Фумико Энти - Пологий склон
Будда услышал ее стенания и показал ей путь к спасению через веру и смирение. Я зачитаю вам выдержку из трудов основателя нашей школы. Святой Синран[50] писал: «Даже добродетельный целомудренный человек должен заслужить право возродиться в раю, что же тогда говорить о грешнике?» Вот о чем необходимо постоянно помнить. Человек может мнить себя праведником, но стоит ему раскрыть глаза и оглядеться по сторонам, как он сразу же поймет, что неотвратимость довлеет над ним и он, порой даже неосознанно, порождает бесконечное зло. Карма, закон причины и следствия… Человек не может с этим ничего поделать. И только небесный свет, высшая милость будды Амиды приносит избавление. Приверженцы нашего учения верят, что спасение мы обретем в молитвах, постоянно взывая к владыке «чистой земли», многократно повторяя священное имя: «Наму Амида-буцу!»
Проповедник привел еще несколько примеров из жизни людей, познавших истину, и покинул кафедру.
Среди слушательниц было несколько женщин, которые даже во время проповеди без остановки тихо повторяли: «Наму Амида-буцу, наму Амида-буцу…»
После ухода вероучителя всем слушателям были розданы чай и угощения. Мирно беседуя, все обсуждали проповедь, делились домашними проблемами.
Членами религиозной организации «Женский храм» были представительницы среднего и высшего сословия. Иногда кто-нибудь приводил с собой незамужнюю дочь или молодую подругу, но в основном на ежемесячные встречи приходили особы среднего возраста и пожилые состоятельные дамы. Изредка заглядывала одна старая дева, сестра настоятеля Ниси Хонгандзи. Чопорная и строгая, она сидела ровно и неподвижно, вытянув, как журавль, шею.
Томо обменялась парой слов со своими знакомыми, женами дельцов и предпринимателей, съела несколько печений и вскоре покинула храм. Перед отъездом домой она намеревалась заглянуть к одному из агентов по недвижимости и обсудить некоторые важные вопросы. По всей видимости, придется повышать ставки арендной платы.
Проходя через главный зал храма, Томо молитвенно сложила руки и опустила голову. Она медленно пересекла храмовую территорию и направилась в сторону улицы Синтоми. Ее мысли были заняты легендой о царице Вайдэи.
Томо ознакомилась с учением Дзёдо лет двенадцать назад по настоянию матери, которая жила тогда в доме своего старшего сына. Поддавшись на просьбы и уговоры, Томо отправилась в далекое путешествие на остров Кюсю, специально чтобы с ней повидаться. Она знала, что мать беспокоится по поводу появления в доме Сиракавы юной наложницы, поэтому взяла Сугэ с собой. Ей хотелось, чтобы мать своими глазами увидела девушку, такую тихую, скромную и вовсе не опасную. Трепетная Сугэ больше походила на робкую невесту, чем на дерзкую искушенную конкубину.
Мать действительно успокоилась, отбросила все страхи и сомнения, чем несказанно удивила свою дочь. Умудренная жизненным опытом женщина знала, как страдает Томо. Материнская интуиция подсказывала ей, какие чувства терзают дочь при виде молоденькой красавицы. Долгие, долгие годы наложнице суждено жить под одной крышей с хозяйкой и ублажать господина Сиракаву…
«Сколько бы мы ни мучились, ни терзались, мы, смертные, никогда не сможем устроить жизнь в соответствии со своими желаниями и представлениями. Пойми это и смирись! Никогда не сопротивляйся, не ропщи, вверь свою судьбу будде Амиде», – повторяла без устали мать. Она умоляла Томо по возвращении в Токио обязательно посетить Ниси Хонгандзи и искать спасения в молитвах, исповедуя Дзёдо синсю.
Прошло много лет, и лишь после смерти матери дочь исполнила ее волю. Все эти годы Томо оправдывала себя тем, что у нее не было возможности посетить храм – управление обширным хозяйством отнимало много сил и времени. Но постепенно в жизни семьи происходили перемены: Эцуко выдали замуж, Митимасу худо-бедно женили. Брак сына, правда, приводил Томо в отчаяние.
Однажды она поняла, что выполнить материнскую волю – это ее святой долг, пренебречь которым невозможно.
Первое время Томо посещала храм и слушала проповеди без особого воодушевления, словно тяготилась тяжелой обязанностью. Погруженная в ад душевных мук, она порой с трудом сохраняла внешнее спокойствие. Непорядочность мужа, необходимость покрывать его грехи наполняли сердце болью и отчаянием. Казалось, рушатся основы основ. Эмоциональная пытка была невыносима, молитвы не приносили утешения и забвения.
