Виталий Владимиров - Закрытый перелом
— Что же делать, Антон? — Виктор почувствовал, что его покинули светлые силы, что он сдался, очерствел, что что-то в нем умерло, погибло.
Антон долго не отвечал.
Антон думал о своем, также страдая, как и Виктор, хотя внешне оставался спокойным и сдержанным. Антон, сталкиваясь с чужими судьбами, всегда приходил к выводу, что нет на этом свете человека, который был бы счастлив долгое время, который жил бы не страдая, не испытывая унижения и оскорблений. Жизненный опыт Антона можно было бы назвать недоброй мудростью.
При этом сам Антон не был ни злым, ни черствым. Он одинаково высоко ценил и проявление лучших качеств в человеке, и эстетическое, духовное, облагораживающее переживание, полученное от соприкосновения с произведениями настоящего искусства.
Антон располагал к себе. С ним часто делились сокровенным, но сам Антон был замкнутым, угрюмым, одиноким. Ему было нелегко нести мрачное бремя своего пессимизма. Антон нуждался в друге, в духовном соратнике, в чьей-то преданности. И поэтому в течение долгих лет, начиная со школьной парты и студенческой скамьи, Антон формировал Виктора по своему подобию. Он внимательно опекал Виктора в минуты душевной невзгоды и был даже где — то рад тому кризису, который не мог преодолеть без его помощи Виктор.
Таким же духовным наставником Антон был и для Марины, хотя до конца в женскую верность и дружбу Антон никогда не верил.
Хотел Антон переделать на свой лад и Таисию. Она привлекла его неуемной жаждой жизни, брызжущей радостью, открытым, легким характером. Антон и не собирался поднимать ее до ледяных высот своего духовного совершенства. Он считал, что Таисия — несложная, незатейливая натура, что достаточно держать ее в состоянии почтительного поклонения, умно, незаметно, но постоянно внушая Таисии, насколько ей повезло с ним и что, лишившись Антона, ей станет просто неинтересно жить. В то же время Антон проповедовал прелести свободной, ни с кем не связанной жизни.
Таисия покорно слушала, соглашалась, потом отмахивалась от Антона, ерошила ему волосы на голове и спешила совершить очередные хозяйственные подвиги.
Однако в один прекрасный день идиллия Антона и Таисии кончилась. Разом и навсегда. Произошло это за сутки до встречи Антона с Виктором. Почти одновременно, как у Виктора с Люсей.
Антон позвонил Таисии и предложил придти к Виктору, чтобы помочь ему перед визитом высокого гостя, но тут впервые за время их знакомства Таисия отказалась. Более того, она пригласила Антона к себе домой, вместо того, чтобы идти к Виктору. К ней приехала из Сибири, откуда родом была вся семья Таисии, бабушка, а точнее старейшина рода. Приехала, как она сама сказала, прощаться, потому что ей пора было собираться в те края, откуда не возвращаются. И просила Таисию, свою любимую внучку, показать ей "своего".
"Свой" оказался перед необходимостью трудного выбора: явиться в дом Таисьи в качестве жениха, обманув ожидания Виктора, или…
Антон выбрал второе.
Несмотря на все свои ухищрения и хитроумную словесную изворотливость, Антон не смог уйти от ответа на прямой вопрос Таисии:
"Ты придешь?.."
И лишь только ответив "нет" и услышав частые гудки отбоя, Антон понял, кого он потерял…
Только поэтому Антон так долго раздумывал, прежде чем решился полностью, до конца раскрыться перед Виктором.
— Что делать, говоришь? — переспросил Антон. — Это самый сложный вопрос. Ответ, конечно, есть… Ты помнишь, я тебе рассказывал о своем знакомом, Валерии Истомине? Он — журналист международник, человек очень нелегкой судьбы… И поэт. Я сейчас попробую тебе прочесть, хотя нет, просто рассказать его стихи, а ты над ними подумай, почувствуй их кожей, осознай полностью. В них, по-моему, содержится истина, которую мы с тобой ищем. И ты, и я.
Стихи эти написаны в разное время. Они короткие, больше похожи на афоризмы, но каждое из них — концентрат состояния, итог случившегося, прожитого, прошедшего… Например, случилась любовь… Слушай…
И не ищи свой идеал напрасно —
Нет красоты, а только лесть.
Но если я решил, что ты прекрасна,
Так значит, так оно и есть.
Ты заметил, как я решил, так оно и есть. Ты влюбился, ты влюблен, ты любишь, именно ты — именно ее и равнодушно проходишь мимо остальных, также, как остальные равнодушно проходят мимо нее. Любовь — чувство индивидуальное, эгоистическое. Вспыхивает, как порох. И обжигает. Как порох твоих эмоций. А время проходит, уходит время…
Все постепенно тает,
скоро и мы уйдем.
