Горан Петрович - Осада церкви Святого Спаса
– Ты клал стены?! – Богдан не давал разговору уйти в сторону.
– Что-то вроде того. Скорее, закладывал. А теперь, прости, я должен дальше смотреть на потолок. В противном случае, то есть, если я не поддержу его взглядом, он может упасть мне на голову, – пробормотал Видосав и решительно замолчал.
– Ну, раз так… – Богдану некуда было деваться, и он невольно занялся тем же.
Это продолжалось и все следующие дни. Оба заключенных лишь сухо кивали друг другу или обменивались приветствием. Старший, по шею укрытый огромной бессонницей, главным образом смотрел в одну точку. Когда бессонница становилась невыносимой, он вставал и окунал в стакан с водой отвес, который со всеми предосторожностями прятал в подушке от тюремщиков. Таким способом он готовил напиток и называл его холодным чаем для журчания в горле. Потом, в постели, он самому себе напевал грустную песню, видимо, колыбельную, чтобы хоть ненадолго уснуть. А стоило ему проснуться, он с новой силой принимался поддерживать потолок собственным взглядом. Младшего, как и всех молодых, опасность падения потолка особо не беспокоила. В основном он спал и видел пространные сны, ему хотелось с толком использовать эти шесть месяцев и помочь закончить строительство дома, который в его сне возводили над белым камнем-фундаментом три приемных отца. От предлагаемого чая он всегда отказывался с подчеркнутой учтивостью и скрытым опасением.
Решетка на окне была такой густой, что в узкую камеру едва-едва могло пробраться мягкое утро. Крупные дни полностью оставались снаружи. Только ночам удавалось войти целиком. Однако из-за трудностей с выходом наружу они здесь задерживались на гораздо более длительный срок, чем во внешнем мире.
IIIСоломинка света в штукатуркеПосле двух похожих друг на друга месяцев Богдан испугался, как бы у него не застоялся и весь этот год. Прикинув, чем бы заняться, он решил устроить большую уборку, чтобы хоть чуть-чуть осветить солнцем запущенное время. Поэтому рядом со своим изголовьем он кусочком угля нарисовал на штукатурке маленькое отверстие. Это было не совсем окошко, но оно было открытым. И что еще важнее – без сетки решеток. Наблюдая за ним, его сокамерник насмешливо прищурился:
– Поверь мне, ничего у тебя не выйдет! Я уже пробовал! А уж в чем-чем, в окнах-то я разбираюсь. Я сделал их тысячи. То есть наоборот…
– А я и не думаю, что это настоящее окно! – грубо отрезал Богдан.
– Что же, ты считаешь, что другие окна настоящие?! Ты еще молод и недостаточно повидал в жизни. Настоящих окон нет. Даже если они когда и существовали, то я их все заложил.
– Ты бы все-таки выбрал для рассказа что-нибудь одно. Не ты ли только что сказал, что ты их делал?! – горько возразил Богдан. В тюрьме вши осаждают голову, клопы кусают спину, а постоянная горечь рано или поздно обгрызает речь.
– Разум твой движется только по твердой середине. А большая часть всего на свете одновременно как бы и существует, и не существует. Ты вроде бы смотришь на мир уже двадцать лет, но не заметил, что у нас последовательно заложены кирпичом все окна нынешнего времени. То окно, что смотрит в прошлое (разумеется, славное) или в будущее (пусть далекое, но, конечно же, светлое), распахнуто настежь. В то же время те окна, из которых можно было бы видеть настоящее – хоть ближайшее, хоть удаленное, – заложены кирпичом. А потом аккуратно оштукатурены. А под конец еще и побелены. И в голову не придет, что они здесь когда-то были. Нужно было скрыть истинный смысл. Или хотя бы переиначить все, что указывает на действительный порядок вещей. У других тоже так же или похоже. Разница только в том, насколько ловко прикрыты горизонты. Просто где-то все еще пользуются камнем или кирпичом, а где-то затемненным стеклом, и там люди на основе контуров полагают, что им все ясно…
– Уж не хочешь ли ты сказать… – начал было Богдан, но вопрос его был столь тяжел, что поднять его одним махом оказалось трудно.
– Ничего я не хочу сказать! Меня сюда затем и посадили, чтобы горло срослось и чтобы я не пересказал все, что видел! – Мастер повернулся на другой бок.
– Правильно ли я тебя понял? Неужели может случиться так, что человек всю жизнь от рождения до смерти будет смотреть только в прошлое и будущее? Неужели мы умираем, так и не узнав, каким в действительности было настоящее? – спросил наконец Богдан.
