Энтони Берджесс - M/F
Сейчас кто-то из этих двоих должен был заговорить со мной, но сначала Лльву следовало устыдиться, спрятать свое орудие и слезть с постели с видом побитого пса, поджав хвост между ног, в прямом смысле слова. Но все всегда происходит не так, как представляется нам уместным или даже вероятным. Ллев узнал меня и ни капельки не удивился. Скорее он был доволен моим появлением и кивнул мне, как будто мое здесь присутствие давало простое правдивое объяснение (и это было действительно так) тому, как он сам здесь очутился, и благодаря моему приходу, наверное, все-таки понял, что нам таки надо закорешиться, хотя раньше открещивался как мог, а теперь я появился очень вовремя, чтобы по-дружески ему помочь.
Он сказал:
— Вот же сильная сучка, на хрен. Ты ее подержи, пока я ей заправлю. А потом ты займешься, а я подержу. Хотя нет, ты не будешь, ты, потому что…
— Это моя сестра, — сказал я.
Катерина спихнула его с себя с такой силой, какую я никогда бы не заподозрил в столь рыхлой дебелой сладкоежке. Потом вскочила с кровати, прижалась к стене с Че Геварой. Стояла с разинутым ртом и глядела то на меня, то на Лльва, вертя головой примерно в том же ритме и темпе, в котором Ллев проводил наиболее нежную часть своего штурма. Благодаря силе тяжести ее ночная рубашка сама собой спустилась ниже пояса, но Катерина, в своем испуганном оцепенении, позабыла о противодействии силе тяжести выше пояса, и ее большие соски уставились в точку где-то посередине между Лльвом и мной. Что за жестокая, бестактная шутка? Один и тот же мужчина возник в ее комнате дважды, да еще и одновременно: это был уже перебор. Она пыталась сказать, будто думала, она что-то там думала, она думала…
— Ты думала, он — это я?
— Думала, думала…
— Виноват, — сказал я. — Наверное, надо было упомянуть, что есть такой экземпляр. Причем в том же городе и одновременно со мной. Но у меня мысли другим были заняты.
— Ты это про что? — спросил Ллев, застегивая ширинку. — Не нравится мне этот твой «экземпляр». Если ты, на хрен, снова собрался меня оскорблять…
Он был пьян, но, как мы только что убедились, вполне дееспособен. Он сидел на краю постели и явно не контролировал мышцы смеха, однако даже эта непроизвольная ухмылка была непростительна.
— Экземпляр, — повторил я. — Тупое животное. Заявился сюда изнасиловать мою сестру.
— Она сама мне сказала, чтобы я заходил. Я только вышел из этого бара напротив, пьяный, на хрен, в сосиску, но вполне себе мирный, и тут она свесилась из окна и кричит, мол, давай заходи, пора в койку. Ну, я, на хрен, зашел, залез в койку, как было сказано, а она как давай голосить. Типа ей не понравилось, на хрен. Есть для таких одно слово, и ты его знаешь.
— А что ты вообще здесь делал?
— Думала, думала…
— Да, я понял. Ты думала, это я там надрался в хлам. Это тебя не касается. Это наше с ним дело.
— Ну, — сказал Ллев, — сам виноват, что ты типа как точная копия, на хрен. Я в город приехал кино посмотреть, этот грязный секс-фильм, называется «Послезавтра», а потом зашел выпить в один отель, а там хозяйка решила, что я — это ты, обхохочешься, на хрен, и еще завалился тот пидор со всякой похабщиной на футболке и тоже подумал, что я — это ты. Говорю ж, обхохочешься, на хрен.
— Шандлер?
— Вся футболка в принтах с похабенью. И в общем, он говорит…
Не исключено, что Шандлер переоделся во что-то мирское — впрочем, Ллев мог увидеть похабщину даже в словах святых мистиков. Это вполне в его духе.
— Говорит, давай вместе поедем на яхте еще одного пидараса, типа, он его видеть больше не может, так не может, что аж блевать тянет. В общем, тот еще ржач, я говорю, да-да-да, а сам думаю, надо же, на хрен, как же я не просек, что ты пидор, не похож ты вчера был на пидора, да.
— Так я, по-твоему, пидор?
— Думала, думала, это…
— Сейчас она врубится, на хрен. Сейчас все будет. Так вот, он там все разливался про мое охрененно красивое тело, ну то есть твое, и что он знает, будто я, то есть ты, тоже что-то такое к нему питаю, только, типа, виду не подаю, и все в таком духе. А потом мы пошли выпить в другое место, и я все время как ты разговаривал, всякие умные словечки, и жопа дыбом, и все дела. А он потом разрыдался, сказал, что любит того, другого типа, по-настоящему любит, и меня тоже любит и пусть мы уплывем все втроем, подальше от этого бардака, но кто-то там в кабаке сказал, что никто никуда не уедет, там какой-то закон, запрещающий, на хрен, выезд, потому что кто-то пытался вышибить мозги тому мудаку.
