Валерия Перуанская - Прохладное небо осени
Было от чего им выйти из кабинета Полосухина в приподнятом настроении, и Инесса, посчитав, что никакой размолвки больше нет и все уладилось само собой, предложила:
– Пойдемте пообедаем где-нибудь на Невском?
Он не сразу ответил, дал как бы понять, что удивлен этим неуместным приглашением.
– Вчера, – сказал он, – был последний вечер, который мы могли провести вместе.
Инесса вспомнила Лилькино: «Не испорть отношений с начальством». Это ее позабавило. Она притворилась, что не понимает:
– Почему же последний? В Москве у нас будет тысяча вечеров.
Токарев лишь досадливо отмахнулся и взял со стойки ее пальто, вежливо подал.
Потом он тоже оделся, и они вышли на улицу. День был не солнечный, но тихий и светлый. Довольно теплый для октября. Жаль уезжать из такого Ленинграда. Жаль этих уходящих навсегда минут. Меньше суток пройдет, и это кончится и никогда не повторится, пусть нет в нем ни смысла, ни исхода...
– Конечно, у меня нет права обижаться на вас...
Инесса живо откликнулась:
– Нет, нет, действительно получилось нехорошо. Но вы должны извинить меня. Поверьте, я не хотела... Просто я встретилась с самым близким и лучшим другом юности. Я не могла предупредить вас. А не повидаться с ним тоже не могла.
– Да, разумеется, это было для вас интереснее.
– Это было важно, – поправила она его. – «Интересно», – повторила она слово и даже поморщилась. – Трудно. Хотя в конечном счете – все хорошо, все правильно, все встало на свои места. Зачем-то бывает иногда нужно что-то поставить на место.
– Меня – тоже? – иронически поинтересовался он.
– А что ж? – она взглянула на него серьезно.
– И где я?.. Эпизодическая фигура?
Если б все было так просто. Она не ответила.
На Невском они зашли в первый же попавшийся на пути ресторан.
А в общем он прав – эпизод. Эпизод на то и эпизод, что он краток во времени. И нет смысла в этом копаться.
Молчание становилось тягостным. Она заговорила первая: о новой лаборатории, спросила, как он мыслит ее – какие задачи, какой состав.
– Кстати, – сказала она, – у меня есть хорошая кандидатура. – И она рассказала об Алешке Боброве: ее соученик, великолепный специалист, работяга...
Токарев слушал без интереса и уж конечно без всякого энтузиазма о каком-то Боброве. Но, вежливый человек, полюбопытствовал:
– А его не придется учить? Нам ведь учить некогда, работать надо.
– У него двадцатилетний стаж в радиоэлектронике! – горячо защитила Алешку Инесса. – Так уж, не по его вине, случилось, что занимается не тем, к чему лежит душа, что может делать с наиболее полной отдачей.
Она поведала его историю. В двух словах, не вдаваясь в подробности.
– Что ж, – сказал Токарев довольно вяло. – Буду иметь вашего Боброва в виду. Ради вас. – Последние слова подчеркнул.
Пусть ради меня. Все-таки на что-то он ради тебя готов. Мелкая ты душа. Но поругала себя Инесса снисходительно. В юные их годы Володя Андреев был не на то готов, а ей это ничуточки не льстило. Разве самую малость, когда Лилька распекала ее за бессердечность. Однажды Володя добирался на лыжах к ней в дом отдыха под Лугой – дом отдыха был в двенадцати километрах от станции, Володя, понятно, там никогда не бывал, в Лугу приехал уже к вечеру и шел по темноте и, наверно, без лыжни эти двенадцать километров – только потому, что заглянул к ней домой (она не удосужилась сообщить ему, что уезжает на зимние каникулы), а мама пожаловалась, что Инесса забыла взять свитер, мерзнет там, наверно. Он и помчался. Явился в десятом часу, когда они все сидели в столовой у жарко пылающего камина, сытые, разморенные теплом, блаженствуя после недавней лыжной прогулки по сказочному зимнему лесу: скрипел и искрился под луной снег, из кочек, кустарников, деревьев сотворивший лисиц и белок, мишек на задних лапах, диковинных птиц, – неаообразимая красота в лесу... А Володя пришел почти без сил, вряд ли у него была возможность разглядывать по пути снежные скульптуры. И Инесса не только не возгордилась – на что ради нее способны, а испытала досаду. Но все-таки побежала на кухню, раздобыла еду, горячего чаю, ночевать тоже устроила – все в порядке вещей, и его путешествие, и ее человеческая, товарищеская о нем забота... Теперь-то уж никто не побежит на ночь глядя по незнакомому лесу на лыжах, чтобы тебе свитер доставить. Конечно, и тогда не в свитере было дело... Теперь гордись, что кто-то готов ради тебя взять на работу хорошего специалиста.
