Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма
Анне пришлось взять на себя Агашиных телят. Своих коров некому бы передать, помогала бабушка Анисья. Дед Галибихин с Мишей Качагариным сделали новую телегу для раздачи кормов и стало легче управляться. Федосью Жохову доярки не брали в расчет, дома скотины не держала и к колхозной радения не было. "Чего маяться, — оправдывалась, — одна-одинешенька". Выговорила пасти коров, не больно хлопотно, да и дарового молочка можно попить. И нареканий не будет, что в колхозе не рабоќтает… "А то вон уже и слышишь, тунеядка, за сына должностного пряќчется. И до его это доходит".
2
Послевоенные годы для моховцев оказались не легче военных. Эвакуированные разъехались, техники не было.
Анне Савельевне особо запомнилась весна в год рождения второй доќчери Насти. На Первомай все Мохово высыпало к Шадровику. Шелекша просветлела, пригревало солнышко. Мальчишки бросали в реку с берега плоские камушки — плитили, пускали плотики. Солдатки отгоняли горе, глядя на них и радуясь теплу сами. Старики покуривали самосад, задуќмчиво глядели, как река омывает струями их Шадровик. Работа и все дуќмы были об одном — завтра сев. Людей почти и нет, лошади старые, быки тоже поизработались. Свои овинники на коровах вспашут, а поля?.. Не до шуток бы и моховцам, а шутилось, чтобы разжижалось горе.
— В Большом селе бабы сговариваются по очереди в плуг запрягаться, а у нас-то еще коровы тянут. Это уж у кого нет, так самой за лямку берись, или на шею хомут одевай.
Камушек в огород Федосьи Жоховой. Но она не подала вида, что сеќбя выдавать, и без огорода обойдется, вскопает две-три грядки и лаќдно. Может и сын поможет.
Но бабы свое, хочется побольнее уколоть Федосью.
— Нам, бабам, не в законе надевать на себя хомут, свой деревенский прокурор в надзоре.
— Вот пусть и приходит, и берется за лямку, коли бабам нельзя. А мы все в прокуроры поедем…
Федосье не больно любы разговоры о сыне-прокурор Саше Жохове. И она не сдержалась, перечила пересмешникам:
— Ряшки-то вон какие, и годы не мои, за быка и потяните…
— Да и потянем, что делать-то?.. Но тебя, Федосья, в погонялы не примем, коли только в только в пару с нами.
Миром порешили: дружно выходить на сев. Зерно в поле подвозить на коровах, пахать на лошадях и быках. Тягловый скот дома держать, подкармливать своим сеном. Сеяльщиками — кто посильнее: ситево пудовое не каждому под силу.
Все обговорено и обдумано на правлении. Но важно и обществом обсудить на виду у заветного Шадровика.
На другой день приступили к пахоте.
Вышла на посевную и Анна. Сказала бабушке Анисье:
— Я побороню после утренней дойки, людей-то не хватает. А ты, маќма, пригляди уж за телятами моими.
Боронила Анна на ближнем поле у реки. Прибегала домой дочку покоќрмить. Быки первое время шли легко, будто версты мерили нетороплиќво. В других колхозах в надежде на эмтеэсовскую технику быков поизвели, непривычная для здешних мест скотина. Дедушка своих оставил, несмотря на строгое указание сдать их на мясозаготовку. Его упреќкали, что корма зря переводит. Потом изработавшихся быков и на колбасу не возьмут, разве что на мыло. Председатели колхозов тоже недоумевали, для навоза что ли моховский чудак их держит?.. Дедушка отмучивался — он вдосталь сена на заброшенных другими пустошах наносил, быки ему и нужны для его перевозки, на тракторе туда не приедешь. Да и навозу от быков много, тоже надо вывозить. Как тут добрую животину не ценить. Неровно трактор или машина где застрянет, тоже бык вытащит.
Анне быков запрягал сам дедушка. В этом деле как бы Грише Буке помогал — конюху Константинычу. В первый день проводил ее до поля, положил на борону дерновину и велел ездить в два следа, второй след, чтобы насупротив первого. В погонщики встал сын доярки Веры Смирновой, Колька. Прибегал из школы старший брать его, Ленька и подменял Анну. Мальчишки самостоятельные. Вера жаловалась: сладу нет, хоть плачь. Дедушка их не ругал — "не воспитывал", относился, как ко взрослым, давал задания. Анна с сыновьями Веры выполняла по три нормы.
На третий день быки утомились. Постояли и легли. Сначала лег красный, за ним и пегий. Анна сбегала домой, покормила дочку. Быки лежали, жевали подложенное сено. На подхлестывание отмахивались хвостами. Колька принес от реки свежей травы поманить быков. Они тянулись мордой к траве, но не вставали.
Прибежал из школы Ленька.
— Не, тетя Аня, теперь не поднять их до ночи, — махнул рукой уверенно. — Если только пить захотят.
