Майкл Муркок - Лондон, любовь моя
Джозеф Кисс был взволнован меньше Мэри Газали. Замечательная девушка, самоучка, и акцент у нее странный, непонятно какой. Видимо, училась говорить заново. Как ребенок? Мейл мне расскажет. Теперь она не ребенок. Ее собственной дочке уже пятнадцать или около того. Примерно столько, сколько Маммери. Мейл был потрясен. Должен был слушать лучше. Ее кожа… Вибрирует. Согревает. Она светится. Ах, я не знаю, не знаю. Что нас разделяет? Возможно, слишком многое. Но какой чрезвычайный стимул! Однако будет ли это порядочно? Он почувствовал слабую боль в голове и почесал лоб. А потом направил свои стопы к фонтану. Наверняка Дэвид Маммери уже кончил читать и хочет обсудить прочитанное.
Мисс Полин Гоуэр, которая с тридцатого года, когда она получила права категории «Б», перевезла уже более двадцати тысяч пассажиров, летит сейчас вместе со своей подругой мисс Дороти Спайсер, племянницей известной общественной деятельницы миссис Три. Сегодня на авиалайнере «Девуатен Д-триста тридцать два», взятом напрокат у «Эр-Франс», они доставляют из Парижа в Кройдон выдающегося русского генерала Алексея Николаевича Куропаткина, главнокомандующего Северной армией.
Мэри Газали увидела, что темная палата пуста. Лучик солнечного света падал через прорезь в жалюзи на гладкую поверхность теннисного стола, а слишком явственная тишина наводила на мысль о недавнем происшествии: возможно, кто-то из пациентов «выкинул номер», как выражалась обычно сестра Коггс. Атмосфера напоминала ту, что наступает после того, как санитары уведут, утихомирив, разбушевавшегося пациента, а все остальные замыкаются в страхе, что с ними могут поступить точно так же.
Радуясь, что ее никто не видит, Мэри вгляделась в полумрак и устроилась в плетеном кресле лицом к освещенной оранжерее. Силуэты четырех фигур находились там же, где она их оставила. Рейчел тихонько качалась из стороны в сторону. Она всегда так делала, когда ей некому было подражать. Одна из старушек спала. Почувствовав присутствие Мэри, Джойс повернула голову, но не сумела разглядеть ее во тьме. Я так натерла седлом бедра, что с них просто кожа слезла, но всеравно так полюбила эту страну и простых людей племени вайнаху, что стала считать себя индианкой, ведь они считают себя частью своей земли. Это общая черта всех индейцев и Северной, и Южной Америки. Незаметными движениями стряхивая с рук налипшие травинки, Мэри с радостной дрожью думала о Джозефе Киссе и Дэвиде Маммери. Имеет ли она право соблазнить мальчика? Он такой хорошенький. Она покачала головой, чувствуя себя одержимой бесами, хотя всего лишь испытывала вожделение к Дэвиду и мистеру Киссу. Какое совпадение встретить их в один и тот же день! Тем не менее она не была полностью уверена в том, что не сошла с ума. Она вспомнила болтовню медсестер об их курортных романах, рассказы о дежурствах в других отделениях больницы, о тайных свиданиях, о побегах с возлюбленными. Возможно, это форма фиксации для любого, кто еще не впал в маразм. Как-то раз она подслушала рассказ доктора Мейла о симптоме Хантингдона — вспышке сексуального влечения, сопровождающейся, по его словам, столь же резким падением нравственных барьеров. Другими словами, как заключила она, опираясь на самостоятельно почерпнутые из книг сведения, человек превращается в «фантазию божественного маркиза». Эти выводы позабавили, но не удовлетворили ее. Она была уверена, что ее чувство не более чем обычное влечение, которое разделяет, по крайней мере, мистер Кисс. Проблема заключалась не в том, почему она возжелала одновременно и мальчика, и мужа, а в том, как их добиться. С каждым днем она все более убеждалась, что четырнадцать лет жизни прошли как во сне. Теперь она должна их наверстать. Это означало, что она готова поддаться любому порыву, пойти на любой риск, для того чтобы понять, чего именно была лишена. При этом здравый смысл подсказывал ей, что ее фантазия не основана на сколько-нибудь разумной логике и она должна принять свою судьбу просто как несчастный случай, а свое спасение — как счастливый. Многие тогда погибли на месте. Она глубоко вздохнула.
— А что это с нами случилось? — Едва сестра Коггс открыла двойные, из армированного стекла двери главного холла, за ее спиной раздались тихие рутинно-металлические звуки больницы, потек запах дезинфицирующих средств, лекарств и мочи, послышались вскрики, приглушенные вопли и смех. — Сидим в темноте. Солнышка слишком много? Не хотим получить тепловой удар, да, Мэри? Мы тут с тобой единственные, кто еще не чокнулся. Насчет себя я, впрочем, не уверена. — Такие рассуждения были обычными среди медсестер, кое-кто из которых даже верил, что психические заболевания заразны и передаются как вирус при слишком тесном контакте с больными. — Так что же с нами? Просто хотим немного тишины и покоя?
