Виктор Пелевин - Диалектика Переходного Периода Из Ниоткуда В Никуда
Сракандаев поднял на него глаза, полные недоумения. Оно сменилось страхом, и Сракандаев стал медленно разгибаться Степе навстречу. Степа заметил облако белой пыли, которое появилось в воздухе возле его носа – должно быть, от испуга он выдохнул только что втянутый порошок.
Когда он полностью распрямил свою спину, Степа приставил красную головку лингама к его лбу и с торжествующим рыком изо всех сил сжал оружие в кулаке.
Но выстрела не последовало. Степа не ощутил даже щелчка, который показал бы, что случилась осечка, – не произошло ничего. Не понимая, что делать дальше, он замер на месте, глядя в полные ужаса глаза Сракандаева.
Время потекло со своей нормальной скоростью. Сракандаев моргнул, потом еще раз, и ужас в его глазах сменился недоумением. Потом интересом. А потом каким-то новым, незнакомым Степе чувством. Он облизнул губы, и вдруг, задрав подбородок, провел по лингаму языком.
И тут Степе стало страшно.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвались трое охранников во главе с Клинтом Иствудом, сжимающим в руках помповое ружье.
– Все в порядке? – крикнул один из охранников.
– В полном, – ответил Сракандаев, отводя глаза от Степы. – А что такое?
– Да камера в коридоре показала, что к вам… Ну этот…
– Бля, я же просил не беспокоить, – сказал Сракандаев и оглушительно чихнул.
Клинт Иствуд смерил Степу долгим взглядом – недоверчивым и уважительным. Сракандаев указал рукой на выход, и охранники удалились, деликатно прикрыв за собой дверь.
Степа понял, что он, словно какой-то немыслимый Ленин, так и стоит с красным членом в протянутой вперед руке. Он опустил руку, но Сракандаев поймал его за запястье.
– Сюда, – сказал он и подтащил Степу к стеклянному столику.
Сняв тарелку с горки белого порошка (Степа отчего-то подумал, что это карликовый сугроб, как бывают карликовые деревья-бонсай), он подгреб часть к краю журнальной страницы.
– Давай, – сказал он Степе, протягивая ему зашмыганную трубку, свернутую из банкноты.
– Я не…
– Я сказал, давай, – хрипло повторил Сракандаев и облизнулся.
Степа решил не спорить. Положив член на столик, он взял у Сракандаева трубку, сунул в нос тот конец, который был чище, и, придерживая другой рукой бороду, втянул в ноздрю отвратительно горький порошок.
– Вторую.
– Мне хватит, я…
– Я сказал, вторую.
Степа перевел дух.
Страница с порошком по виду была рекламной вклейкой из глянцевого молодежного журнала. Два места на ней были помечены желтым маркером. Вверху помещалась фотография, на которой два малосимпатичных человека с мясистыми лицами пожимали друг другу руки на фоне полок с кассетами. Прямо по ним проходила надпись: «Приходи к лидеру, становись дилером. Дистрибуция видеокассет концерна „Премьер-Видеофильм“». Другое подчеркнутое объявление пряталось внизу: «Приходи к дилеру, становись лидером. Метамфетамины таллиннского химкомбината „Старая башня“». Еще ниже начиналась россыпь порошка с кратером, только что оставленным трубкой в Степиных пальцах.
– Объявления читаешь? – сказал сзади Сракандаев. – Моего дилера тоже прикололо. Он уже второй месяц в эту страницу фасует. Такое чувство, что он их сам печатает. Или весь тираж скупил.
Сракандаев говорил в нос, отчего его речь напоминала голос доброго мультипликационного персонажа. Степе показалось, что он уже видел где-то слово «метамфетамины», или какое-то похожее, но вспомнить точно он не смог.
– Ну ты давай, или как?
Сракандаев, похоже, начинал нервничать. Степа подчинился и всосал другой ноздрей еще одну порцию белой дряни.
– Что это? – спросил он, отдавая трубку Сракандаеву.
– Мультивитамин, – ответил Сракандаев. – Формула успеха.
– Это им морячка накачали?
Глаза Сракандаева превратились в две узеньких щелочки. Степа понял свою оплошность. Но было поздно.
«Сейчас охрану позовет», – похолодев, подумал он, и его рука взяла лингам со столика, прежде чем он вспомнил, что магическое оружие отказало. Сракандаев проследил за этим движением, и его лицо прояснилось. А затем и вовсе расплылось в улыбке. Он погрозил Степе пальцем.
– Н-ну хорошо, – сказал он. – Только одно условие.
– Какое? – спросил Степа, чувствуя, что в голове у него нарастает противный зудящий звон.
– Я буду осликом.
