Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против
– Ты типа уже повязан. На твоем месте я бы не хотел, чтобы у Чанг Хо Яма сложилось впечатление, будто ты – лопоухий бойскаут, который влип в историю по ошибке. На самом деле ничего страшного не происходит. Университет получает платежеспособных студентов, затрачивая не больше денег, чем уходило бы на рекламу. Студенты получают образование. ДОПОЛ получает деньги и, возможно, вкладывает их в родную промышленность. Мы, в конце концов, не героин у них покупаем, верно?
– Но ведь мы платим преступным элементам. А как сами студенты относятся к такого рода набору? – Внезапно мои мозги потрясла догадка: – О боже! Неудивительно, что все студенты из Тихоокеанского региона знают не больше восьми слов по-английски и вечно всем недовольны.
– Эй, полегче с «преступными элементами». Союзники тоже пользовались услугами мафии в Италии во время Второй мировой, верно? Кому будет лучше, если вместо нашего университета студенты поедут в какой-нибудь Дерьмотаун, штат Миннесота, и все из-за того, что у нас были возможности провести набор эффективнее, но мы ими не воспользовались? Справедливости ради надо признать: триады – незаконная организация, но мы не просим их делать ничего незаконного. Обычный бизнес, не более. Понимаешь? Пока оплата приходит вовремя, они излучают сплошь положительные флюиды. Если ты сейчас станешь в позу, плохо будет всем, включая тебя самого.
– Я не…
– Вот и славненько, дружище. Я знал, что ты не робкого десятка. Знал.
– Но…
– Бабки я тебе достану, не вопрос. Их надо будет внести на счет в банке. Этим всегда занимался TCP, но я могу узнать реквизиты, они должны где-то быть. Как поступить – в обычном порядке или передать нал местным ребятам Чанга, – решай сам. Ты – главный. – Назим дружески похлопал меня по плечу: – Свяжись со мной, если что будет нужно. – Подойдя к зеркалу, он повертел головой, оглядывая свою прическу. – Можешь на меня рассчитывать. Давай дружить, а? Черт, ты только посмотри, сколько времени. Пора идти, потом поговорим, ладно?
Назим выскочил за дверь, я остался в туалете наедине с собой. Я бы простоял столбом много лет, если бы, пытаясь ухватить разбегающиеся мысли, не зацепил одну из них. Мысль пинком вернула меня к жизни, и я сорвался с места в галоп. Спустя несколько минут, одышливо сипя, как спаниель, я влетел в офис учебного центра и подскочил к шкафу с документами. Дэвид Вульф глядел на меня, сдерживая улыбку.
– Что случилось, Пэл? В тебя вселился инопланетный разум?
Пропустив замечание мимо ушей, я начал рыться в бумагах TCP, бегло просматривая их и бросая прямо на пол. За моей спиной укоризненно цокала языком Полин Додд, прибавляя громкости с каждым цоком. Наконец я нашел, что искал.
Я держал в руках клочок бумаги с датой, номером и трехбуквенным сокращением. Дата, очевидно, указывала на срок платежа. Номер – не иначе номер банковского счета. А 100 000 ГКД означали сто тысяч гонконгских долларов. Я сел за компьютер, открыл в Интернете страницу с курсом валют. По текущему обменному курсу 100 000 ГКД равнялись девяти с половиной тысячам фунтов. Сумма была неожиданно велика и одновременно странным образом несолидна.
Назим небрежно обронил «несколько тысяч фунтов». Если девять с половиной тысяч – это «несколько», то придется попросить его спуститься чуть поближе к земле. Ясно, что деньги выделялись немалые, и мне даже стало приятно оттого, что кто-то в нашем университете располагал подобным бюджетом. Но смутная тревога не покидала. Такую сумму неплохо положить в карман, но вряд ли ею можно соблазниться настолько, чтобы сбежать с ней в Бразилию. Хватит на три недели кутежей с шампанским, не более. TCP ни за что бы не повелся на столь маленькую сумму. Кажется, Назим говорил, что TCP прихватил «много чего еще». Интересно, как много и чего? Я был страшно возбужден. TCP способен всучить кому угодно машину со скрученным спидометром и гнездом голубей, свитым на том месте, где был мотор, но вряд ли он украдет деньги без всякой причины. Это на него не похоже. Либо сумма была совершенно колоссальной и он не устоял. Но почему его волновали законы о выдаче преступников? Ясно ведь, что университет не станет жаловаться в полицию из-за кражи черного нала. TCP, конечно, постарается спрятаться получше, но, с другой стороны, искать его будет отнюдь не полиция Северо-Восточной Англии.
И я опять впал в состояние задумчивого анабиоза.
– В чем дело?