Юность моя золотая
в небе теряется журавлем.
Да, время уходит, все пройдет, ничто не вечно — это истины, известные всем, да не всем они по силам… А что вокруг тебя? Оглянись…
Шагаешь, думаешь, творишь, и ищешь, чтобы лично придти к сознанию, что лишь первична боль!
Страдание вторично.
Первична боль, понимаешь? Не сразу, только потом ты осознаешь, что любое действие, любой поступок, любая радость, даже любовь таят в себе боль, вершат ее, как кару, как рок. А за что?..
Есть пол и потолок моих стремлений,
а между ними — я.
И если потолок высок, как гений,
то пол, как сгусток бытия.
А время идет, а время уходит. И копится в душе горечь утрат. Привыкай к потерям, с каждым днем их больше…
Я с каждым годом все мудрей.
И все кристальнее познанье.
О, тяжесть скорби! С ней — трудней.
Без смысла день. Ночь — наказанье.
А время идет, а время уходит. И если ты сейчас, сегодня счастлив, весел и наслаждаешься жизнью, то завтра наступит похмелье, и ты поймешь, что ничего не было, нет и не будет, кроме пустой суеты.
Неумолимо летит время, все быстрей, все быстрей…
А умирать жалко.
И неохота.
Только работа, работа, работа.
Как тяжелый труд землекопа.
Каждый день себе яму копать кайлом,
а потом,
смертельно устав,
лечь в нее и спать, спать, спать вечным сном.
Бом!.. Прозвенит колокол, пойдешь на последний круг… Финал… Нас на Земле скоро пять миллиардов. А сколько уже ушло в небытие? И жизнь твоя, и смерть твоя — песчинка в великой реке бесконечного времени… А итог?..
Ощущение утерянного,
безвозвратно уходящего и в высоком царском тереме,
и в кирпично-блочных башнях.
И желание остаться,
преступить через забвение в пирамидах египтянских,
в родах новых поколений.
И кресты, и обелиски,
и простой могильный холмик —
результаты этих исков,
говорящее безмолвие.
— Я читал тебе эти стихи, помнишь? Говорящее безмолвие… — повторил Антон и умолк.
"Массаж мозга" был закончен.
Уже давно сгустились сумерки, царил полумрак, стол, стулья,
маски, фигура Антона, молча стоявшего у стены, теряли свои очертания — словно мир погружался в черную бездну…
Антон бесплотно и бесшумно проплыл по комнате и включил свет.
Виктора будто обожгло.
— Где у тебя коньяк?.. В буфете?.. А мясо разморозил?.. Ну-ка, давай поставь что-нибудь в стиле диско, только не очень быстрое…
Виктор кивнул в ответ, механически, как кукла, поднялся, долго размышлял, какую кассету поставить, наконец, выбрал, включил стереосистему, вернулся и сел в кресло.
За это время Антон нарезал тонкими кусками, посолил, поперчил, посыпал приправами мясо, кинул его на раскаленную сковородку, обследовал холодильник, достал и открыл банку с маринованными огурцами и помидорами, выложил их в глубокую тарелку, нарезал хлеба и поя вился в дверях комнаты со сковородкой.
— Вика, давай подставку, живо. А то горячо.
Виктор бросился на кухню, принес подставку. Вдвоем они расставили тарелки, рюмки, разложили ножи, вилки. Антон разлил коньяк.
— Ну… — поднял он рюмку. — Жизнь продолжается… Ты знаешь, что сказал Хайям обо мне?
Кровавый ручей моего сердца снес бы сто домов.
А в сто раз больше домов в опасности от моих слез.
Каждая ресничка моя — желоб, по которому стекает кровь.
А если я сомкну ресницы, то будет потоп.
А нам с тобой он дал простой, но мудрый совет:
Не следует метить сердце метой печали.
Постоянно надо читать книгу наслаждения.
Надо пить вино и исполнять желания сердца.
Ведь неизвестно, сколько проживешь в мире.
— Давай за нас, Вика! За нас! Понял?.. Надо бы тебе все-таки научиться на горных лыжах кататься… И приятно, и полезно во всех смыслах. Ну, поехали…
Они выпили.
Потом еще.
И Виктор с некоторым удивлением понял, что проголодался, что жив, что есть в этом мире тепло. То ли от того, что отпустило нервное напряжение последних часов, то ли от бессонной ночи, Виктор, сам того не замечая, опьянел. Ему показалось, что боль в душе ушла и не вернется. Ему уже не хотелось есть, он подливал себе коньяк, отпивал из рюмки часто, но понемногу и держал терпкую, жгучую жидкость под языком, прежде чем проглотить ее.
