Жозе Сарамаго - Странствие слона
Вот и альпы. Вот-то вот, но едва различимы. Снег падает потихоньку и негусто, пушинкам хлопка подобны хлопья его, но легкость его обманчива, о чем лучше всего осведомлен наш слон сулейман, несущий на спине плотнеющую с каждым шагом корку льда, который давно бы уж должен был стать предметом внимания погонщика, если бы не то обстоятельство, что появился он на свет в теплых краях, где подобные зимы невозможно представить себе даже самому богатому воображению. Нуда, разумеется, в старой индии, ближе к северу, в избытке гор и снега у них на верхушках, но прежний субхро и нынешний фриц никогда не располагал средствами, чтобы странствовать по свету для собственного удовольствия и просвещения. И единственный опыт его знакомства со снегом имел место в лиссабоне, когда спустя несколько недель после прибытия из гоа он однажды ночью увидал, как с неба мукой из сита сыплется белая пыль и, едва коснувшись земли, исчезает. Мало, стало быть, общего с тем белым изобилием, что простирается сейчас, докуда глаз хватает. Очень скоро хлопковые клочки превратились в крупные, тяжелые хлопья и, гонимые ветром, стали лупить погонщика по щекам. Скорчившись на шее у сулеймана, съежившись под плащом, фриц не очень страдал от холода, но вот эти хлесткие, постоянные, беспрестанные оплеухи казались ему грозной опасностью. Слышал он, что от тренто до больцано недалеко, лиг десять или даже меньше, скачок блохи, как говорится, но не в такую же погоду, когда снег когтями, кажется, вцепляется и замедляет любое и всякое движение, препятствует вроде бы даже дыханию, словно не желает отпускать от себя того, кто неосмотрительно забрел сюда. Пусть скажет сулейман, который при всей своей от природы полученной силе еле тащится вверх по дороге. Мы не знаем, о чем он думает, но здесь, в альпах, можем быть уверены непреложно в одном — наш слон к числу слонов счастливых сейчас не относится. Если не считать кирасир, скачущих на своих промерзших конях вверх и вниз по склонам, оглядывая расположение каравана, чтобы не дать ему завернуть не туда или сбиться с пути, ибо то и другое погубит отставших на этих заледенелых просторах, дорога, кажется, существует исключительно для слона и его погонщика. Ну а фриц, привыкший еще с вальядолида следовать за каретой эрцгерцога, удивляется, что ее не видно впереди, а в отношении слона мы высказываться не решаемся, ибо ранее уже признались, что не знаем, о чем он думает. Максимилианова карета, конечно, где-то здесь, поблизости, но и следа ее не видно, ни ее, ни воза с продовольствием, что подвигается за слоном следом. Погонщик поглядел назад, чтобы лишний раз в этом убедиться, и очень своевременно — ибо взгляд его упал на корку льда, покрывавшую зад сулеймана. И фрицу, хоть он ничего не понимал в зимних видах спорта, показалось, что лед этот тонок и местами потрескался, благодаря, вероятно, температуре слоновьего тела, не дававшей ему затвердеть. И то хорошо, подумал он. Но в любом случае, необходимо его удалить, пока не поздно. С тысячью предосторожностей, стараясь не соскользнуть, погонщик на четвереньках пополз по спине сулеймана и добрался до ледяной корки, оказавшейся не такой тонкой и не такой потрескавшейся, как мнилось поначалу. Льду нельзя доверять, вот что необходимо было вытвердить перво-наперво. Вступая на поверхность скованного льдом моря, мы можем внушить остальным, будто способны ходить по водам, но ведь это впечатление будет не менее ложно, чем чудо, сотворенное сулейманом у дверей базилики, и когда внезапно провалится лед под ногой, совершенно неизвестно, чем все это обернется. Фрицу надлежит сейчас решить другую задачу — чем сколоть или соскрести проклятый лед со шкуры, очень пригодилась бы сейчас, например, лопаточка с тонким закругленным лезвием, как нельзя лучше подошла бы, но где ж ты ее найдешь здесь, если вообще в те времена производились такие инструменты. Стало быть, остается только — голыми руками, и мы говорим это не в фигуральном смысле. Погонщик уже рассадил себе пальцы до крови, когда вдруг ухватил гордиев узел проблемы — жесткие толстые волосы на слоновьей шкуре намертво вмерзли в лед и без жестокого боя ни пяди отдавать не хотели, лопаточки отодрать лед не было, как и ножниц, чтобы отрезать неподатливую шерсть. А когда фриц начал высвобождать каждый волос по одному, то быстро убедился, что эта задача — превыше сил физических и моральных, и принужден был отказаться от выполнения ее, чтобы самому не превратиться в снежную статую, еще бы только морковку вместо носа да трубку в рот. Та самая шерсть, что открывала такие заманчивые коммерческие виды, тотчас порушенные несносной щепетильностью эрцгерцога, сделалась теперь причиной фиаско, чьи плачевные последствия для здоровья слона еще только предстояло познать. И вдобавок, словно этого было мало, в следующую минуту возникла еще одна и, судя по всему, совершенно неотложная проблема. Слон, сбитый с толку тем, что привычная тяжесть погонщика переместилась с загривка к крестцу, теперь выказывает