Изнуряющие ежедневные угрозы вперемешку с посулами наконец возымели действие, и дети доели отмеренные с боем, неравные порции ужина. Теперь они сражались на мечах из подручного материала в гостиной. Мы с Урсулой сидели среди послевоенного хаоса на кухне и перекусывали, используя короткий миг неестественного затишья, прежде чем бросить монету и определить, кому идти заставлять детей чистить зубы на ночь.
– Ни в чем, – ответил я, без аппетита мучая картофелину.
– Ой, ну конечно, ни в чем. Опять у Пэла приступ хронической нивчемности?
– Ладно. Не в том, чему бы ты могла помочь. Так сойдет?
– Все равно поделись. Я тебе все рассказываю, даже если ты не можешь помочь.
– Попробовал бы я тебя не выслушать.
– Давай так: или рассказывай, в чем дело, или кончай корчить из себя страдающего героя. У Аль Пачино в кино это получается интересно, но в реальной жизни я тебе засуну в ноздрю вот эту фрикадельку, если не прекратишь немедленно. Все еще дуешься из-за своего маленького члена?
– Нет. Это связано с работой. Просто…
– Только не надо говорить о работе… Знаешь, что сегодня учудила Ванесса?
– Попала на крючок к триадам?
– Засунула куда-то стопку моих отчетов и заявила, что я сама виновата. Я так разозлилась, что потеряла дар речи.
– На меня ты никогда так не злишься.
– Нет, я вправду хочу поменять работу. Сил больше нет. Ума не приложу, из-за чего Ванесса ко мне цепляется.
– Да потому что она – уродина. Каждый день, когда она видит тебя, ей становится нестерпимо ясно, какая она жуткая уродина. Ее корчит оттого, что ты ходишь веселая и счастливая, а она – с уродской мордой.
– Всякий раз мне кажется, что уже ничего глупее нельзя придумать, но ты раскрываешь рот и… – Урсула щелкнула пальцами, – превосходишь самого себя. Ванесса обвинила меня в пропаже отчетов, потому что она – уродина? Ты серьезно?
– Да.
– С чего ты взял? Во сне привиделось?
– Но это же элементарно. Во-первых, вид у нее действительно отвратный, разве не так?
– Ну… м-м… дело вкуса. У нее… м-м… пропорциональная фигура.
– А к фигуре присобачена несусветно уродливая рожа. Ванесса – образина, ты – нет, ее это бесит, бешенство выходит наружу в виде обвинений в потере отчетов. Не надо быть гением, чтобы понять.
– А кто тут гений? Если ты произнес три фразы подряд, это еще не значит, что тебе все удалось объяснить.
– Типичная бабская вражда.
– Ты же знаешь, за такое я могу и убить. Знаешь ведь?
– Я не критикую, я всего лишь объективен. Вот тебе пример: как-то я жил с одной девушкой и она закатила мне сцену из-за этажерки. Сижу, смотрю телевизор, никому не мешаю, и тут она – врывается, шумит, что этажерка такая-сякая, что мне пора оторвать зад и сделать что-нибудь, что я жуткий бездельник и далее в том же духе. Я обалдел – с чего вдруг? Вопрос с этажеркой никогда ребром не стоял, и уж тем более не сейчас, за десять минут до конца фильма. Мне хотелось досмотреть кино, а поимел я грандиозный скандал из-за ерунды. Потом выяснилось, что реальная причина ее раздражения была в том, что она беспокоилась о своей маме. Но даже если бы я знал об этом и вовремя сказал: «Ты беспокоишься из-за матери, и твое беспокойство выражается в криках насчет этажерки. Отцепись от этажерки, хорошо?» – она заявила бы, что я умничаю и плюю на ее справедливые претензии касательно нашей мебели. Похоже, это свойственно всем женщинам. Мужчины гораздо конкретнее в своих эмоциях. Мужчина бы сказал: «Я тут беспокоюсь о матери, а ты, корова, сидишь и смотришь телевизор». Видишь, здесь связь между эмоциями совершенно конкретна.
– Ты бы вообще ничего не сказал, но дулся целую неделю.
– Я никогда не дуюсь.
– Ты не учел одного: может, я и беспокоилась о матери, но этажерка все равно была поганая. Ты всегда выискиваешь «истинную» причину, когда тебе нечем крыть. Если бы я накричала на тебя из-за того, что ты оставил незакрытым кран в ванной и затопил весь дом, пока просаживал на собачьих бегах все наши сбережения до последнего пенни по наводке стриптизерши, с которой провел ночь накануне, ты бы сказал: «Ты злишься, потому что у тебя месячные». И не ухмыляйся, пожалуйста.
– Я не ухмылялся. Я… губы разминал.
– Я их тебе сейчас так разомну, что они завяжутся узлом на затылке. Но вернемся к делу. Мне пора подыскивать новую работу – с хорошей зарплатой, гибким графиком, не уродливыми коллегами. А если вдруг сразу не найду – неплохо бы отдохнуть. Позвоню Йонасу, выясню, не пригласит ли он нас покататься на лыжах.
