Эндрю Миллер - Кислород
— Нет, — ответил Ласло.
— Хотя вы знали, что это не игра? Что погибнут люди, много людей?
— Наша страна подверглась оккупации.
— Вы сражались за свободу.
— Да.
— И вы до сих пор считаете, что поступали правильно?
— Да. Но, возможно, мне стоит вам напомнить, что мы проиграли. Справедливая причина не гарантирует победы.
— Так ваша жертва была напрасна?
— Нет, — сказал Ласло. — Мы кое-чего добились, хотя трудно сказать, чего именно. Они показали нам нашу слабость, но и мы показали им, что они слабы. Конечно, никто из свидетелей того, что тогда произошло, не удивился, как быстро все рухнуло в восемьдесят девятом.
— Дело не только в этом, месье. Вы подали пример всему миру.
— Подавали пример лучшие из нас. К тому же в подобных случаях всегда много жестокости. Суды Линча. Массовые казни. Такие вещи не служат хорошим примером.
— Я знаю, некоторые считают вас политическим фаталистом. Конечно же, я читал ваши работы. Но я спрошу вас еще раз, ответьте честно: вы и ваши товарищи ошибались, взяв в руки оружие?
Ласло покачал головой.
— Вы бы отказали другим в праве поступить так же?
— Конечно же нет.
— Тогда могу я предположить, что вы не стали бы противодействовать движению, преследующему цели, схожие с теми, за которые сами когда-то сражались?
— Почему я должен ему противодействовать?
— Вы бы поддержали его?
— Возможно.
— Активно или пассивно?
— Из вас получился бы хороший иезуит, — сказал Ласло.
— Религия, — раздраженно заявила молодая женщина, — хуже фашизма.
— А из вас, — сказал Ласло, — прекрасный член партии. У вас в голове одни лозунги.
Эмиль сказал:
— Вы можете помочь нам, месье. Сильно рисковать не придется. Вы теперь преуспевающий, уважаемый человек. Я не прошу вас от этого отказаться.
Ласло покоробила заносчивость собеседника.
— Возможно, я как раз хочу от этого отказаться. Возможно, я совсем не тот человек, за которого вы меня принимаете, месье Беджети. Не слишком полагайтесь на свои разведданные. А теперь, я надеюсь, вы расскажете мне, и во всех подробностях, чего вы от меня хотите.
Повисла пауза. Эмиль кивнул.
— Вы даете мне честное слово, что ни с кем не станете говорить об этом?
— Так точно.
— Даже с месье Энгельбрехтом?
— Даже с месье Энгельбрехтом. По крайней мере не сразу. А потом вы должны будете мне довериться и позволить действовать так, как я считаю нужным.
Не дожидаясь, пока женщина возразит, Эмиль кивнул в знак согласия.
— Мы в ваших руках, месье.
— Лучше будет сказать, что мы в руках друг у друга, — сказал Ласло.
Он спросил себя, что могло бы с ним случиться, вздумай он их предать. Полиция выудила бы его труп из Сены? Он подготовился — подготовился услышать все, что угодно, — но то, чего от него хотели, оказалось настолько ничтожным, что его первой реакцией стало глубокое разочарование. Им был нужен курьер. Почтальон. Чтобы переправить груз за границу и вернуться обратно.
— И все?
— И все.
— А что это будет за груз? Документы?
Снова пауза.
— Деньги?
— Я уверен, вам известно, — сказал Эмиль, — что уже несколько лет все албанские эмигранты платят налог на содержание автономии. На школы и больницы, которые нас заставили создать на собственные средства. Многие хотят, чтобы мы активнее боролись за свои права. Они делают щедрые пожертвования, чтобы это осуществить.
— Деньги на покупку оружия…
— На продукты, лекарства, одежду…
— Военную форму.
— Вы хотите, чтобы мы покупали книги? — спросила женщина.
— Очень бы этого хотелось, — ответил Ласло. — Но скажите, куда нужно отвезти этот груз?
— А вы не догадываетесь? — спросил Эмиль.
— Нет, — ответил Ласло. — Даже представить не могу.
— А для поездки в какую страну вы подходите больше всего? Где не будете чужаком? Какой вы знаете язык?
— Язык?
Так вот в чем дело! Его выбрали не потому, что он «борец за справедливость», а потому, что он знает редкий язык!
— Вы хотите отправить меня в Венгрию?
— В Будапешт, — уточнила женщина.
Ласло запрокинул голову и рассмеялся — удержаться он не смог. Какую шутку сыграли с ним боги! Странно, но у него не было ни малейшего предчувствия, что такое может случиться.
— Кого, — спросил Эмиль, наклонившись, чтобы зажечь сигарету, — удивила бы ваша поездка туда? Город вы знаете…
— Я не был там с девяносто первого.
