Владимир Митрофанов - Зачистка территории
Ничего себе шутки! Все кончилось дракой, но не сильной. Потом еще дальше по дороге мы встретили Арканю Шахова, который плелся откуда-то с унылым видом и с разбитой рожей. Двинулись дальше. Все время меня дико тянуло к Ее дому, что бы там ни было – в эту самую долбанную Ремизу. Мы прошли по Ремизе, посмотрели, что там идет в клубе в кино, мимо Ее дома. Я глаз старался не поднимать и все-таки неожиданно Ее увидел. Она с подружкой шла нам прямо навстречу. Мы раскланялись и пошли дальше, вопя песни. В конце улицы нам встретились какие-то ребята лет no восемнадцати с охотничьим ружьем, но один из них оказался знакомым Земскова и разошлись с миром. У клуба, когда мы шли с песнями назад, стояли еще какие-то незнакомые ребята, и я, увидев их издали, сразу заранее испугался, чуя недоброе, но от этого еще громче завопил песню. Когда мы уже было прошли мимо тех ребят, нас все-таки догнал один из них и попросил закурить. Земсков решил ему не давать, хотя у него и было, и сам он все время курил. Парень начал со злобой узнавать, кто мы такие.
Тогда Шурик ударил парня в рыло, а тот – Шурика, и они начали драться. Мы хотели помочь Земскову, но подбежали те парни от клуба и не дали нам вмешиваться – пусть махаются один на один. С ними мы драться не стали, потому что и они не начинали, и дрались только
Земсков и тот парень, который попросил его закурить. Драка особо ничем не кончилась, потому что они быстро устали и разошлись, хотя оба с фингалами. Когда мы отошли достаточно далеко от поселка, нас догнали запыхавшиеся знакомые ребята из девятого класса нашей школы.
Они рассказали, что их у клуба только что хотели избить, но они убежали.
Вечером тот приставучий паренек появился уже у нашего клуба вдвоем еще с кем-то из Ремизы, и мы их втроём избили. Потом мы сами убегали от какой-то большой враждебной компании – короче, как говорится, неплохо провели вечер, а потом распрощались под фонарем на перекрестке и разошлись по домам. Дома мать еще не спала и стала ворчать, что я долго шляюсь, а надо бы уроки учить да к экзаменам готовиться. Я побыстрее прошел в свою комнату. Тут оказалось, что к нам приехали гости – мой дядя с двоюродным братом, и в моей комнате стояли раскладушки, и я одну раскладушку зацепил в темноте мизинцем, чуть не выругался матом, лег и тут же заснул, подумав перед сном, что уже тепло и, может быть, пора перебираться спать на веранду. Мой дядя Коля всю ночь сильно храпел, кашлял и просыпался посреди ночи курить.
На следующий день в школе сидели, обсуждали свои похождения. Я все время оглядывался на Нее, а Она на меня совсем не смотрела.
Тогда на истории мы сели с Олегом на первую парту у окна. Хрен
Хреныч что-то там говорил, а мы в неге от солнца, светившего нам в затылки, и от жажды мечтали о том, чтобы в школьных батареях вместо воды текло пиво, и к каждой парте подходил бы краник, и тогда по ходу урока можно было бы вполне пропустить пару кружек холодненького. Потом было военное дело, и мы на перемене высунули в окошко, которое находилось над самым входом в школу, пулемет
Дегтярева и как бы простреливали всю улицу. После уроков пошли к клубу, стояли там на ступеньках. Подошел Лепа, начал приставать и требовать денег. Я сказал, что денег у меня нет, он сказал, а что если обыскать, тут подошёл отходивший Олег и огрызнулся на него.
Лeпa пригласил зайти в клуб поговорить. В клубе в фойе никого не было – абсолютная пустота, и мы Лепу сильно избили, а он как-то даже не очень сопротивлялся, но когда мы вышли, нам стало немного не по себе, что он вдруг он соберет кодлу и отомстит нам, но потом подумали: кому нужно было бы мстить за Лепу? Вообще, сколько я помню, мы всегда боялись, что вот сейчас-то сможем их избить, но потом нас поймают большим числом народа, но никогда реально не видел, чтобы кого-то поймали. Потом я пошел домой обедать. Мать уже ушла с обеда на работу и оставила мне записку, что есть, и суп в кастрюле, накрытый одеялом. Гости наши уже уехали. Я поел супа и пошел во двор. Там лег на только что распиленные дрова и нюхал запах опилок. И никого из ребят мне видеть не хотелось. Потом какая-то тень заслонила мне солнце и, когда я открыл глаза, то увидел, что это была Она. "О-о-о!" – только и сумел я сказать. Я пригласил ее к себе, и все боялся почему-то закрыть дверь на крючок. Мы пошли на веранду, я принес магнитофон, слушали музыку, смотрели друг на друга, и я не знал, что делать и о чем с Ней говорить…
(Дальше неизвестно, что было – с полстраницы все очень плотно зачирикано – ничего не понять. Даже сложно представить. Была ли интимная близость, что маловероятно, или попытка близости, и о чем они там говорили. Если я пытаюсь вспомнить себя в том возрасте – голова была забита всякой чушью, какими-то сейчас кажущимися смешными и несущественными проблемами, отношениями с друзьями-товарищами. Но на тот момент все это казалось очень важным).
