Джонатан Троппер - На прощанье я скажу
Гребаные Куперы: Дана и Шон Куперы и их отпрыск Тайлер. Вследствие целой цепочки событий и недоразумений, которые никто никогда не был в состоянии до конца уяснить, Дана и Шон сочли «Версаль» идеальным местом для первых шагов их молодой семьи. Дана красива характерной для Среднего Запада красотой — блондинка, жизнерадостная, лицо вечно озарено расслабленной улыбкой. У Шона ни намека на лысину и атлетическое телосложение. А Тайлер — ну, он выглядит как Тайлер. Дана и Шон, разговаривая, смотрят друг на друга, а когда они лежат у бассейна и наблюдают за играющим Тайлером, ее рука непременно покоится на его, и они здесь — совершенный курьез, шоу уродов — они так непринужденно и естественно влюблены друг в друга, что это почти оскорбительно. Гребаные Куперы.
Дана ведет Тайлера купаться, и он радостно плещется в бассейне. Шон стягивает рубашку, являя на зависть всем рельефно накачанный пресс, и начинает снимать их на айфон.
— Доброе утро, ребята, — говорит он, проходя мимо джакузи.
— Доброе утро, — отвечает Оливер.
— Пошел ты, — едва слышно произносит Джек, но без души.
Трудно ненавидеть этих Гребаных Куперов, отчего ненавидишь их, конечно, еще больше. Гребаные Куперы — это ноготь, который цепляет и сковыривает каждую подсохшую болячку каждого обитателя «Версаля».
— Однажды, — говорит Джек, — однажды она трахнет своего тренера или курьера из службы доставки либо он трахнет кого-нибудь, ее лучшую подругу, а может, сестру Или ударит ее, или проиграет все их сбережения, или станет алкоголиком, или их сынок превратится в маленького садиста, топящего котят в ванной…
На этом Сильвер отключается. Он смотрит, как Шон залезает в воду, видит, как Дана улыбается ему, откидывается ему на грудь, когда они любуются плывущим сыном. С болезненной ясностью он вспоминает, каково это — быть молодым и влюбленным, и когда еще столько всего впереди. Он бы тоже их возненавидел, если бы не так чертовски устал.
Когда он поднимается к себе, уже сильно за полдень. Он заснул прямо на солнце, и теперь лоб горит от ожога. Он заходит на кухню и видит Дениз, которая сидит за столом и задумчиво пьет диетическую колу. Джинсы и черная футболка делают ее лет на десять моложе. Она второй раз в его квартире, прошлой ночью был первый, и ее присутствие приводит его в полное замешательство. Вчерашнее чувство стыда и незащищенности было смягчено темнотой и их общей наготой. Но теперь светит солнце, и они оба одеты, и хотя известно, что он не большой умелец считывать сигналы, Сильвер уверен, что сегодня до раздевания не дойдет.
Он ее потерял, он это понимает. Вообще-то он понял это прошлой ночью. Видел ее лицо в момент, когда уходил Рич, и понял, что по каким бы безумным причинам она ни переспала с ним, это была не любовь — по крайней мере не любовь, подразумевающая хоть что-то практическое. Он думает о Дениз и Кейси, ему горько и тоскливо, потому что несправедливо, что ему выпадает терять одних и тех же людей снова и снова.
Дениз поворачивается к нему, у нее усталый вид, глаза красные и чуть припухшие.
— У тебя дверь не заперта, — говорит она.
— Я потерял ключи.
Дениз кивает.
— Ну разумеется. Полагаю, она здесь сегодня не ночевала.
Он не знает наверняка. Озирается и пожимает плечами.
— Кажется, нет.
— Она не пришла домой.
— Она осталась у Локвудов?
— Нет. Валери ушла в глухую оборону. И в результате пришла к выводу, что ее сын — всего лишь невинная жертва.
— Просто она расстроена.
— Ага, прекрасно. Нашего полку прибыло.
Дениз откидывается на спинку стула и оглядывает его кухню, отмечая облезлую фанеру шкафов, дешевую технику, гору грязной посуды в мойке.
— Я чувствую себя, как ты, — говорит она.
— Ты о чем?
Она заминается на секунду.
— Прошлой ночью я сидела дома. Рича нет, Кейси нет, и я сидела там, в гостиной, на диване, думая только о том, как хочу, чтобы они вернулись, хотя знала, что этого не произойдет. Мне было страшно и одиноко, и я подумала о тебе и поняла, что, наверное, именно это ты испытываешь каждый день.
Он совершенно не понимает, что она пытается ему сказать. Он всегда так себя чувствовал с женщинами, которым плохо: они ждут от него каких-то слов, и если бы он только мог разгадать, каких именно, он бы помог им унять боль. Но он никогда не умел разгадать, что же это за слова, и всегда думал, что, если бы кто-то поделился с ним этой насущной информацией, его жизнь сложилась бы иначе.