Она уселась в кресло, вытянув вперед ноги в черных нейлоновых чулках, достала газету и вздохнула. Потом рассеянно почесала свое могучее тело. От нее пахло недавно выкуренной сигаретой.
— Что-то стряслось, пока я гуляла? — спросила Мэри как бы невзначай, понимая, что, если она будет осторожной, сестра Коггс не причинит ей неприятностей.
Сестра Коггс фыркнула:
— Забавно, Мэри, как ты всегда угадываешь, что происходит. Нас навестила Элеанор. Она проснулась и решила, что Наполеон только что высадился в Дувре. А может быть, это была атака цеппелинов на Вестминстерское аббатство. Обычная чепуха. Мы отвели ее обратно в постель. С ней все в порядке. Но как быть со Старушкой Нонни, трудно сказать. То она целый день откалывает шуточки, так что животик надорвешь, то на следующий день ведет себя как сейчас. Не знаю. Все та же скучная история, которую можно услышать от половины наших больных. Ах, дорогая! — Чтобы изобразить раздражение, она шумно подвигалась в своем плетеном кресле. — Ну, как там в саду, хорошо?
— Все еще очень жарко.
— У меня будет славный уикенд. Я собираюсь с мужем на побережье. Его брат живет рядом с Брайтоном, в Сифорде. Мне нравится стоять на пирсе. А ты, Мэри, любишь бывать на море?
— Я никогда не бывала на море. Только в деревне. Другие дети ездили на море, но мы в те времена не могли себе это позволить. Когда с деньгами стало получше, у меня появился велосипед. Однажды мы поехали на поезде в Арундел. Это всего в двух милях от побережья, кажется. Если кто-нибудь спросит, жила ли я когда-нибудь на острове, я не смогу ответить. Не знаю. — Она улыбнулась.
— Ох, — только и ответила сестра Коггс и развернула газету.
— Я думаю пойти в библиотеку. — Мэри поднялась, прося разрешения.
— Ты уже перебрала кучу книг, — подняла брови сестра Коггс в знак согласия. — И в самом деле все прочитала?
— Надо же чем-то заполнять время.
Она пересекла прохладный мраморный вестибюль, где было темно из-за того, что на окна были спущены шторы, а огромная входная дверь заперта на засов. Мэри помахала Норин Смит из регистратуры и другой, незнакомой, медсестре и поднялась по широкой каменной лестнице в холл второго этажа. Здесь все было отделано камнем и деревом. Повсюду были развешаны современные картины с изображением цветов, штукатурка и деревянная обшивка потрескались, облупились и требовали ремонта. В одной из своих личин Джойс представляла себя Красавицей с Юга, живущей затворницей в каком-то разрушенном старинном доме; такая лестница идеально подошла бы для юбок с кринолином. Повернув ручку резной дубовой двери, Мэри вошла в библиотеку и поздоровалась с Маргарет Хезлтайн, длинной, угловатой библиотекаршей. Она сама была пациенткой, но ей позволили работать в больничной библиотеке, несмотря на привычку рвать в клочки книги, которые ей не понравились.
— О Мэри! Моя любимая читательница! — Она обращалась с ней, как обращалась когда-то со своими ученицами в школе, где работала до того, как была уволена, затем посажена в тюрьму и наконец сослана в Вифлеемскую больницу. — Ну, кто у нас сегодня? Джейн Остин? Но кажется, ты ее уже прочитала. Анна Радклиф тебе не нравится? Не могу ничего возразить. Так что…
— Я хотела посмотреть серию классики. — Мэри была явно смущена.
— Может, Вальтер Скотт?
— Нет, не Скотт. Я хотела бы еще раз глянуть в Дизраэли. — В компании Маргарет Мэри вдруг начинала сыпать словечками из подростковых журналов. — Он меня доконал своей «Сибиллой».
Ее удивляли собственные способности к мимикрии. Она могла имитировать любого, включая самого доктора Мейла. Это несколько облегчало ее жизнь, хотя любой другой, менее уверенный в себе пациент испытал бы на ее месте страх перед раздвоением личности.
Стеллажи с книгами были расставлены перпендикулярно к окнам таким образом, что проходы между ними легко просматривались со стола библиотекаря. Окна были завешаны зелеными шторами. Пахло деревом, пылью, старой бумагой. Маргарет не только тщательно расставила вверенные ей книги, но и регулярно их чистила. Корешки были отполированы, с обложек стерты любые пятнышки. Иногда Мэри натыкалась на старательно распрямленные уголки страниц.