Походил вокруг и надумал: вот, если им в ухо "гукнуть"…
Анна заметила, как заискрились озорные Колькины глаза.
— Только разом надо тому и другому, чтоб вместе вскочили, — досказал Колька.
Анна посомневалась, но поверила. Попросила мальчишек, чтобы сами "гукнули". Ленька подошел к красному быку, Колька к пегому. Самой анне велели поотойти: коли быки взбрыкнутся, борона может подскочить. Ленька скомандовал и они с Колькой разом "гукнули" быкам в ухо. Быки разом вскочили, будто на них варом плеснули и пустились поперек поля к реке. Встали по брюхо в воде, борона повисла на ивняке. Мальчишки покатывались со смеху, развеселили и Анну.
За быками пошел дедушка. Вывел их из воды, снял с кустов борону. Быки охотно пошли домой.
Ленька с Колькой не показывались на глаза дедушке, спрятались в тополях за нагуменником. Но пуще всего боялись конюха Гриши Буки — Константиныча, разговора с ним. Сердит больно бывает из-за быков или лошадей, если из утомишь и недосмотришь. А тут такое дело — быки взбесились. Гриша Бука не поглядит, за такое дело хватил за ухо, и ухо в руке его останется, силища. Такие о нем разговоры ходили среди пацанья…
Дедушка оставил животин возле дома. Анна подбросила им сена. Сбежалась вся деревня поглядеть на взбесившихся быков.
— Позовите-ка, ребятки, ко мне Леонида Смирнова и Колю, — велел дедушка пацанам, все знающим.
Мальчишки бросились наперегонки. Что-то будет теперь Леньке и Кольке?..
Ленька с опаской подошел, встал поодаль. Дедушку ослушаться они не могли. Да и мать пожалели. Ее то и дело ругали за их проделки, а теперь еще пуще будут калить — не смотрит за ними. И как вот ей Грише Буке в глаза теперь глядеть, не даст лошади дров подвести или отавы для коровы.
Быки мирно стояли и жевали сено в тени под березами. И это Леньку и Кольку подуспокоило.
— Возьми-ка, Леонид, — сказал очень серьезно дедушка, — да и отведи быков к Константинычу. Они тебя слушаются.
Ленька потупился, переступил с ноги на ногу. И не глядя на дедушку процедил себе под нос.
— Гриша Бука чересседельником отходит…
Ребятишки захихикали загудели:
— Он ему ухо оторвет…
Мальчишки, оставшиеся без отцов, сами ездили в лес за дровами.
Шли к Грише Буке за лошадью, если что нужно было подвести. Он запрягал в телегу или сани и наказывал: "Смотри не доведи лошадку, береги, не хлещи!" И стращал: "А то самому ухо оторву".
Ленька с досады зыркнул на пацанье, те присмирели.
— Ничего, ничего, Леонид, — ободрил его дедушка? — Завтра воскќресение. И вспашешь с матерью свой овинник. А Константинычу обещай, что быков беречь будешь, накормишь… Да все хорошо в овинќнике-то сделай, чтобы зимой больше пирогов было. Приду поглядеть.
Гогот ребятни Леньку наконец разозлил. Дедушка пошел к калитке дома, Ленька вслед ему крикнул:
— Ну и вспашу, и сделаю, засею, знаю как. — Он принял слова дедушки за уловку. Все его, кому вздумается, учат, наставляют. Боќльше руганью.
Пацанье примолкло, а дедушка оглянулся, сказал:
— Ты, Леонид, не стесняйся. Если что, так приди и посоветуемся. А у Константиныча за быков прощения поспроси. Это не стыдно, проќщения просить если оплошал. Наоборот разумно. Смелый это может тоќлько без стеснения прощения просить, трусливому не решиться.
Дома дедушка говорил:
— Ведь у кого-то прознали, пострелята, про это "гуканье". Эвакуированные у них в доме жили с Украины, от них и прослышали.
Анну, огорченную, что день впустую пропал, ободрил:
— Не велика беда, скотине и надо дать было передышку. Мы не догадались, так быки сами себе ее устроили. Бык-то не скажет, что устал… И не усовестишь его, взял вот да и лег…
Бабушка Анисья не могла успокоится. Был случай на памяти, когда молодая лошадь, испугавшись чего-то, бросилась в сторону и покалеќчила ногу мужику бороной… И Веру Смирнову жалела: каково ей с двумя-то сорванцами без отца.
Дома на Кольку и Деньку накинулась было мать. Кольку стеганула отцовым ремнем, а Ленька не дался, руку перехватил: "Стыдно дратьќся", — сказал спокойно матери.
Вера на ферме жаловалась дояркам:
— Старшего уже и не тронь, чего доброго и сдачу даст.
— А ты и не ругай их, — сказала Анна, — и погорюй сами с ниќми, это лучше.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
