Анджей Заневский - Крыса
И все же так хочется вернуться! Это единственное желание, которое я ощущаю, лежа неподвижно среди стекающих по стенам струй воды.
Вернуться на подгибающихся, едва держащих тебя ногах. Вползти в нору, добраться до гнезда, лечь рядом с теплой стеной, отдохнуть.
И ждать смерти, ждать конца.
Я шевелю лапками, ворочаюсь на скользком полу, пытаясь принять более естественную позу. Боль в глазницах не прекращается, неповоротливая голова на окостеневшей шее кажется тяжелой как никогда.
Откуда-то рядом сверху доносится грохот, я чувствую, как вокруг дрожит земля. Откроешь глаза и увидишь сероватый, бледный свет.
Открываю, закрываю, снова открываю, нет... У меня нет глаз, но осознаю ли я это?
И все же откуда в мозг врывается яркий луч?
Откуда эта сероватая пелена? Эти отсветы? Эти тени? У тебя нет глаз. Ты – слепая крыса, умирающая среди мокрых растрескавшихся кирпичей.
Я поворачиваюсь, едва удержавшись, чтобы не свалиться в ревущий поток нечистот. Поворачиваюсь и прижимаюсь к скользкой стене.
Гром больше не гремит. Он прокатился и затих. Связанная с ним вспышка света не имеет значения, она меня больше не волнует, ее сила угасла. Теперь я не боюсь грома, не боюсь, потому что больше никогда не увижу молнии. Слепота разрушила страх, избавила от ужаса перед тем, что раньше заставляло спасаться бегством.
Переворачиваюсь на лапы, чувствуя под собой покрытую слоем скользкой глины поверхность, и подпираю хвостом уставшее тело. Прижимаюсь к земле – нет сил даже на то, чтобы приподнять отяжелевшую, израненную голову.
К тебе вернулось обоняние, ноздри заполняются запахами дождевой воды и поднимающихся из канала испарений.
Утоли жажду стекающей по стенам водой. Лихорадка еще не оставила тебя, челюсти стучат друг о друга. Пей! Долго, долго пей.
Вибриссами ощупываю место, куда я попал, – не угрожает ли мне что-нибудь, могу ли я чувствовать себя здесь в безопасности? Не обвалятся ли кирпичи под тяжестью моего тела? Не смоет ли меня стекающим сверху потоком воды?
Дождь уже кончился. Надо уходить, надо подкрепиться – съесть корочку хлеба, зернышко, кусочек рыбы...
Зрения не вернешь, это невозможно, ведь люди выкололи мне глаза, раскаленной проволокой выжгли глазницы... Этого уже не исправишь, от этого не уйдешь...
Я поднимаю голову, распрямляю спину, внимательно обнюхиваю все вокруг – бетон, камень.
Подожду, силы еще вернутся. Вот пройдет мимо крыса, которую я не раз уже встречал, и я соберусь с силами и укушу ее в ноздри, когда она начнет меня обнюхивать. И она с писком бросится бежать от меня, будет обходить меня стороной, будет меня бояться.
Она убегает, слышен скрежет когтей о камни. Надо бы почистить шерсть, поймать хоть пару блох. Мышцы головы все еще болят, резь в глазницах чувствуется при каждом движении. Зачем я мою лапками глаза, которых у меня уже нет? Боль валит с ног. Я лежу на боку и дрожу от пронзающего насквозь холода.
Наверху уже ночь. Воздух охладился. И день и ночь теперь одинаково темны для меня, и из этого мрака мне никогда уже не вырваться.
Я сползаю пониже, оставляя в стороне дыру в полу, сквозь которую я мог упасть прямо в густой поток нечистот. Протискиваюсь в узкую щель и останавливаюсь у стены, рядом с самым краем, за которым шумит вода.
Я возвращаюсь в гнездо, откуда меня выгнали, в гнездо, где выросло последнее поколение моих крысят. Я возвращаюсь в то место, которое перестало быть моим. И все же я возвращаюсь.
Я приближаюсь к нему. Осталось пройти уже совсем немного. Нахожу вибриссами вход и углубляюсь в длинный, ведущий вверх коридор. В сети подземных туннелей я на какое-то время теряю ориентацию. В конце концов нахожу гнездо. Самка и малыши обнюхивают меня. Я залезаю в самый дальний угол, в тупичок, защищающий меня со всех сторон. Когда молодой самец нападет на меня, ему будет очень трудно выгнать меня отсюда.
Я устал, я ужасно устал – как после долгого пути без сна.
Я ложусь, устраиваюсь поудобнее среди обрывков бумаги и высохших листьев. Веки слиплись над пустыми глазницами, и я уже не ощущаю ни боли, ни онемения, ни рези. Я отдыхаю, засыпаю, погружаюсь в свои сны, странствия, воспоминания.
