ты всегда будешь бояться, если не сможешь нащупать ногами дно, – сказала мне разочарованно мама, – глубина, неизвестность, фактор неожиданности выбьют тебя из колеи – учти, тебе с этим жить.
Она опять оказалась права.
Маме было проще достать билеты на поезд – приятельница работала в железнодорожной кассе. Обычно боятся летать на самолетах, а я до сих пор боюсь ездить в поезде.
Купе. Я на верхней полке смотрю в окно. Мы едем на юг. С нами женщина и одно место – верхняя полка – свободно. Я рада и прыгаю с полки на полку.
– Манечка, прекрати, пыль летит на стол, – одергивает меня мама, – слезай, поешь.
– Не хочу, – отвечаю я.
Женщина, которая едет с нами – Катя, – очень странно на меня смотрит, и мне не по себе от ее взгляда. Уже вечером мама выбегает на одной из станций и возвращается с вином, пирожками, мороженым... Сваливает все на стол и выходит на перрон покурить. Я притулилась у окна и ем.
– Я не хотела тебя пугать, – говорит Катя, – просто у меня должна была тоже быть девочка. Мне кажется, она была бы очень на тебя похожа. Такая же хорошенькая. Вот я на тебя и уставилась.
– А что с ней случилось?
– Девочка не захотела расти. Я не знаю почему. Росла, росла в животике и перестала. У нее сердечко перестало биться.
– А у взрослых детей так бывает? – испуганно спросила я.
– Нет, – улыбнулась Катя. – Ты вырастешь большая и красивая.
– Точно?
– Конечно.
– А куда ее дели? Из живота? – спросила я.
– Мне сделали операцию и девочку достали.
– И похоронили?
– Можно и так сказать...
Катя плакала.
– А потом у тебя может быть еще девочка? Другая, – не замечая ее слез, допытывалась я.
– Не знаю. Надеюсь.
– А у тебя был большой живот или еще маленький?
– Средний.
– Значит, не считается, – уверенно заявила я. Катя рассмеялась. – Она же не умела улыбаться, сосать соску, плакать... Значит, у тебя точно будет другая девочка.
– Значит, будет...
– А какая она будет?
– Красивая, как ты.
– А как ты ее назовешь?
– Пока не знаю. А ты как хочешь?
– Машей.
– Ну, Маша – это ты. Надо другое имя.
– Катя?
– Нет, Катя – это я. И вообще мне это имя не очень нравится.
– Тогда Олей. Как мою маму.
– Не надо Олей, – сказала моя мама. Оказывается, она стояла в дверях купе и все слышала, – у всех Оль тяжелая женская доля. Не очень-то они счастливы.
– А ты уже решила, где девочка будет жить? Колыбельку купила? – не отставала я.
– Нет...
– Тогда сначала подготовься хорошенько, а потом девочку жди. А куда же она рождаться будет? Вот она и не рождается, потому что у нее даже кровати своей нет.
Я лежала на верхней полке, якобы спала и подслушивала разговор Кати и мамы.
– Я ведь ничего не чувствовала. Никакого предчувствия беды, – рассказывала Катя, – знаешь, я ведь иногда думаю, а вдруг они ошиблись? Я ведь должна была почувствовать, что что-то не так. И это ведь я виновата, что так получилось. Я тогда таблеток наглоталась. Еще стояла и думала, как их пить. Сразу все или по нескольку. А когда воду допила, испугалась. Мне ведь чего было нужно? Чтобы муж меня просто пожалел. А он молчал и на работе задерживался. Я совсем одна была. Если бы он мне сказал, что я не виновата, что все будет нормально... Мне ж больше ничего не надо было. Короче, испугалась я. Побежала в ванную, потом назад в комнату – хотела «скорую» вызвать, потом опять в ванную. Нашла марганцовку, выхлебала целый ковш, два пальца в рот и... промывание желудка. Хорошо, что «скорую» не вызвала, а то бы меня в психушку забрали. Лежала я на полу в ванной, не помню сколько времени. Потом выползла. Тут и муж вернулся. Представляешь, он даже не заметил, что я зеленого цвета и еле двигаюсь. Сел телевизор смотреть. А я утром на развод подала. Он не стал возражать и даже не удивился.
Они некоторое время молчали.
– Ну что, спать будем? – сказала мама.
– Ложись, я не могу. У меня давно бессонница. Она ведь – доченька моя нерожденная – каждую ночь мне снилась. Один и тот же сон. Маленькая девочка, лет трех. В красивом сарафане. Стояла и смотрела на меня, не отводя взгляда. У нее кудрявые волосы до плеч, губки такие бантиком. Девочка не улыбалась, а смотрела строго и внимательно.
Она приходила каждую ночь и стояла не двигаясь. Давала себя рассмотреть. Я видела, что она скрестила пальчики на одной ручке. Видела, что босоножки уже стоптаны и один гольф спущен чуть ниже другого. Однажды девочка поправила волосы – привычным уверенным жестом заколола заколку-бабочку. А в следующую ночь подтянула гольф. А потом плакала и вытирала кулачками глаза. Самое страшное – я не могла подойти к ней. Не могла взять ее за руку. Потрогать. Только приближусь, а она отходит. А потом она сама ко мне подошла и взяла за руку. Я проснулась утром вся в слезах.
Теперь вот бессонница. Не могу ее видеть. Боюсь, что сердце во сне остановится. Каждый вечер, часов в одиннадцать, спать хочу, умираю. На диване задремываю. Еле заставляю себя встать, переодеться, лечь нормально. И сон тут же уходит. Лежу, кручусь с боку на бок. Задремываю, а расслабиться и уснуть глубоко все равно не получается. Лежу и прислушиваюсь – кран капает, соседи выключателями щелкают. Потом совершенно неожиданно проваливаюсь в бездну – нездоровую, без сновидений. А в четыре утра просыпаюсь и больше уснуть не могу. В полседьмого, когда уже надо вставать, я засыпаю. И так сладко! В семь – звонит будильник. Всех хочется убить.