– Дело здесь в интересах, которые обычно называют государственными. А я просто мастер, – ответил Видосав, по-прежнему повернувшись спиной к разговору.
– Значит, ты здесь потому, что слишком много видел? – Богдан хотел узнать все до конца.
– Парень, отвяжись от меня! Каким бы я был каменщиком, если бы не помнил, что было видно из каждого моего окна? Все мое преступление состоит в том, что я начал заделывать их лишь поверхностно. А потом, не имея на это права, снова открывать. Ну, хватит. Болтаю тут с тобой, а на потолок не смотрю, того и глади рухнет на голову. В общем, даже не надейся. Я-то знаю, как это делается. Все тщательно заложено… – Остальные слова соседа растворились в горестно глубоком вздохе.
Хотя Богдан понимал, что этого не может быть, ему почудилось, что в глубине маленького, нарисованного углем окна он видит трещину дневного отблеска. Проклятые неловкие пальцы – соломинка света так глубоко засела в серой штукатурке, что никак не удавалось выковырнуть ее оттуда.
IVЕсли выглянуть искренне, можно поздороваться за руку со звездами, солнцем или дождем– Что может быть для мастера хуже, чем невозможность заниматься своим ремеслом? – Видосав поднес свои умные руки к глазам товарища.
Весь последний месяц он говорил и говорил, словно хотел выпустить на свободу все свои слова, прежде чем расстанется с жизнью. Чтобы освободить как можно больше места, Богдан отступил в тишину, весь превратился в слух. Стремясь все рассказать как можно правильнее, Видосав прерывался только затем, чтобы приготовить свой чай из опущенного в воду отвеса и отпить глоток журчания. И сразу же снова возвращался к рассказу, время от времени рисуя на пустых стенах самые разные оконные проемы. В стенах камеры постепенно появлялись все новые и новые окна. Где-то после тысячного окна ученик сбился со счета.
– Подойди, не бойся! Из этого окна можно видеть леса, низины и речную дельту!
– Посмотри на это! Оно служит, чтобы разглядеть в небесах свод, по которому летают богоносные престолы, ангелы, похожие на колеса с пламенными спицами!
– Нет лучшего окна, чем это, распахнутое, когда хочешь увидеть красивую женщину! Если поглядеть на нее особым взглядом, она может зачать песню!
– Осторожно! Через это окно брось только один короткий взгляд, не то все зрение вытянет! Я называю его пустым, потому что оно обращено к славолюбию!
– Это окно для тебя просто трещина, а кому-то далекому оно служит зеркалом!
– Вот это, здесь, со скрипящими ставнями, пропускает только сквозняк из нижнего мира!
– Вон то, там, оно только кажется неказистым, но, если выглянуть искренне, можно за руку поздороваться со звездами, солнцем или дождем!
– Через это окно, если у тебя хватит упорства поднять девять занавесей и еще останется сила для бронзовой задвижки, можно рассматривать собственную душу!
– А сюда можешь класть яблоки прошлогоднего урожая, черенки для прививок и семена на будущий год.
Так Видосав учил Богдана. Каждое окно они открывали только после долгих расчетов соотношения высоты, ширины, площади и количества углов. Каждое было важным. Бойница – это всегда нечто большее, чем бойница, если возле нее ты встречаешься со своей доблестью. Так же и слишком роскошное, до всего жадное окно не принесет тебе славы, если ты видишь через него лишь свое тщеславие. Несмотря на окружавшую его тесноту, в которой не смогла бы укорениться никакая хорошая мысль, где паук тотчас же опутал бы своей сетью любую случайно залетевшую улыбку, где не хватало даже воздуха, чтоб положить его в головах, Богдану казалось, что он находится в волшебном пространстве, откуда до всего, даже самого далекого, можно достать, просто протянув руку.
– Видосав, когда ты вылечишься от бессонницы, заходи в мои сны. Мы строим там дом, может, ты сможешь нам помочь? – спросил Богдан перед самым выходом на свободу.
– Если когда-нибудь соберусь с силами, – ответил мастер печально. – И, кажется мне, это будет не скоро. Сплю я быстро, едва успеваю немного отдохнуть от яви. Но если смогу, почему бы и нет. А что там тебе нужно? Какие окна хочешь открывать? Ты птиц изучаешь. Наверняка тебе нужны такие, на которые будут птахи садиться. Это окна старого образца. Таких я давно не делал. Но как раз они получались у меня очень хорошо, иногда случалось – даже пугливые ласточки залетали в гостиную.
– Да, такие, – подтвердил Богдан. – Но мне бы, Видосав, еще хотелось, чтобы у нас были и такие окна, которые беспрепятственно простирают возможность видеть во времени.