Филип Дик - Разбитый шар
— Кто там? — спросил Гриммельман своим резким голосом.
— Это я, — сказал Арт. — Слушай, я тут не один.
В глаза ему ударил слепящий свет — Гриммельман зажег карбидную лампу и держал теперь ее на весу над лестницей.
— Эмманьюэл? Поднимайся. Кто тебя сопровождает?
— Открывай давай, — проворчал Арт.
Гриммельман неохотно впустил его.
— Это Рейчел? На каком основании ты ее привел? Тебе ведь сообщалось…
— Это не она.
Дверь открылась, и Пэт вошла на чердак. Сложив руки на груди, она подошла к Гриммельману и спросила:
— Это вы революционер, с которым дружит Арт?
— Вы вошли на секретную территорию, — объявил Гриммельман.
Она скривила губы и, не говоря ни слова, проследовала мимо Гриммельмана к картам, висевшим на стене. Все так же не издавая ни звука, прошлась по чердаку, рассматривая газеты, книги, бумаги и груды разных материалов на столах.
Трясясь от неудовольствия, Гриммельман рявкнул:
— Вы не имеете права трогать эти документы, — и, обращаясь к Арту, спросил: — Кто она? Разрешение есть?
— Это ведь газета СРП[48]? — Пэт взяла лист, испещренный крупными черными заголовками. — Во время войны я знала одного парня из СРП.
— Занимаетесь политикой? — поинтересовался Гриммельман.
Бросив газету, она подошла к нему.
— Нет. А что, нужно?
Она очистила один из стульев от книг и газет и села.
— Знаете, кого вы мне напоминаете? — спросила она. — Послевоенных французских студентов. Они жили в Париже на хлебе и маргарине. Ребята, участвовавшие в Сопротивлении, когда им еще не было двадцати.
— Вы были во Франции? — спросил Гриммельман.
— Несколько месяцев в сорок восьмом году. На стажировке.
— Ну и как?
— Они были очень бедны. Зачем это все у вас? Вы входите в организованную группу?
— Он с-с-собирается свергнуть нынешний режим, — сказал Арт.
— Понятно.
— Это не подлежит обсуждению, — заявил Гриммельман. — Если вы были связаны с СРП, то у вас, вероятно, есть контакты с враждебными нам элементами.
Он занялся бумагами и, казалось, забыл о ее существовании. Она была ему явно не по душе. Он не собирался с ней разговаривать.
— Посмотри. — Арт показал Пэт винтовку М-1, которая, как всегда, была смазана и до блеска начищена.
— Вижу, — ответила Пэт, не прикоснувшись к оружию.
— Не нужно ей это показывать, — проворчал Гриммельман.
— Вот ведь елки-палки, — возмутившись, воскликнул Арт. — Что ты на н-н-нее окрысился? Она не подведет, говорю тебе. Я ее знаю.
Он сунул ей винтовку — ему хотелось, чтобы она ее подержала. Но Пэт не взяла ее. Расстроенный, он поставил винтовку обратно на стойку у стены. Пэт подняла с одного из рабочих столов книгу, раскрыла — и отложила в сторону.
Гриммельман, повернувшись к ним спиной, перебирал бумаги. Потом подошел с документами к карте в углу и стал что-то на нее переписывать. В комнате слышалось только его посапывание да скрип карандаша.
— Пойдем, — сказал Арт.
Пэт продолжала сидеть, и он подумал было, что она не хочет уходить. Но тут она, как бы опомнившись, поднялась и пошла к двери.
— Который час? — спросила она у Арта, ступив на лестницу.
Она не попрощалась с Гриммельманом, как и он с ней. Сгорбив плечи, отворотив от них нос, он погрузился у карты в свои бумаги. Сопел, поднимал голову, чтобы потереть щеку тыльной стороной руки. Увидев, что они уходят, он тихо и радостно гоготнул. Когда Арт закрыл дверь, Гриммельман немедленно подбежал и запер ее.
Пэт уже успела спуститься на дорожку и осторожно пошла к улице.
— Чудно у него там, конечно, — оправдывался Арт.
— Он, видимо, серьезно к этому относится. Сколько ему лет? Он ведь старше, чем остальные твои друзья.
— Не знаю, — признался он.
Ему хотелось поскорее забыть всю эту историю.
— Там такой спертый воздух. Как будто едой пахнет. Он и ест там, и спит?
— Н-н-ну да, — пробормотал Арт.
— А чем на жизнь зарабатывает?
— По-моему, на консервном заводе пашет. Осенью.
— Как это тебя угораздило познакомиться с таким экземпляром?
Она уже стояла на тротуаре у машины.
— Он в «Старую перечницу» захаживал, — объяснил Арт.
— Ненормальный какой-то. Видимо, кучу денег на эти книги потратил.
Перед тем как сесть в машину, она спросила:
— Сядешь за руль? Хочешь меня куда-нибудь прокатить?