Любовная связь Юкитомо с собственной снохой стала новым потрясением для Томо. Неожиданно в ее истерзанной душе проклюнулись первые ростки веры.
Никто не знал, сколько горя и мук причинил Томо ее сын Митимаса, черствый, распущенный, эгоистичный психопат. Юкитомо тоже отличался своенравным деспотичным характером, но даже у него хватало ума не выставлять напоказ свою эксцентричность. Он вынужден был считаться с мнением окружающих и более или менее подчиняться социальным нормам. В этом смысле он заслуживал определенного уважения. Но для Митимасы, личности крайне одиозной, не существовало таких понятий, как любовь, нравственность, гуманность, преданность. А ведь именно этими ориентирами всю жизнь руководствовалась Томо. В общении Митимаса был резок, несдержан, он позволял себе походя обижать и оскорблять как близких, так и малознакомых людей. С женщиной, которую он взял в жены, его ничто не связывало: ни любовь, ни дружба, ни партнерство. Низменная похоть, грубая чувственность – вот что толкало его к Мии. Пресытившись, он тут же терял интерес к супруге. Вряд ли Мия смогла бы так долго терпеть самодурство Митимасы, если бы ее жизнь не скрашивало нечаянное счастье, подаренное ей мудрым и опытным свекром.
Когда Томо, воспитанная в духе старых японских традиций, узнала об отношениях Мии и Юкитомо, она испытала глубочайшее презрение к молодой невестке, которая так легкомысленно и безоглядно предалась преступным страстям. Свекровь считала Мию испорченной, безнравственной распутницей. Она приходила в ужас при мысли о том, что будет, если Митимаса случайно узнает правду. Его больной ум был жесток и коварен, его дикая, необузданная ярость могла разрушить то, чему Томо беззаветно служила многие годы, – семью. Любой скандал лег бы черным пятном на репутацию рода Сиракава.
В последнее время личные проблемы почти не волновали Томо, она тревожилась за Такао. Госпожа Сиракава обожала внука и стремилась оградить его от всех бед и печалей. Она и предположить не могла, что этот ребенок будет так много значить для нее. Первоначальная жалость к обездоленному малышу переросла в горячую, преданную любовь. Такао был сыном Митимасы, который вызывал у всех ужас и неприязнь, но это не оттолкнуло Томо от внука – наоборот, голос крови пробудил в ней трогательную и трепетную нежность.
Томо поражалась: какой же холодной, непреклонной матерью была она своим родным детям! Разве можно сравнить ту раздраженную озабоченность, которую она испытывала по отношеню к сыну и дочери, с всепоглощающей, слепой любовью к Такао?! Привязанность к внуку заставила Томо по-новому взглянуть на окружавших ее людей. Она внезапно почувствовала ответственность за судьбу не только Митимасы, но и Мии, и Сугэ.
Сугэ, чудесный бутон, сорванный, смятый безжалостным господином Сиракавой… Мия, которую отвращение к мужу-психопату толкнуло в объятия заботливого свекра… Томо осознала, что обе молодые женщины вызывают в ней жалость и скорбь. Она не испытывала к ним ненависти, ибо поняла, что виновниками всех бед в ее семье являются муж и сын, мужчины, с которыми она связана неразрывными узами. Это окрытие повергло ее в состояние шока. Она ощущала себя беспомощной песчинкой в жерновах судьбы.
В памяти Томо всплыл образ мученицы Вайдэи. Какое трагическое сходство! И неожиданно имя будды сорвалось с ее губ: «Амида! Амида…»
Она изнемогала под бременем своих чувств и переживаний. Слепая всепоглощающая любовь к Такао пугала ее. Невозможность вырваться из черной вязкой трясины исковерканных семейных отношений, в которой увязли все – она сама, Юкитомо, сын, невестка, – камнем лежала на сердце. Не по своей воле Томо тащила непосильную ношу. Освободиться же от рабского ярма она была не в состоянии.
Неприятности сыпались одна за другой. Как-то раз Томо приехала в дом сына в Цунамати. Мия, сильно располневшая после родов, оживленно болтала о пустяках. Засунув в ротик своему пятому ребенку, маленькой Намико, блестящую соску, она неожиданно спросила:
– Матушка, говорят, Сугэ замуж собирается… Это правда?
– Ерунда какая! Сугэ замуж собралась? С чего это ты взяла? – Томо ничем не выдала своего волнения, но ее сердце тревожно заныло.
– Отец так считает. Он сказал: «Сугэ явно неравнодушна к молодому Конно. Разница в возрасте ничего не значит. Вот закончит Конно институт, и я думаю поженить их. Помогу им обустроиться на новом месте, в собственной аптеке…»