Сракандаев подобрал с пола то, что Степа принял за грязные белые носки, и натянул на голову. Это была эластичная повязка-бандана с двумя длинными белыми ушами, которые упали на плечи Сракандаева, придав ему сходство не столько с осликом, сколько с пожилым мудрым зайцем. Заяц шагнул было к отшатнувшемуся Степе, но затем, видимо, вспомнил что-то важное и вернулся к кровати.
– Сейчас, – сказал он, роясь в куче валяющегося на полу белья. – Вот.
В его руках появился прямоугольный предмет, который Степа принял за небольшую картину в раме. Вернувшись к столику, Сракандаев поставил картину на него, прислонив ее к стене, затем озабоченно поглядел куда-то вверх и изменил угол ее наклона. Степа с удивлением понял, что это застекленная фотография Путина в кимоно. Сракандаев еще раз осмотрел комнату и чуть довернул фотографию вправо.
– Теперь можно, – сказал он и сбросил с плеч простыню.
Степа посмотрел на его выпирающий мохнатый живот, стараясь не опускать глаза ниже. Сракандаев ухмыльнулся.
– Некоторые говорят, что это от пива, – сказал он и подмигнул. – Врут. Это для пива.
Отвернувшись, он опустился на колени, крепко уперся локтями в пол и повернул к Степе лицо. На нем изобразилась озабоченность, и его ладонь, просунувшись между ног, закрыла ложбинку между ягодицами.
– Скажи мне честно. Ты, случайно, не марксист?
– Шутите, барин, – с недоброй улыбкой ответил Степа.
– Точно не марксист? – переспросил Сракандаев, игриво нахмурившись.
Степа отрицательно покачал головой. Сракандаев улыбнулся и убрал ладонь.
– Ну хорошо… Возьмем от жизни все, – сказал он. – И-раз…
Степа понял, чего от него ждут, и посмотрел на лингам в своей резиновой руке.
– Ну же, – нетерпеливо повторил Сракандаев и слегка качнул задом.
«Главное, – подумал Степа, опускаясь на корточки, – чтоб охрану не позвал…»
Через минуту он уже не очень понимал, где он находится и что происходит. Глядя на свою мерно работающую руку, он не испытывал ни возбуждения, ни отвращения. Не было даже личной вовлеченности в происходящее – словно он чистил плунжером засорившийся унитаз. Удивительно натуралистичные ослиные крики, которые время от времени издавал Сракандаев, придавали этому занятию какой-то среднеазиатский колорит. Степу занимало только то, чтобы Сракандаев случайно не коснулся телом его рясы, – почему-то казалось, что тогда все обойдется.
Сракандаев снова повернул к Степе разрумянившееся лицо и сказал:
– Побудь Таней, а?
– Чего? – испугался Степа.
– Да нет, ты не понял. Просто представь себе, что ты – Таня.
– Если честно, – ответил Степа, – я хотел побыть Пикачу.
Сракандаев криво и бесстыдно улыбнулся.
– Слушай, – сказал он, – побудь пять минут Таней, потом всегда будешь Пикачу!
Что-то мягко ухнуло в Степиной голове, и ему стало казаться, что он зоотехник на стреляющей огнями и звуками новогодней ферме. Он сообразил, в чем дело, – действие наркотика наложилось на воспоминание об искусственном осеменении, виденном однажды во время сельхозработ.
– Георгий Варфоломеевич, – сказал он, – вы, надеюсь, понимаете, что я делаю это исключительно из уважения к вам?
– Я так тебе за это благодарен! – ответил Сракандаев, поднимая брови. – Так благодарен! Только зови меня Жорой. И давай уж сразу на «ты»!
Степа заметил на восковом плече Сракандаева татуировку – такие, наверно, были в моде в богемных кругах. Это был штрих-код с тремя шестерками над блоком вертикальных линий разной толщины. Снизу была надпись: «Торговля с рук разрешена». Выглядела татуировка очень стильно.
Вдруг Степа понял, что «666» переправлено на «366», скорее всего в кустарных условиях, потому что на месте первой шестерки остался похожий на тень след, а дужка тройки выглядела неровно и грубовато. Его так поразило увиденное, что он отпустил лингам и обернулся, словно ожидая увидеть Бингу, глядящую на них со Сракандаевым в свой волшебный калейдоскоп.
– Давай, Танек, не тормози! – прошептал Сракандаев.
Бинги нигде не было. Степа снова взялся за свою зоотехническую работу.
«Триста шестьдесят шесть, – подумал он. – А почему? Непонятно… Ведь тоже прикидывает человек, считает, боится ошибиться. Надеется, что все обойдется… Про душу думает…»
Цифры означали, что в Сракандаеве, точно так же, как и в нем самом, шла мучительная борьба добра и зла, света и тьмы, только эти вечные субстанции протекали сквозь чужое сердце по неведомым руслам. Степа ничего не понимал про эту враждебную вселенную, про этот антимир, который был сейчас так близко…
