Уильям Уортон - Пташка
В четверг утром я уже держу наготове фальшивые яйца-подклады. Две прошедшие ночи Пташка спала в гнезде, а это верный знак. На случай, если при откладывании яйца возникнут проблемы, у меня припасены вата и растительное масло. В книжках сказано, что яйца у канареек довольно большие, и при их откладывании молодая самочка так напрягается, что иногда яйцо никак не может выйти наружу. Это может убить птичку. Когда такое случается, нужно капнуть на соответствующий проход теплого оливкового масла и бережно массировать его ватным тампоном, пока мускулы не расслабятся и яйцо не выйдет.
В то утро я ставлю на пол вольера свежий корм и яичное пюре. Яичный корм я даю ей с самого начала периода гнездования. Это мелко измельченные яйца, перемешанные с другой едой. И Пташке, и Альфонсо такая пища очень нравится. Как только Пташка чует ее запах, она тут же слетает вниз. Я захожу в вольер и заглядываю в гнездо. Яйцо там. Мне даже боязно взять его, так я волнуюсь. Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. У меня уже приготовлена чайная ложечка, и я осторожно просовываю ее под яйцо. Потом вынимаю его; при этом оно покачивается, потому что моя рука дрожит. Затем опускаю на ватное «гнездышко», которое соорудил в небольшой старой чашке. Затем оставляю в Пташкином гнезде подклад. Это искусственное яйцо — стеклянное. Я знаю, что Пташка слишком смышленая, чтобы ее можно было обмануть холодным стеклянным шариком, поэтому сперва держу его в руке, согреваю.
Пока я это проделываю, Пташка успевает взлететь и садится рядом с гнездом, подозрительно поглядывая на меня. Она издает писк, самый жалобный из всех ее «квипов», и это отнюдь не помогает мне справиться с волнением. Наконец подклад на месте, и Пташка удовлетворенно садится на гнездо. Мои лоб и руки покрыты потом. Я потихоньку выношу из вольера чашку с лежащим в ней настоящим яйцом.
Яйцо такое красивое. Я ставлю чашку на подоконник и разглядываю его. Скорлупа голубовато-зеленая, и на ней видны маленькие красновато-коричневатые крапинки. Это не капли крови, а настоящие пятнышки. Они не очень темные, скорей похожи на бледные веснушки. Я рассматриваю яйцо на просвет и вижу сквозь скорлупу едва различимые очертания желтка. Мысль о том, что внутри находится зародыш будущей птицы, потрясает меня. В этом яйце есть все — и перья, и клюв, и сам полет. Мне хотелось бы самому туда попасть, чтобы родиться еще раз, птицей. Мне хочется стать птенцом в этом гнезде, чтобы согреться под Пташкиными перышками, чтобы она кормила меня, а я сидел бы уютно бок о бок с моими братьями и сестрами и постоянно ощущал, как крепнут мои крылья и как растут перья.
Пташка и не думает сидеть на первом яйце как привязанная, однако все время держится поблизости от гнезда, и Альфонсо проводит вместе с ней в ее клетке большую часть времени. На следующее утро появляется второе яйцо. Оно тоже голубоватое, но чище и ярче. Теперь Пташка становится более усидчивой. За весь день она встает с яиц только один раз. Альфонсо приносит ей корм, но ее организм нуждается в кальции, чтобы производить новые яйца, поэтому она слетает на пол и начинает клевать рыбную косточку. Альфонсо не просто кормит ее, он стоит рядом с гнездом и поет для нее. Время от времени он оплодотворяет ее прямо в гнезде. Я не уверен, может это повредить яйцам, которые она вынашивает, или нет. На всякий случай я решаю закрыть дверцу клетки, в которой находится Пташка, чтобы отделить ее от Альфонсо, но потом все-таки передумываю.
На следующее утро появляется третье яйцо. Оно больше похоже на первое, но более длинное и продолговатое и не такое крапчатое. Как и в прошлый раз, я заменяю яйцо на подклад. В книжке говорится, что одного достаточно, чтобы удержать птицу на гнезде, но я в этом не уверен: а вдруг Пташка с Альфонсо умеют считать до четырех. Теперь, когда Пташка вылетает из клетки, чтобы поесть или размяться, яйца высиживает Альфонсо. В первый раз, когда я застаю его стоящим на краю гнезда в отсутствие Пташки и заглядывающим внутрь, мне приходит в голову ужасная мысль, что он собирается съесть яйца. У канареек такое иногда бывает. Я кормлю их куриными яйцами, а те не слишком отличаются от канареечьих. В книжке сказано, что если какое-нибудь яйцо случайно треснет или разобьется, его нужно убрать сразу, чтобы птицы его не съели. Если канарейка начинает есть свои яйца, для разведения она уже не годится.