— Меня тошнит, — четко произнесла Катерина.
— Ну так иди в ванную, — сказал я.
Катерина, шатаясь, направилась к двери. Хоть ее и тошнило, она наконец-то сообразила поправить бретельки и убрать голую грудь со всеобщего обозрения (не то чтобы ее кто-то обозревал).
— И мы пошли в этот кабак тут напротив, где, он сказал, заседает его дружок, и да, он там сидел, пьяный вусмерть, а халдей меня спрашивает: «Опять вина?» Только мы не вино пили, а этот их белый ром, в общем, опять обхохочешься, так что я понял, что ты должен быть где-то рядом. А вот эта, которая тут, я-то думал, она вообще левая соска, типа, клиента зовет, с тобой даже не связано, и уж точно никак не сестра, нет-нет-нет, даже мысли такой не попало, на хрен. Зато теперь мне все ясно, ну да, так что я ухожу. Потом обсудим при случае, как нам с тобой забабахать наш потрясающий номер.
Он поднялся с кровати, улыбаясь уже сознательно. Я подумал, что да, с его точки зрения, ему не в чем себя упрекнуть. Какая-то полураздетая девица высовывается из окна и говорит, чтобы он заходил в дом.
Я спросил:
— А те двое?
— Какие двое? Да пидоры, они и есть пидоры. А ты, стало быть, тоже из этих? Ты только не обижайся. Должен же ты быть хоть в чем-то другим, если мы так похожи.
— Я не пидор.
— Как скажешь. А те в итоге прилипли друг к другу, на хрен, словно им там медом намазано. Сказали, что никуда не уйдут.
— Не уйдут?
— Не уйдут. До сих пор там сидят. Хозяин сказал, что натравит на них легавых.
Катерина этажом ниже вполне очевидно пыталась стошнить, но безуспешно. Я слышал, как она крикнула театрально-умирающим голосом:
— Эмми, Эмми, мисс Эммет.
Я совершенно забыл, что если мисс Эммет сейчас проснется и увидит Катерину, бьющуюся в истерике, она поведет себя не так разумно, как я. Я сказал:
— Ты бы скорее валил отсюда. Если приедет полиция, лучше, чтобы тебя здесь не было. Мне не нужны неприятности.
— Да уж, понятно. Кстати, моя мама в курсе, что тут вышла такая вот путаница, кто есть кто. Я ей, конечно, всего не рассказывал, ну, что Дункель, старый дурак, привез тебя, на хрен, вместо меня. Слишком ценная информация, да, если ты понимаешь, о чем я, я о том, что мы с тобой как один человек, в смысле мы одинаковые совершенно, а не просто похожи, и, типа, не надо, чтобы кто-то знал, что нас двое, если мы собираемся делать тот номер. Жалко вот, она знает, эта жирная сучка, уродина…
— Моя сестра. Слушай, давай-ка ты лучше…
Мне было слышно, что Катерина внизу уже перестала пытаться стошнить — и теперь стонет громче, чем раньше.
— Да уж понятно. Но ты же можешь заставить ее, чтоб молчала, ну, насчет всего этого, пригрози в бубен дать или там, я не знаю, все равно мы скоро отсюда свалим, как два дружбана, и будет нам просто ништяк. Так вот, я говорю, что легавые позвонили Дункелю в его отель и велели, чтобы он не пускал меня в город, у них, на хрен, и без меня дел по горло, а меня, типа, видели на какой-то там Индохренелой улице с мощной взрывчаткой в руках, а я все это время был там, у себя…
— Улица Индовинелла. Вот эта самая улица. И там было мясо, а не взрывчатка. Слушай, ты вроде как собирался идти…
С лестницы донеслись шаги, нестройный топот четырех спотыкающихся ног.
— Уже ухожу. Эта улица, говоришь? Тогда понятно. Они так и сказали, они, мол, знали, что я скажу, будто там мясо, оно и выглядело как мясо, но рисковать они, на хрен, не могут. А мама сказала, что мне можно съездить в кино, и машину взять можно, и, кстати, не так уж и поздно еще, время детское. Тачку я у отеля оставил, где мы встретились с этим, в похабной футболке, так что я сейчас прямо туда. Ты извини, что все так получилось, ну, в смысле сегодня. Нехорошо как-то вышло. Она, видишь, твоя сестра, а ты мой дружбан. Но ведь я ей его не заправил, так что, друг, все нормально.
Да уж, его: своего карликового сообщника. И все уж никак не нормально, ни разу. Первой в спальню вошла мисс Эммет с еще малость мутными, но стремительно прояснявшимися глазами. Следом за ней — Катерина. Как и следовало ожидать, мисс Эммет на миг потрясенно застыла, хотя и была подготовлена. Сходство было таким сильным, что сначала она шагнула ко мне, но Катерина направила ее куда нужно. Мне очень не нравилось щелканье этих ножниц. Мисс Эммет еще не сняла их с пояса, но держала в руке. Лезвия открывались и закрывались, издавая весьма неприятный звук.