Он занял водительское место и предложил:
— Хочешь «Х-х-хорьх» посмотреть?
— Как тебе угодно.
— Очень редкая штука, — сказал он. — Ты такого еще не видела.
Когда они ехали по темной улице, Арт бросил:
— Может, т-т-тебе это неинтересно.
— Как тебе угодно, — повторила она.
Произнесла она это безразличным тоном — видимо, ей было все равно. Как будто она была где-то далеко от него.
По сторонам проплывали мимо промышленные сооружения, склады. Уличные фонари были здесь редки. На одном перекрестке он увидел стоявший автобус, в котором сидел и читал журнал одинокий водитель.
«Не стоит», — решил он, повернул направо и поехал обратно в центр города.
Когда они пересекли Коламбус-авеню, Пэт спросила:
— Мы куда-то в определенное место едем?
— Нет, — сказал он.
— Тогда давай остановимся вон там.
Впереди гасла и снова вспыхивала сине-зеленая неоновая вывеска ночного заведения. Рядом стояли машины, такси. От двери клуба до края тротуара протянулся навес. У входа стояли несколько мужчин в смокингах. К ним присоединилась женщина в вечернем платье и мехах.
— Там? — спросил Арт.
— Я хочу выпить.
— Мне туда нельзя.
— Тогда давай в другое место заедем, — сказала Пэт. — Где-нибудь в Норт-Биче[49].
— Нет.
— В Норт-Биче никому дела нет до того, как кто одевается.
— Мне нельзя, потому что я несовершеннолетний.
— Может, какой-нибудь документ показать бы мог?
В качестве удостоверения личности он мог предъявить только чужой билет ВВС. Слишком рискованно. Если бы его попросили показать водительские права или карточку социального обеспечения, выкрутиться бы не удалось.
— Давай просто домой поедем, — предложил он. — К тебе.
— Значит, светская жизнь на сегодня закончена?
Он не повернул головы, но знал, что она улыбается.
— Не очень увлекательный получился вечер, — сказала она и потянулась. — В любом случае мне не следует ходить развлекаться вечерами по будням. Завтра в семь вставать.
— Хочешь, просто покатаемся? — предложил он.
— Нет. Мне бы домой поскорее.
И все улыбается, подумал он. Получает удовольствие, забавно ей.
— А какого Рейчел мнения о твоем приятеле-революционере?
— Не очень высокого.
— Вряд ли этого — как там его зовут? — вряд ли его интересуют девушки.
— Не интересуют, — подтвердил Арт.
— А к тебе он не пробовал подкатывать?
— Нет.
— Таких в Сан-Франциско полно. Джим когда-то встречался с девушкой, у которой муж был голубой. У него был с ней роман. Во всяком случае, он так рассказывал. Это давно было.
Арт крякнул.
Помолчав, Пэт сказала:
— В сексе есть что-то загадочное. Иногда я думаю, что это не инстинкт… Это то, к чему привыкаешь. Или думаешь, что должен желать. Или то, чего у тебя никогда не было, и ты пытаешься представить себе, как все будет. В нем всегда есть что-то запрещенное. То, что скрывают… отвергают. То, чего как бы не положено иметь. Взять рекламу — она говорит намеками, никогда не называет вещи своими именами. Интерес нагнетается издалека, уклончивыми словами. Так же и в популярных песнях. В мои юные годы мы все еще слушали Гленна Миллера. Помню, во время войны… Мы, бывало, брали пластинки Бенни Гудмена и Гленна Миллера и слушали их вшестером или всемером, лежа на полу. Фрэнка Синатру. — Она засмеялась. — Помню, как Фрэнки был в «Хит-параде». Он и Би Уэйн. «Мои шпоры звякают, бряцают», — напела она. — Это было… Когда же это было? Кажется, в сорок третьем.
Он молчал.
— Мы тогда с русскими дружили, — продолжала она. — Когда они остановили немцев под Сталинградом.
Опустив окно, она оперлась на него рукой. Внутрь ворвался холодный вечерний ветер и смешался с теплым воздухом от обогревателя.
— Когда я росла, — рассказывала она, — мы много разных песен пели. Какая же была первой? «Bei Mir Bist Du Schön». Я тогда в начальной школе училась. И «Ламбет-уок». Мы даже верили в то, что пелось. А сейчас ребята верят?
— Нет, — процедил он.
— Про то, как луна бледна?
— Нет.
— Помню, одна мне казалась особенно красивой. Сейчас ее еще можно где-нибудь услышать? «Я к звездам лестницу построю». Она мне больше всего нравилась. А то, что Джим ставит в «Клубе 17»… Я никак не привыкну к эхо-камере[50] Митча Миллера[51]. Какая-то перенасыщенность. И манера исполнения — невозможно мужчину от женщины отличить. Возьми Джонни Рэя, например. И полная мешанина — вестерн и негритянский джамп, сладко-сентиментальное… Все в кучу.