недвусмысленные признаки того, что сбился не только с толку, но и с пути, и решительно не знает, куда ему идти. Фрицу ничего не оставалось, как быстро переползти на свое законное место и взять бразды правления. Что же до оставшейся сзади ледяной коры, остается лишь молиться слоновьему богу, чтобы обошлось. Случилось бы здесь поблизости дерево с крепким суком, расположенным на трехметровой высоте и к тому же еще — параллельно земле, сулейман и сам бы освободился от неудобного и опасного покрова, потершись об эту ветку, как спокон веку трутся слоны о стволы, когда зуд делается нестерпимым. Сейчас, когда снег повалил вдвое обильней и гуще, дорога — только не надо считать, будто одно стало следствием другого,— пошла вверх так круто, словно ей надоело тащиться по земле и захотелось взмыть под небеса, пусть хоть на самый нижний их уровень. Но ведь и крылышкам колибри не стоит и мечтать о том, как подхватывает бешенство ветра могучий размах буревестниковых крыл или как величественно-плавно парит над долиной золотистый орел. Где родился, говорят, там и сгодился, но все же необходимо брать в расчет возможность того, что впереди явятся нам важные исключения из этого правила, как и произошло с сулейманом, который тоже ведь не для того родился, однако же понял, что ему не остается ничего другого, как самому изобрести какой-нибудь способ справиться с крутым уклоном — вот, например, вытянуть вперед хобот, чтобы сделаться неотличимо похожим на воина, бросающегося в атаку, где ждет его смерть или слава. А вокруг все — снег и одиночество. Но под этой белизной, скажет человек, знающий этот край, таится пейзаж красоты необыкновенной. Но никто так не скажет, а мы, здесь находящиеся,— меньше, чем никто. Снег сожрал долины, скрыл зелень, а если есть здесь поблизости обитаемые дома, они почти не видны, струйка дыма из печной трубы — единственный признак жизни, и кто-то там внутри поднес горящую лучинку к кучке влажного валежника и за дверью, снаружи заваленной практически наглухо, ждет помощи от сенбернара с фляжкой коньяка на ошейнике. Подъем меж тем почти незаметно прекратился, сулейман смог выровнять дыхание, сменить на спокойный шаг прежние чрезвычайные усилия. Завеса метели немного раздернулась и позволила более или менее отчетливо различить впереди триста — четыреста метров дороги, словно мир, опомнившись наконец, решил восстановить потерянную метеорологическую нормальность. Может, и в самом деле таково его намерение, но что-то ненормальное должно было произойти здесь, чтобы образовалось это скопище людей, лошадей, повозок, будто отыскавших себе подходящее место для пикника. Фриц заставил слона прибавить шагу и вскоре увидел, что он — со своими, с караваном, что не потребовало особой проницательности, ибо, как мы знаем, в австрии — один эрцгерцог, этот вот, другого нет. Он слез с сулеймана, и на вопрос, заданный им первому же попавшемуся навстречу человеку: Что стряслось, тотчас получил ответ: У кареты его высочества ось полетела. Какое несчастье, воскликнул погонщик. Да нет, плотник-тележник-каретник со своими помощниками уже ставит новую, часа не пройдет, как будем готовы продолжить движение. А где взяли-то. Что где взяли. Новую ось. Ты много знаешь о слонах, а не можешь додуматься, что никто не тронется в путь, не прихватив с собой запасных частей. А их высочества не пострадали в дорожном происшествии. Не пострадали, хотя перепугались порядком, когда карета завалилась набок. И где же они теперь. Пересели в другую карету, вон там, впереди. Скоро стемнеет. Когда столько снега, дорогу видно, никто не заблудится, ответствовал кирасирский сержант — именно он был собеседником фрица. И оказался прав, потому что в ту же минуту подъехал воз, груженный фуражом, и подъехал как нельзя более вовремя, ибо слон, после того как взволок четырехтонную свою тушу по кручам, должен был восстановить силы. В мгновение ока фриц развязал два мешка, и, глазом моргнуть не успеешь, сулейман уже с жадностью поглощал их содержимое. Вскоре появились кирасиры, двигавшиеся в хвосте колонны, и с ними — последняя карета, влекомая насквозь промерзшими, заморенными от тяжких многомильных усилий лошадьми, счастливыми, впрочем, что присоединились к главным силам. По здравом размышлении следует увидеть в происшествии с эрцгерцогской каретой истинный перст божий. Как гласит народная — ее сколько ни хвали, все будет мало — мудрость, в очередной раз подтвержденная наглядно, не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда ось наконец заменили, когда опробовали и убедились, что все сделано на совесть, чета эрцгерцогов вернулась в уют своего экипажа, а перестроившийся караван снова тронулся в путь, после того как все члены его, как военные, так и нет, получили совершенно недвусмысленный приказ защищать физическую его плотность, а верней сказать — сплоченность, любой ценой, то есть не сметь разбредаться, как давеча, когда только особенной милостью фортуны обошлось без самых пагубных последствий. Была уже глубокая ночь, когда караван вошел в больцано.