После четвертого яйца я возвращаю сразу всю кладку в гнездо и делаю пометку в своем календаре. Считается, что птенцы должны вылупиться из яиц ровно через тринадцать дней после того, как началось высиживание. На следующее утро я с удивлением вижу, что Пташка отложила пятое яйцо. Обычно у канареек бывает от двух яиц до четырех, не более, особенно у таких молодых самок, как Пташка.
Теперь предстоит долгое ожидание. Мне кажется, что две недели никогда не пройдут. Я становлюсь нервным и вздрагиваю при малейшем звуке. В книге указано, что внезапные звуки или сотрясения могут прервать развитие эмбриона или так напугать самку, что она покинет гнездо навсегда. Я прибиваю к двери, ведущей в мою комнату, небольшие резиновые накладки, чтобы, если она хлопнет, Пташке это не повредило, и вешаю табличку с надписью большими буквами: ПОЖАЛУЙСТА, ТИШЕ. Моя мать приходит в негодование и вот-вот взорвется. К счастью, как раз в это время я приношу домой табель с хорошими отметками — к счастью для меня, конечно. Но все равно она продолжает ворчать насчет запахов и мышей. Я боюсь, что она может прийти ко мне в комнату, открыть окно или дверь вольера, а может, даже то и другое. И отчего она такая?
Теперь Алъфонсо нравится сидеть в гнезде рядом с Пташкой. Он кормит ее, а она кормит его. Он становится просто не похож сам на себя. Даже трудно поверить. Когда я не подхожу слишком близко к гнезду, он ведет себя по отношению ко мне почти дружелюбно.
В одну из суббот я выбираюсь к мистеру Линкольну — во-первых, проведать его самого и его семью, а во-вторых, за советом, что делать дальше. Я рассказываю ему про Альфонсо, а он трясет головой и говорит, что я, должно быть, знаю какое-то птичье слово. И рекомендует следить, чтобы Пташка не напрягалась и не потела. Иногда молодая канарейка, высиживающая яйца, начинает испытывать беспокойство и так нервничает, что начинает выделять слишком уж много тепла и тогда сильно потеет. На это тратится много сил, бедняжка только еще сильнее волнуется, и тогда она вполне может случайно повредить клювом скорлупу или вообще покинуть гнездо. Поэтому я должен прекратить давать им яичный корм, а также любую зелень, особенно одуванчики, и не подкармливать ничем вкусным. В общем, не нужно давать ничего такого до того дня, когда вылупятся птенцы. Тогда кровь у Альфонсо и Пташки не будет перенасыщена витаминами и всякой другой всячиной. Мистеру Линкольну следовало бы написать книгу о канарейках. Впрочем, он сам лучше любой книги.
На двенадцатый день Пташка сходит с гнезда и принимает ванну в поилке. Подобное не укладывается у меня в голове. Неужели в последний момент, когда осталось всего ничего, она решила бросить гнездо? Уже вечер, наутро мне в школу, но я вскакиваю на велосипед, что есть силы жму на педали и несусь во весь опор к мистеру Линкольну. Тот смеется и говорит, что моя Пташка смышленая птичка. Оказывается, самочка иногда ведет себя именно так. То ли она считает дни, то ли чувствует, как в яйце начинают ворочаться птенцы, но ей известно, когда они должны вылупиться, и она отправляется купаться, а затем сразу же, не обсохнув, возвращается в гнездо. Скорлупа немного размокает, и тогда птенцам легче из нее выбраться.
Домой я возвращаюсь аж после семи и пропускаю ужин. Мать в ярости, отец молчит. Родители зорко следят, чтобы по будням я не шатался по улицам в темное время. Я говорю, что ездил к мистеру Линкольну за советом насчет канареек. Вот бы мне влетело, узнай они, что мистер Линкольн черный. У моих предков на этот счет свои представления.
Четырнадцатый день выпадает на субботу, так что я смогу быть начеку уже утром и весь день только и делать, что прислушиваться и приглядываться. Едва я успеваю проснуться, как еще из постели слышу тонюсенькое попискиванье первого вылупляющегося птенца: пи-ип, пи-ип. У меня уже приготовлены яичный корм и обычная зерновая смесь, чтобы сразу поставить их в клетку. Я осторожно спускаюсь с кровати и заглядываю в вольер. Алъфонсо клюет яичный корм. Пташка сидит на яйцах. Еще мне виден пол их клетки и обломки скорлупы на нем. Примерно через час проклевывается еще один птенец. Я вижу, как Пташка вытаскивает из-под брюшка половинку скорлупы и бросает ее на пол. Не могу сказать, кормит она птенцов или нет. Нужно идти завтракать, а когда я возвращаюсь, оказывается, что перед самым моим приходом вылупился еще один — третий, а может быть, уже четвертый. Едва слышные «пипы» накладываются один на другой, так что трудно сказать.
