Мюррей Бейл - Ностальгия
Компания Р*** N*** начинала как мелкий перевозчик: камни для столичных музеев, тропические рыбки, малость кокаина — когда инверсионного следа никто в глаза не видел, а сама мысль о реактивном двигателе и звуковом барьере вызывала разве что смех. Примерно тогда Р*** N*** рано добилась устойчивой рентабельности благодаря чартерным услугам в поисках пропавшего исследователя полковника Фосетта.[68] Сегодня деловые связи компании куда более загадочны. Главных держателей акций выявить непросто. Как это ни странно для коммерческой авиакомпании, ее маршруты насквозь прагматичны и могут меняться от часа к часу по прихоти дирекции любо пилотов. Те столкновения в воздухе, что форсировали годовые показатели, приключились, когда «Дуглас», принадлежащий P*** N*** вышел на линию полета другой компании. А те, кто питает нездоровый интерес к делам Центрального разведовательного управления, ссылаются на зашкаливающее количество воздушных взрывов. Согласно диким, до сих пор неподтвержденным слухам, среди обломков крушения близ боливийской границы обнаружен корпус самолета, битком набитый пристегнутыми солдатами. Американскими солдатами.
Пилоты, работающие на такую авиакомпанию, отчего-то пользуются бешеным успехом у женщин. Они щеголяют в шелковых шарфах, поляроидных солнцезащитных очках и выработали этакую особую, самодовольно-небрежную походку, под стать героям «Битвы за Англию».[69] Эта надменная элита трудовых ресурсов компании заклеймила пассажирские страхи как «буржуазный пережиток». Но статистика катастроф выглядела и впрямь серьезно; куда как серьезно! Последующее уменьшение доли рынка и неуклонное падение рентабельности компании заставили вмешаться отдел по связям с общественностью. Главной «золотой жилой» оставался трансатлантический перелет.
За завтраком Гвен Кэддок промолвила (своим размеренным, «вегетарианским» голосом — все уж и позабыли, как он звучит):
— Прежде чем вы уйдете… — Она сочла, что, возможно, всем будет небезынтересно. — Нынче утром здесь, в гостинице, состоится одно мероприятие…
В этом-то и состоит прелесть путешествий: можно, повинуясь внезапному порыву, свернуть налево, а не направо, либо затормозить на месте и вызвать затор, либо с разгону налететь на местных, что торопятся мимо — туда, куда им действительно надо. При этом осознании лица туристов разгладились, обрели некую спокойную невозмутимость. Фланеры, путешественники, дилетанты…
— Кроме того, звезды рекомендуют мне сегодня оставаться дома, — задумчиво, без улыбки, протянула Гвен. Скрестив руки на груди, она кончиками пальцев натянула на плечи шаль.
— А вы тоже понимаете в звездах? — Вайолет подалась вперед. — А вы кто по гороскопу?
— Вы, я вижу, Скорпион, — отозвалась Гвен. — Я права?
И пересказала спутникам то, что узнала от портье: из горной деревушки Эквадора самолетом доставили стопятидесятилетнего старика. Идея состоит в том, что аура его фантастического долголетия, возможно, перейдет и на Р*** N***, нейтрализовав ее репутацию авиакомпании-«смертника»: смелый, изобретательный ход со стороны отдела по связям с общественностью. Пресс-конференция начнется ровно в одиннадцать. Ожидаются представители от «Бритиш медикал джорнал» и других печатных изданий, а также радио и телевидение.
— Мне всегда казалось, что проблема долгожительства нас всех касается, — проговорила Гвен, никогда не отличавшаяся оригинальностью. — Мы все не прочь продлить себе жизнь.
— Как вы правы!
— «Долгожительство»? — переспросила Шейла, нахмурив брови.
Мясо и сахар — долой! Да здравствует грубая пища — отруби и крупы! Холодные ванны и эзотерические упражнения, масла и мази; убить годы и годы на то, чтобы прожить лишний день.
— Сто пятьдесят лет? Невероятно! Да правда ли это?
— Весьма любопытно, — кивнул Дуг. — С удовольствием засмотрю старикана.
Так что все вернулись в столовую к одиннадцати. Перед возвышением в двадцать — тридцать рядов выстроились стулья, точно на лекции Фабианского общества или на собрании противников вивисекции.
На возвышении стояли два стула, карточный столик, на нем — традиционный графин с водой. Группа заняла первые два ряда по обе стороны от Гвен Кэддок. Та чинно сложила руки на коленях.
Прочие долготерпением не отличались.
— Уже двадцать минут двенадцатого, — прошептал Джеральд.
Туристы заерзали на месте, оглянулись назад. Стулья позади были пусты.