— Город ведь не мог измениться за шесть лет? Кроме того, у вас там родственники.
— Двое братьев, не то двоюродных, не то троюродных. Престарелая тетка. Мой родной брат…
— …В Америке. Мы это знаем. Дело в том, что я буду там иностранцем. Мой приезд сразу же вызовет подозрения. К тому же я хорошо известен сербским информаторам в Париже, их здесь предостаточно. Стоит мне уехать, как об этом тут же сообщат куда следует.
— Но почему в Будапешт?
— Это вам знать ни к чему, — сказала женщина. Ласло покачал головой:
— Вам придется рассказать больше.
— Мы идем, — ответил Эмиль, — туда, где есть люди, которые могут предоставить то, что нам нужно.
— Я слышал, в Будапеште есть отделение украинской мафии, — сказал Ласло. — С такими людьми вы имеете дело?
Эмиль поднял вверх ладони.
— Как сказала моя коллега, это вам знать ни к чему. Точнее, я не имею права рассказать вам больше. Замечу только, что в магазине не обязательно восхищаться продавцом.
Ласло вытянул из кармана носовой платок и тщательно вытер набежавший на глаза пот.
— Предположим, — сказал он, — что я соглашусь выполнить вашу просьбу — я пока не даю никаких обязательств, — и когда мне нужно будет выехать?
— Через шесть дней, возможно, через неделю.
— И я получу груз в Париже?
— Мы посвятим вас в детали, когда получим ваше согласие. Вы должны сообщить нам о своем решении завтра до трех часов дня. Если вы с нами не свяжетесь, мы расценим это как нежелание нам помочь. Предложений сотрудничать больше не будет. И будем считать, что этой встречи не было.
Он протянул клочок бумаги с написанным на нем телефонным номером.
— Позвоните из автомата. Себя не называйте. Просто спросите: «Франсуаза дома?» И все.
— «Франсуаза дома?»
— Об остальном мы позаботимся.
— Еще одно, — сказал Ласло. — Вы упомянули Курта Энгельбрехта. Если я узнаю, что вы хоть как-то вовлекли его в это, я пойду в полицию и донесу на вас. Вы поняли?
— Да, — ответил Эмиль. — Отлично.
Он проводил Ласло до выхода на лестницу, где их ждал молодой человек в спортивной куртке.
— Знаете, — сказал Ласло, — что бы вам обо мне ни говорили, на самом деле я никогда не был образцовым «борцом за свободу».
Эмиль улыбнулся:
— Я и не думал, что вы Че Гевара, месье.
— Понимаете… — Ласло посмотрел на самое дно двора-колодца, в один из углов которого стекли лучи предзакатного солнца. — Я не смог нажать на курок. Вы это знали?
— Мы делаем то, что можем, — ответил Эмиль. — Каждый делает, что может. В меру своих сил.
— Да, — сказал Ласло. — Но я ничего не сделал. — Он повернулся к своему проводнику: — Пойдемте.
Эмиль смотрел на них, стоя у верхней ступеньки. Когда они дошли до поворота лестницы, он произнес:
— Иногда нам дается второй шанс, месье. Только он не был уверен, что писатель его услышал.
5
В шесть утра по британскому летнему времени рейс номер ВА902 из Сан-Франциско под истовую молитву сестры Ким спланировал вниз сквозь гряду подернутых розовым облаков, и под крылом самолета стремительно развернулась Англия, пестря жилыми массивами и лоскутками полей. Шоссе, автомагистраль, стадион, промышленная зона. В открывшемся ландшафте не было ничего особенно грандиозного, но, по крайней мере, с воздуха от него веяло чем-то домашним, по-человечески хрупким, исполненным прелести после долгого времени, проведенного им среди небоскребов и пустырей Америки.
Алек ждал их за автоматическими дверями в зале для прибывших — бледная, понурая фигура в кучке встречающих ранний рейс. Он помахал рукой и улыбнулся. Ларри, чьи руки были заняты большими чемоданами, улыбнулся в ответ, подумав, что такие моменты всегда связаны с неловкостью узнавания, как будто человек, тебя встречающий, оказывается не вполне тем, кого ты ожидаешь увидеть. Даже такие хорошо знакомые детали, как лицо и осанка брата, казалось, слегка отличались от тех, что он помнил.
Выйдя за турникет, он поставил чемоданы на пол. Алек протянул руку, но Ларри подтянул его к себе и обнял, и это лучше любых слов помогло ему понять, что именно произошло здесь за последние несколько недель. Не столько дрожащее от напряжения тело брата, сколько исходившая от него аура несчастья, как от комнаты, где наказывали детей.
