Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства
– А ты, кажется, староста?
До этой секунды Фурман, потея, повторял про себя заготовленные фразы, и поднялся он с такой пылкой готовностью, что Нина Анатольевна отшатнулась: «Нет-нет, не вставай, это я так, просто уточнила для себя… Занимайся».
Тут ее внимание привлекла Ирка Медведева, которая была ей очень хорошо знакома, так как они жили не просто в одном доме, но в одном подъезде, прямо друг под другом.
– Ира Медведева, встань, пожалуйста. Я хочу именно от тебя услышать ответ. Ты не могла бы мне объяснить, что происходит у вас в классе?
– Ничего такого не происходит!.. – выпучила глаза Медведева. – А почему у нас должно что-то происходить?
– Спрашивать сейчас буду я, хорошо? – Нина Анатольевна разозлилась: Медведева не оправдала ее доверия. – Вам известно, почему вы сидите одни? Где сейчас находится ваша учительница?
– Не знаем… Она… вроде бы вышла куда-то… – Да, Ирка была неподражаема: так изобразить равнодушие!..
– И как давно ее уже нет? Когда она вышла?
– Ну, минут десять, наверное… Я на часы не посмотрела, так что точно не скажу.
Нина Анатольевна смотрела на нее с подозрением:
– Ты уверена, что тебе больше нечего сказать мне?.. Ну что ж, тогда будем считать, что все действительно так. Можешь сесть…
Медведеву все скрытно одобрили, а Фурман, которому не дали произнести заготовленную речь старосты, ей даже позавидовал – если честно, у нее получилось лучше.
Директриса, еще некоторое время задумчиво походив по классу, уточнила, какое им дано задание, и предупредила, чтобы все они оставались на своих местах и продолжали так же спокойно работать. А она сейчас пойдет все выяснит и потом решит, что с ними делать дальше.
Когда она окончательно удалилась – что было подтверждено посланным якобы намочить тряпку дежурным, – произошел короткий обмен мнениями. С одной стороны, выбранная ими линия поведения, кажется, оказалась правильной – директрисе было не к чему придраться, и она им пока ничего не сделала! Но, с другой стороны, оставалось непонятным, куда же подеваласъ Александра и, главное, успела ли она нажаловаться директрисе – похоже, что нет, потому что вряд ли она стала бы так спокойно разговаривать, если бы знала, что они устроили… Чье-то испуганное предположение, что Александра побежала в милицию, было со смехом отвергнуто. Как бы там ни было, им надо и дальше показывать, что их класс вполне может обходиться и без учительницы – во всяком случае, без такой, как Александра. Некоторых не в меру развеселившихся двоечников успокоили дружными угрозами, и в оставшиеся до конца урока пятнадцать минут больше ничего интересного не произошло.
После подчеркнуто спокойно проведенной перемены, когда все снова расселись в тревожном (а кое у кого и полуистерическом) ожидании, к ним опять вошла Нина Анатольевна. Вид у нее был кисловатый. Она сказала, что будет еще разбираться в том, что случилось, но Александра Ивановна работать с их классом отказалась, и этот вопрос, по-видимому, решен окончательно. Останется ли Александра Ивановна работать в школе – пока не ясно, а что касается их класса, то кто их будет вести дальше, станет известно в ближайшие же дни. Пока им придется заниматься с разными учителями – из тех, кого удастся найти на замену. Завтра на занятиях все они должны быть обязательно, как обычно, – она лично проверит, если кому-то вздумается прогуливать. Сегодня уроков у них больше не будет. Можно потихоньку собрать вещи и спускаться вниз.
…Вот это да… Неужели она вообще ушла из школы?! Выходит, они… победили? Так быстро?! Так легко?!
– Я же сказала – потихоньку! Я понимаю вашу радость, но не надо мешать заниматься всем остальным!
Понятно-понятно!.. Мы на цыпочках! Пусть остальные дураки учатся!..
И только на улице все заорали «Ур-ра!!!» и стали носиться кругами, как бешеные. Потом все разлетелись по домам – рассказать. Родители попадают!
Новая учительница оказалась молоденькой и, пожалуй, самой красивой женщиной в школе. Уже одно это позволяло как минимум смириться с ее существованием. Кроме того, как возбужденно посмеивались все, не могут же им менять учительниц каждый месяц – надо и совесть знать; а уж хуже Александры вряд ли что-то может быть…
Было видно, что новенькая волнуется, поэтому ядро класса, посовещавшись и обсудив положение, решило потихоньку помогать ей на первых порах – ну, там, самим поддерживать дисциплину на уровне, чтобы с дежурствами все было нормально и т. д. В общем, взяли на ней шефство, как пошутила Любка Гуссель.