…Она ушла, я проводил ее до автобусной остановки, посадил в автобус. Вернулся – запах весны в окна. Я выставил магнитофон на подоконник и включил музыку на полную громкость, чтобы все тоже наслаждались. Впрочем, скоро сосед заорал со двора – это был
Корякин. У нас с ним неприязненные отношения. Он поймал меня однажды, когда мы подсматривали в бане. Там его жена мылась, а он ее встречал. Жена у него довольно красивая.
На следующий день я проснулся в пять часов утра и поехал на велосипеде к стройке новой школы, спрятал велосипед внизу и по лестнице залез на крышу. Тут начало вставать солнце. Вокруг расстилался необыкновенный спящий мир. Она тоже где-то там спала. Я поехал к Ее дому с банкой краски и под окнами на асфальте написал по-английски "A love you!" и нарисовал цветочек. Никого вокруг не было. Утренний аромат, пение птиц. Ее окошко на втором этаже было задернуто шторой. Она там спала. Прохлада утра. Цветущая черемуха.
Приехал домой, проверил надпись по бумажке – оказалось: там ошибка!
Уже народ стал просыпаться – кто-то протопал по переулку. Я лег в прохладную постель. Минуту еще держался, чтобы не заснуть. И вдруг подумал: такого счастливого утра уже никогда больше не будет, потому что все, что происходит, бывает только один раз в жизни и каждый день в этой жизни – единственный и неповторимый…"
В любом возрасте важно быть собой, но в 16-18 лет ты еще сам не знаешь, кто ты есть на самом деле. Другие могут знать, но ты сам не знаешь. Отсюда это надевание чужих масок, подражание авторитетам. В этом возрасте люди еще не знают, что измениться невозможно. Каким ты родился, таким ты и будешь всю жизнь. Можно, конечно, надеть маску, но измениться уже нельзя. Маски же часто спадают в самое неподходящее время. В приведенном отрывке из дневника, или точнее дневниковых записок, мы видим глупые шутки, весенние драки, но при кажущейся внешней бессмысленности существования видна и напряженная внутренняя работа, и первая любовь. Они любят, играют на гитарах, поют песни, учатся жить. Мы были такими же".
Впрочем, это исследование о дневниках Иван Сергеевич так и не закончил: дело оказалось нудное и плохо поддающееся научному анализу. Кроме того, на свет уже появились сетевые дневники – блоги.
Личная жизнь начала выворачиваться наизнанку.
В современной истории России время исчисляется в понятиях "до войны" и "после войны". Историки, вооруженные "передовым методом диалектического материализма", определяли войну как некую форму разрешения накопившихся в капиталистических странах социальных противоречий, борьбы за рынки сбыта и территории, попыткой реванша
Германии за поражение в первой мировой войне. Бабушка же Ивана
Сергеевича воспринимала войну как некий мор, настигший Россию за разорение храмов и потерю ею истинной веры. Кто-то рушил церкви, рубил иконы, а кто-то просто молча смотрел на это дело. Бабушка говорила, что если там у кого-то, казалось бы, будто из ничего возникают серьезные, то может быть, у него отец в свое время жег иконы, мы-то с вами этого не знаем – а Бог знает! Это был тяжелый грех. А наказание за грех, как известно, смерть. А сын за отца, да и за деда и за весь свой род всегда отвечал, отвечает и отвечать будет. Так сделано природой. Товарищ Сталин, когда сказал, что не отвечает, лукавил – у него всегда все за все отвечали.
А еще бабушка была почему-то абсолютно уверена, что икона казанской Божьей Матери, которая находится в Ватикане, ненастоящая, потому что будто бы точно знала, где находится настоящая. Вот-вот она должна объявиться. Иван Сергеевич однажды спросил, как вообще отличают настоящую от ненастоящей. На это был ответ: "Надо самому увидеть – тут же сам и поймешь! Ни эксперты, ни лупы здесь не нужны".
Но как ни восхваляй заслуги Ивана Сергеевича Махнова, справедливости ради следует сказать, что в современном его виде музей был создан благодаря именно Даше Морозовой, а деньги на это выделил местный олигарх и некоронованный хозяин города Альберт
Мамаев. Надо сказать, Даша поначалу пыталась сама о чем-то договориться с администрацией города, но все ее попытки общения с чиновниками напоминали разговор немого с глухим. Напрямую никто ей не отказывал, но никто ничего и не делал. В глазах чиновников она читала скуку и немой вопрос: "А я-то что с этого буду иметь?" При этом все мужики откровенно раздевали Дашу глазами, вгоняя ее в краску. Она не знала, что и делать.