Я вижу в них себя, всю свою жизнь. Все кружится, путается и в то же время вырисовывается намного яснее и четче, чем раньше.
Значит, я умираю? Неужели это смерть? Не бойся, ты просто засыпаешь и проживаешь жизнь еще раз, но только теперь – внутри, в себе. Находишь потерянные элементы, незначительные, казалось бы, эпизоды, сопоставляешь фрагменты случившегося в разных местах и в разное время. Внутри, в тебе самом концентрируются, сжимаются время и пространство – и неважно, что было раньше, а что позже.
Со спины исхудавшего вола я спрыгиваю на землю рядом с умирающим стариком, который всматривается в меня своими черными глазами, глубокими, как туннели, где я запросто мог бы спрятаться.
Музыка. Да, да. Ты слышишь музыку. Слушай ее внимательно – это флейта из приморского города. Флейта нашлась, и ты все более явственно слышишь ее звуки, они завораживают тебя – еще минута, и ты пойдешь за ней, куда бы она тебя ни привела.
Падает сброшенный взмахом птичьего крыла кувшин. Ты убегаешь и совершаешь путешествие далеко-далеко, видишь яркие пейзажи, горящий город.
А когда ты возвращаешься на то же самое место, человек прямо над полом ловит упавший кувшин.
Иллюзия. Вокруг дома полно черепков от разбитых кувшинов.
Вдруг ты замечаешь людей – они поднимают вверх старое рваное кресло. Злобно лает собака, маленькие крысята вываливаются из гнезда и гибнут под каблуками людей.
На голом, лишенном растительности холме люди прибивают человека к скрещенным бревнам. Они оставляют его под раскаленным небом. Он висит на столбе, вкопанном в каменистую землю. Подойди поближе, слижи капли стекающей вниз крови.
Не бойся кружащей высоко над столбом птицы, она не заметит тебя – все ее внимание поглощено умирающим человеком.
Он выпустил меня. Почему он открыл стальную дверцу клетки? Что произошло? А может, это был только сон? Он смотрит, как я убегаю, как удаляюсь от него, но не двигается – только стоит и глядит мне вслед.
На стене видны свежие цементные пятна. Издалека доносится приглушенный звук царапающих стену коготков. Это самка-мать пытается пробиться, пытается прогрызть стену. Ты знаешь, что ей не хватит сил, что она умрет от недостатка воздуха и воды, умрет, замурованная в гнезде, в котором родила тебя, в котором рожала твоих крысят.
Ты начинаешь грызть, вгрызаться в затвердевшую шероховатую стену – твои десны болят и кровоточат, а зубы стираются до основания.
Зачем ты грызешь? Зачем, если и так знаешь, что это бесполезно, безнадежно, бессмысленно? Этой стены тебе не прогрызть, даже если будешь грызть ее всю жизнь. Ты будешь много раз возвращаться сюда, прислушиваться к доносящимся с той стороны стены звукам, прислушиваться к давно уже живущим только в тебе самом голосам.
Ты уходишь отсюда навсегда. Тебя преследует змея из далекого города. Змея обхватывает крысу своими кольцами, давит, ломает кости, поглощает своей широко раскрытой пастью.
Полчища крыс бросаются в реку. Река огромная, безбрежная, серая, ее поверхность покрыта мелкой рябью. Крысы хотят переплыть на другой берег. Они все подходят и подходят к берегу, спихивая в воду идущих впереди, не позволяя никому остановиться, отступить...
Ты – один из них. Ты плывешь, плывешь, плывешь... Крысы вокруг тебя выбиваются из сил, тонут, вцепляясь зубами, тянут за собой плывущих рядом собратьев.
Плыви, не сдавайся. У тебя хватит сил, плыви. На горизонте вот-вот появится берег.
Вдруг неизвестно откуда – удар. Может, это волна, а может, молодой самец норовит выкинуть меня из гнезда?
Я плыву, плыву, плыву, берег все ближе и ближе. Плыви. Плыви вперед. Плыви в свой самый дальний путь.
Неужели зрение вернулось ко мне? А может, я никогда и не терял его?
Что со мной происходит? Где я? Множество крыс переплыло реку, они идут дальше, странствуют по суше, переплывают моря, путешествуют.
Как и в самом начале, я стремлюсь к свету и обретаю его – он ясный, сверкающий, яркий. Я бегу к свету. Я иду за ним, как за музыкой той флейты. Я прохожу подвалы, каналы, лабиринты – все дальше, дальше, дальше.
Впервые я чувствую себя в безопасности, мне ничто не угрожает, я спокоен. А может, свет – это ты, серый, резвый, хищный?
Неужели молодой самец перегрыз мне шею? Неужели это моя кровь стекает мне в горло? Я не чувствую боли, я бегу вперед по самому светлому туннелю в моей жизни. Какое прекрасное мгновение, какое прекрасное мгновение, какое...
Варшава, сентябрь – ноябрь 1979