Имя у новенькой было не очень удобное для быстрого произнесения – Лариса Константиновна. Она была худенькая, небольшого роста, ходила в туфлях на высоком каблуке и носила пышную прическу. Глаза у нее были зеленые, а взгляд пристальный.
Пользуясь случаем, у новенькой испросили разрешения пересесть кому с кем нравится – на первое время. А потом она, присмотревшись, решит, как лучше. Она согласилась, и все сразу лихорадочно заметались, сталкиваясь и перебегая с места на место, причем многие в конце концов оказались там же, где и раньше. Фурман перебрался на ряд у стены, к Пашке Королькову.
В какой-то из дней этой первой недели с новенькой в самом начале последнего урока в класс заглянула завуч и срочно вызвала Ларису на совещание к директору. Сказав, что им делать, пока ее не будет, Лариса умчалась, а на ее место через некоторое время пришла очкастая молодая уборщица с их этажа, которую, видно, попросили последить за порядком. Но к моменту ее появления класс уже успел развить бурную жизнь – наверное, и в коридоре было слышно. Между рядами велась оживленная переписка, то и дело бумажные шарики попадали кому-то прямо в лоб, двоечники вызывающе разгуливали туда-сюда по классу, а девчонки кучками свешивались из-за соседних парт, шепотом обсуждая что-то загадочное, и вдруг громко прыскали все разом и, хохоча, отваливались друг на друга. «Это они над нами, что ль?» – на всякий случай переспрашивали мальчишки у соседей, и те пожимали плечами: а кто их разберет? Может, и над вами…
Фурман с деланой строгостью распечатывал проходившие через него чужие записки, хмуря брови, читал их про себя и иногда комментировал Пашке и ребятам на передней парте. Изучая очередное секретное послание, он был поражен одним открытием: оказывается, девчонки в своих записочках вот так запросто называли друг друга «сволочью» (что среди мальчишек считалось «полуматом»), а глупый и приставучий двоечник прямо именовался в письме «мудилой». Фурман вообще впервые увидел эти известные слова написанными на бумаге. И главное, кем? – ихними же девчонками! «Вот оно, значит, как…» – с растерянным удовлетворением думал он, неохотно расставаясь со «жгучими» записочками. «Да…» – качал головой и ознакомленный с ними Пашка.
Появление уборщицы мало что изменило в настроении класса. Она сначала попробовала со свойской улыбкой договориться, чтобы они хотя бы не так шумели, а когда это не получилось, пригрозила пожаловаться их учительнице – да какая там учительница!..
В качестве старосты Фурман почувствовал себя в какой-то мере ответственным за возможные неприятности. Конечно, немного пошуметь в такой ситуации было естественно, но как-то уж все слишком разбушевались. А ведь в любую минуту может заглянуть завуч или учителя из соседних классов, или Лариса вернется – неудобно же все-таки перед ней, да и вообще… Короче, пора было слегка притормозить всех. Но присутствие уборщицы ему мешало, ограничивая возможности воздействия на два других, похоже, уже окончательно взбесившихся ряда. Оставалось только одно средство – воспользоваться перепиской, в которой до этого он принимал лишь пассивное участие как непрошеный читатель.
Фурман быстро настрочил и разослал во все концы предупреждающие, упрашивающие и угрожающие записки-телеграммы и задумался над посланием в один из главных очагов возбуждения – к сидевшим теперь вместе Ирке Медведевой и Любке Гуссель. Они ведь сами еще недавно собирались помогать новой училке, а сейчас хохочут чуть не во весь голос и заводят всех вокруг себя. Помимо этого, Любка была автором – одной-то уж точно! – тех поразивших Фурмана записок, и ему хотелось показать ей, что он тоже понимает эту игру и при случае мог бы стать интересным собеседником. Но все-таки важно было сейчас хоть как-то остановить этих двух потерявших всякое чувство реальности девок и заставить их повлиять на других. Однако в этом деле требовалась особая, неотразимая тонкость – иначе девки ведь могут и не послушаться! Фурман придумал очень хитрый план, по которому все внимание девок сначала полностью переключалось на переписку с Фурманом, а все остальные быстро успокоились бы сами, пока он отвлекает на себя главных возбудителей. В этом плане присутствовала даже некоторая жертвенность со стороны Фурмана – вместо того чтобы спокойно доделывать заданные упражнения, он должен будет развлекать этих глупых девчонок, спасая, можно сказать, весь класс.