— Так ты себя чувствуешь?
— Иногда.
— А в остальное время?
Он на мгновение задумывается.
— Наверное, у меня просто ощущение, что меня больше нет. Я словно уже умер.
С секунду она переваривает сказанное, смаргивает, стараясь удержать нежданные слезы.
— Мне жаль, Сильвер, — говорит она. — Мне жаль, что ты был так одинок.
— Здесь нет твоей вины.
Тут она улыбается.
— О, я в курсе, поверь мне.
Он поражен ее красотой. Существует некий сценарий его жизни, где они с Дениз остались бы вместе, и когда порой, всего на мгновение, она вдруг выглядит как-то по-особенному, он видит ту версию ее, которая не переставала бы его любить.
— Я знаю, где они, — говорит она.
— Кейси?
— И Рич.
— Ты думаешь, они вместе?
— Да. В доме у озера.
— В каком доме у озера?
— У Рича. В Эссексе. Кейси там нравится. Они наверняка там.
— Ты туда едешь?
— Нет, — она большим глотком допивает газировку и встает из-за стола. — Мы едем.
Глава 38
Дом у озера весь из дерева вперемешку с камнем. Его стиль можно бы вежливо обозвать постмодерном просто потому, что его сложно отнести хоть к какой-то традиционной школе в архитектуре или дизайне. Но стеклянная крыша, эркеры и высокая терраса, обращенная к озеру Керни, искупают все огрехи. Это просторный, в отличном состоянии светлый дом, спроектированный так, чтобы солнце не уходило весь день. Узкий причал, покрашенный в цвет дома, сломанным пальцем упирается в озеро прямо под ним, и в самом конце к нему привязана шлюпка Рича, доведенная до ума подвесным мотором.
Кейси всегда нравилось, что здесь так спокойно, что можно выйти утром на террасу и почувствовать, как тебя обнимает воздух и ласкает солнце. Здесь, вдали от городской суматохи, в окружении деревьев, с видом на сверкающее озеро, она всегда успокаивается и обретает веру в мир. Покуда существуют на земле такие неиспорченные места, есть ощущение, что никогда не поздно поменять жизнь к лучшему.
Она сидит на террасе, на скамье-качелях, которые Рич построил для нее, когда они с Дениз только начали сюда приезжать. Ему нравилось, когда она бывала здесь, и она уже тогда почувствовала, что грустно иметь такой дом только для себя и что Ричу было в нем одиноко до того, как он встретил их.
Она слышит, как он гремит внутри посудой, пытаясь забыться в будничных делах. Она приехала сюда одна, сумев сбежать от Джереми, который никак не мог оправиться от шока и все повторял: «Что ты собираешься делать?», что было немногим лучше получаса бесконечного «Почему ты мне не сказала?». Как будто признание в последнюю неделю все бы на фиг изменило.
— Уезжай в Европу, — сказала она.
— Я не могу, — ответил он, хотя явно хотел именно этого.
— Можешь, — заметила она. — Я тебе сообщу, как все будет.
А когда он взял ее за руки и сказал «мы вместе пройдем через это», пришлось собрать последнюю волю в кулак, чтобы не ударить его и не умчаться прочь, вопя во всю глотку. Потому что не вместе. Джереми поедет в Европу, но даже останься он, она прекрасно понимает, что он еще такой же ребенок, как и она сама, что между ними нет ничего серьезного и прочного. Он говорил правильные вещи, но правильные вещи не имели значения. Не бывает никакого «вместе». Ни у нее, ни у Сильвера, ни у ее матери, ни у Рича. Каждый по уши в проблемах, и каждый с ними один на один. Она хотела бы, чтобы это было не так, но…
Рич выходит на террасу с двумя чашками. Одну протягивает Кейси. Она тронута его заботой. Она думала, он не захочет иметь с ней дело. В конце концов это ведь она снова притащила Сильвера в их жизнь. Если бы не она, Сильвер с Дениз вчера не переспали бы и не было бы всего этого безумия.
Она почему-то не предполагала увидеть его здесь. Ей казалось, они с Дениз поедут домой, наговорят друг другу с три короба. Отчасти она отправилась сюда, чтобы избежать всех этих драм. Она уснула на диване и проснулась после полудня, услышав, как он взбивает яйца.
Когда, приняв душ, она спустилась вниз, на столе ее ждал омлет, но самого Рича нигде не было. До сего момента.
— Мне очень жаль, — говорит она ему.
Он кивает, выдавливая слабую улыбку, и смотрит в сторону.
— Ты не виновата.
— Виновата.
— Давай не будем об этом, хорошо?