— Жутковатая она дама. — Саша кивком указала на Гвен Кэддок. — Вы не согласны? Молчит целыми днями, ни словечка от нее не добьешься.
— Что? — вздрогнул Норт. Он находился… за много миль отсюда.
Но тут с левой стороны, с трудом волоча ноги, вышел древний старец. Директор по связям с общественностью поддерживал его под руку. Все притихли. Поднимаясь на возвышение, старик приподнял трясущуюся ногу в два раза выше, чем надо. Осознав ошибку, остановился, попробовал снова — на сей раз успешнее. Все завороженно разглядывали его голову. Сплошь темные вмятины и прожилки — обломок древней скалы, — и кое-где жидкие волосенки пучками топорщатся. На нем была рубашка из джутовой ткани и веревочные сандалии. Спокойный человек, невозмутимый; отсюда и медлительность. Он, похоже, не замечал ни зрителей, ни окружающей обстановки. Опустившись наконец на стул, он издал старческий вздох — вот так жизнь уходит понемногу из лопнувшей воздушной подушки.
— Ух ты! — во всеуслышание охнула Гвен.
Представитель авиакомпании остался на ногах.
— Леди и джентльмены, представители прессы… — и он просиял улыбкой.
Превосходные зубы! Тонкие, точно прорисованные, усики, измятый кремовый костюм, галстук в цветочек.
— Мы немного запоздали…
Он оглянулся на старика и покачал головой.
— В лифте Хосе Руис Карпио решил было, что снова находится на борту нашего реактивного «Дугласа». Мне пришлось его разубедить. За всю свою жизнь он ни разу не покидал родной деревни. Он смотрит по сторонам — и глазам своим не верит. Впрочем, если задуматься, поездка в лифте — тот же трансконтинентальный перелет в миниатюре: разгон, плавное движение, мягкая посадка. Я говорю исключительно о нашей компании. Вы как полагаете?.. А все остальное… да черт бы с ним. Но вам, наверное, хочется послушать Хосе Руиса. Эй, сеньор! Вам понравился перелет?
Старик опустил голову на грудь.
— Наш гость устал. Извините.
Из внутреннего кармана директор извлек маленький шприц. Шейла отвернулась; он приподнял руку старика и сделал укол.
Директор заговорил об «астрономическом» возрасте Хосе Руиса, о его деревне в провинции Лоха в Эквадоре; о тамошних туманных долинах и ровных температурах. Средняя продолжительность жизни там — 114,6 года. И ведь она продолжает расти! Одна из теорий объясняет это полным отсутствием наручных и настенных часов. Предполагается, что организм воспринимает и осмысливает тиканье; наш обмен веществ как бы «встраивается» в это механическое, искусственное время. В деревне Хосе Руиса звуки времени подменяются неумолчным рокотом горных вод — вод, что увлекают за собою душу из тела, по мере того как сердце гонит по жилам кровь.
В целом чертовски интересная оказалась речь!
Зрители оглянулись на фигуру рядом. Старик постепенно пробуждался к жизни.
— А откуда нам знать, что ему действительно сто пятьдесят? — полюбопытствовал доктор Норт.
Хороший вопрос. (С тем же успехом ему может быть девяносто или сто.)
— Ах, какое упущение! Вот, пожалуйста.
Директор раздал ксерокопии свидетельства о рождении.
— Как вы наверняка заметили, сегодня у нашего гостя день рождения. На сегодня у нас запланирована небольшая вечеринка: хотим показать ему, что такое настоящая жизнь. Прожил он, безусловно, долго, но как много всего упустил! А потом мы доставим его обратно домой. Верно, друг Хосе Руис?
Старик вскинул руки и издал хриплый крик. Это Кэддок заполз на четвереньках под стол и, медленно приподняв голову, нацелил фотокамеру.
Успокоив старика взмахом руки и шипящей фразой на испанском, пиарщик повернулся к зрителям и покачал головой.
— С ним все в порядке. Он решил, это пулемет. Он со средствами массовой информации в жизни не сталкивался.
Директор задержал улыбку на пять-шесть секунд. Кэддок сделал еще один снимок. Превосходные зубы!
Старик забормотал что-то себе под нос.
— Амиго! Сколько, говоришь, тебе лет? — воззвал Гэрри Атлас, проникаясь духом происходящего.
Пиарщик перевел вопрос.
Голос у старика оказался на удивление глубоким и звучным:
— Сто сорок девять лет и семь раз по две недели.
— А что говорит об этом современная наука? — поинтересовался Джеральд у Норта. — А?
Директор по связям с общественностью объяснял что-то, а может, извинялся:
