Людмила Петрушевская - Номер Один, или В садах других возможностей
Шевельнулась.
— Лежать! Я говорю, почему ты так считаешь. А, он сказал, другое дело, с тебя пятнадцать тысяч баксов, твоя жена Анюта, кстати, была мною очень довольна, ее же нужно раздражать, долгий путь, тогда она кончает, я, говорит, рожден как мужчина-лесбиянка, а ты ее просто трахаешь как вонючий кобель она сказала. И я ответил, хорошо, пятнадцать тысяч, но баб этих не трогай. Я стоял перед ним на коленях в пологе расставив руки, мотал головой как слон как будто сплю, не пускал его к девочкам. Он сказал «Пойду пока отлить, потом мы вместе с ними ляжем. И ты мне заплатишь еще не знаешь как, я опущу тебя».
Раскрыла свой рот:
— Пусти, гражданин начальник! На оправку надо.
— В дальнейшем в хорошую погоду. Нож видишь? Такк! Я остался в балагане, он прошел вперед, я за ним и перерезал ему это… Вот так, ножом! (показал над ней движение). Но, самое главное, он остался жив! Горло ему так перерезал! А он на следующий день со мной общался… Как ничего не было.
Она молчала, всем своим видом демонстрируя, что действительно ей нужно. Лживые какие они все! Ловкие! Быстрые! Вся приподнялась, смотрит.
— Ты чо? Не надо, не надо, не надо никуда, надо вот тут сейчас… Скажите «А»… Возьми? Рот открой! А ну на колени!
Он нагнулся к соседке, приподнял ее каменную, мокрую голову, полез рукой ей в рот, отвернул вниз челюсть, но что-то стало с башкой. Устал как не знаю что. И он прилег на минутку.
Тут же: «Конец, конеец!» — гром по небу.
глава 7. В Москве
Проснулся от землетрясения, все вокруг рушилось, падало, дрожало, какой-то громкий голос с небес возвещал все, конец. Дико болела голова.
— Все, конец, приехали, гражданин! — орала баба и трясла его за плечо. — Але! Москва уже!
— Я с-слушаю… (прокашлялся) — Але.
— Нажрутся как скоты…
Вышла.
Сел встрепанный. Где это. Поезд, ага! Мы в поезде, приехали. (Куда?).
Опять заглянула:
— Москва уже, все! Мне белье давай!
Напротив было пусто, полка и все.
Вскочил, штаны спущены… Пальцы в крови. Застегнулся. Плюнул на пальцы, вытер полотенцем. Посмотрел вокруг, что у меня было? Ничего у меня не было. Охлопал себя, чтобы не забыть. На столе пустые бутылки. Посмотрел под столик. Поднял оба сиденья. Ноль. Сомневаясь, выскочил.
Как будто только этого и ждали, поезд плавно тронулся. Проводница с ожесточением поднимала ступеньку, тут же закрыла дверь вагона, глядя в пол.
А-аа! Все деньги где? Где мои деньги?
А-АААА!
Побежал что было сил по перрону.
Обокрала та курва! Проводница с ней в сговоре. Аааа!
Остановился на краю платформы. Поезд ушел.
Сел в отчаянии на асфальт. Людей почти не было. Стал бить себя по голове.
Вдруг возник рядом наряд милиции.
Быстро выскреб из-под ногтя писку. Выщелкнул.
— Вашш документы.
Встал. Ощупали.
— Да меня обокрали в вашем поезде! Ааа! Что делать?
— Паспорт ваш есть? Предъявите.
— И паспорт увели! Аааа!
— Не кричите, гражданин. Выпимши были? В поездах тоже разные люди бывают. Пройдемте.
— Аааа! Не могу идти! Скорая помощь!
Быстро ощупали с головы до ног. Сзади тоже. Найдут нож!
— Да вот он, ваш паспорт, в кармане. Еще скажите спасибо что не убили. Так, что у вас украли? Чемодан? Что? Пройдемте, напишете заявление.
— Да вы что, украли деньги. Заяву, заяву примите!
— Сколько?
— Чужие деньги-то, вот в чем дело! Человек квартиру заложил! Аааа!
— Валерий Николаевич? Мы вам сочувствуем.
Какой к е. м. Валерий Николаевич? А, проверили же паспорт!
Посмотрел на руки. Руки не мои. Но и часов золотых нет.
— И часы украли!
— Да успокойся, они в водку подсыпают… Клофелинщицы. Так. А это чей паспорт?
— Да друг у меня умер в Энске, надо оформлять, везу вдове. Убили его. Ехал ей вез деньги (длинно выругался) и паспорт. Теперь его и не похоронят! (Даже заплакал).
— Вот, а вы говорите.
Нож, стало быть, не нашли. Его тоже те попятили. Все взяли! И удостоверение то, корочки милицейские!
— Такая тетя была в моем купе, волосы белые… Синие глаза… в зеленом кожаном пиджаке. Еще у нее был металлический такой чемодан, она в нем шевырялась… Смотрела вещи. Я не видел, она за крышкой смотрела. Перебирала. Потом они открыли большую банку икры, брали прямо пальцами, водку пили… Парень к ней пришел, в кепке, бейсболке.
— Чернявая? Женщина, какая?
— Говорю, блондинка.
— Ну собой чернявая? В смысле кожа как сапог?
— Ну вроде…
Другой сказал:
— Ну это Индия, наверно.
— Зинаида Кравченко, показала паспорт.
— Такая же Кравченко, как ты.
— Парень потом кепку снял, тоже блондин оказался… Белый.
— Они в этом поезде там все работают белые…
— Потом она сказала, что хочет переодеться, потом они мне дали выпить водки… Финская водка «Абсолют» была, полбутылки. Примите от меня заяву! Я пойду с вами!
Потеряли всякий интерес к нему, быстро отчалили. У них уже создалась картина.
Видимо, американы обнаружили пропажу чумайдана уже когда поезд тронулся. Проводница, однако, не выдала… У них был расчет на меня и на клофелин. Чемодан они, конечно, обнаружили вскрытый и предъявили хозяевам, что человек в кепке бросил его и ушел.
Голова кружилась. Так, но еще деньги есть, те, что остались в подкладке старого пальто отцова. Шесть тысяч там есть.
Пошел вдаль пустой, как голый. Пошел домой.
Ага. К кому домой? Анюта не примет меня такого. И уж во всяком случае не даст рыться в стенном шкафу.
Наскоро притырил кошелек у тетки в толпе, денег немного, но на телефонную карточку хватит. Отошел, тетка подняла дикий вой, причитая как они обычно делают «ой люди, люди, ой, обокрали последнее! Помогите! Не доеду теперь, ой». Села мешком на асфальт. Потом легла, замолчала, как та под трамваем. Женщина присела около нее, трогает ей шею. Звонит по мобильному.
Ушел. Купил телефонную карту. Набрал свой номер. Голос тихий, хриплый на шепоте.
— А… анюта! Му-уми! Это я. У меня го-горло.
— Ой, слава тебе Господи! Ты откуда? Ты заболел? Что с горлом?
— Про-остыл.
Похрипел.
— Совершенно не твой голос. Слушай. (Пауза). Я ведь вчера как с ума сошла, я решила что мы расстаемся!
— (Шепотом) еще новости.
— Вот. Я вообще когда ты ушел стала собирать все твои вещи, хотела чтобы все, понимаешь? Я как одна, так и буду одна, но без этого бесконечного мучения и ожидания. Тебя нет, нет и нет. Стала собирать твое и даже заплакала, как мало у тебя вещей, пара брюк, куртка и белье старенькое. Какие-то рубашечки… Носки непарные. И в стенном шкафу эти рюкзаки по десять лет стоят, твоя диссертация закадычная…
— Ну это-то ты не тро… не трогай…
— Ты слушай, что дальше! (Засмеялась). Ну я все приготовила на вынос… Не распакованные твои материалы…
— Ты чтооо?! (Засипел).
— Еще старые резиновые сапоги, какие-то кеды, куртки полусожженные брезентовые… Все свалила в кучу…
— Спаасибо.
— Да! И так дышать нечем. Алешка спит, я плачу… Пальто старое твоего отца сверху взгромоздила… Понесла на помойку сначала сапоги и пальто, каким-нибудь бомжам.
— Ты что, сука! — зашелестел Номер Один.
— Ну погоди, погоди, дальше радостная весть! Это как знак с небес! Отнесла я это все кучей, возвращаюсь на лестницу — на ступеньках лежит пакет, а в нем! Представляешь, в нем шесть тысяч долларов!
— (Застонал шепотом) аааа!
— Кому-то большое горе! А я плачу от счастья!
— Ты что… Да ты что…
— Ну вот, я поняла, это знамение мне от Бога! Я рано утром позвонила Ратмиру Сергеевичу, ну тому, из медуправления, застала его еще дома.
— Да ты… Да ты зна… знаешь что ты наделала, сука?
— Ругайся, ругайся, уже поздно! Что с голосом у тебя? Как будто не ты… Чего так заикаешься?
Покашлял. Ответил:
— Ме… меня огра… ограбили… это шо… это шок. Про-пройдет.
Продолжала с воодушевлением, не вникая в ответ:
— А. Ну понятно. На севере. Отняли рюкзак? Ну что так переживать! Ну вот. Застала его, он дома! Говорю «Ратмир Сергеевич!», обрадовалась…
— Да ты… Да он всееегда дома, ты всеее-гда застаешь его дома. Он не рабо… не работает ни в каком управлении!
— Глупости. Я звоню ему всегда он велел, рано утром или ночью. Я говорю, последний шанс наш это шесть тысяч за полный цикл. Больше денег нет и никогда не будет. Он вздохнул так и говорит: «Еду». Потом привез все и объяснил. У него была партия почти просроченная, ну она до следующей недели, но все медики знают, что после срока еще шесть месяцев можно! Я уже даю Алешке эти ампулы! Уже две выпил! Победа! Я у тебя не просила, мне Бог послал!
— Не ра… не радуйся, — зашептал, — особенно так, сволочь, квартиру у нас отберут через месяц. Я те… тебе сказал, что меня ограбили… Это все моего директора дела. Я дал ему расписку на двадцать шесть ты… тысяч… до-долларов. Под залог, оказывается, квартиры. Получил на выкуп Юры, ну ты помнишь. И меня в поезде обо… обокрали.