Инессе стало грустно. И от этой мысли, и оттого, что надо уезжать из Ленинграда, и оттого, что неизвестно, зачем сидят они сейчас друг против друга...
А в Москве ее ждут, ничего не подозревают. Андрей непременно купит торт, и торт будет совсем не такой, какой Инесса любит, и купит он его в первой попавшейся булочной, не догадается съездить на улицу Горького или в Столешников, в кондитерский. Однако он там все же проявляет заботу как умеет, а ты чем занята?..
...Что бы сказала Варвара, увидев ее сейчас? Подслушав ее мысли, их разговоры?
Разговоры, собственно, ни о чем. Без слов, кажется, им ясно все. А если и неясно, то все равно за питьем бульона с пирожком это не выяснишь...
– Взял бы вас в охапку и увез на край света.
От неожиданности Инесса чуть не поперхнулась. Перед этим он говорил что-то о Полосухине. Инесса улавливала лишь частично, кивала согласно: да, деловой, да, это удачно, что именно с ним... Кивала, поддакивала, думая о том, что есть люди, которые умеют жить легко, отдаваясь желаниям, чувствам, страстям, а она этого никогда не умела и не сумеет, а если бы умела, то, возможно, получила бы дополнительную долю от праздника жизни, ставшей будничной, идущей по наезженной, до малой кочечки освоенной колее. Нет, не умела и никогда уже не сумеет ради своего праздника через кого-то переступить. Через кого-то. Через что-то. На один лишь миг, когда встретилась с Токаревым глазами и поверила ему, захотелось высвободить в себе все, отключить самоконтроль, бездумно пойти навстречу... Она откашлялась и спросила:
– Наших детей мы, конечно, оставим здесь? Он не принял ее иронию:
– Кажется, я переоценил себя.
– Нет. Вы переоценили меня. Я – заурядная женщина.
– Верная жена. – Он усмехнулся. Вот тебе.
– Да, моя заурядность, очевидно, и в этом. – Она сказала это не без взаимного вызова.
Что ж, еще что-то сказали друг другу, открыли в себе. Не слишком ли много открыли? Опять эта глупая бабья прямолинейность!
Потом они пошли на Московский вокзал за билетами. Нет, перед этим произошел ужасно неприятный эпизод, как это я запамятовала?
Они понуро сидели за столиком, ждали официанта со счетом, оставив попытки выяснить отношения. Инесса поглядывала на его хмуро-печальное лицо, оно казалось ей еще более привлекательным, чем обычно, – чувствуя себя несчастной, растерянной и виноватой перед ним. Что-то начало в ней колебаться, какое-то иное решение неясно нарождалось – оно бы вывело и ее и его из безысходности, оно сулило радость раскрепощения, обещало в награду блаженную свободу... И тут над ее ухом раздался голос:
– Юрий Евгеньевич! – Имя-отчество голос произнес с иронической высокопарностью. – Вот так встреча!
Инесса вздрогнула, подняла голову, увидела мужчину, неприятного одним уже тем, что так не вовремя вторгся в их уединение. Толком и не разглядела его, не припомнить лица. Заметила лишь, когда, не спросив разрешения, он подсел за их столик, что был он в легком подпитии... Что-то одновременно грубое было в нем и тонкое – в его бледном, с крупными чертами лица, в темных неспокойных глазах, подумала сейчас.
– Познакомь со своей дамой, – потребовал он у Токарева.
Тот смотрел на него с открытой враждебностью:
– Я не знакомлю дам с пьяными.
– Вас понял, – довольно миролюбиво откликнулся мужчина и поднялся.
Ах да, Горохов его фамилия.
– Извините, – он слегка склонил голову. Инесса кивнула, извиняя, потому что обращались с извинением к ней. Горохов отошел было от них, но неожиданно вернулся и встал перед Токаревым: – Хочу сказать тебе свое последнее слово.
– Не трудись. Меня оно не интересует. Уходи. Ты видишь – я не один.
– Тем лучше. Пусть и эта интересная дама послушает.
Пошляк он к тому же?..
– Так вот, – продолжал он, перебив на полуслове Токарева, – когда я помру, это событие будет миру безразлично, не считая двух-трех человек, которых оно огорчит. А когда помрешь ты, не одному хорошему человеку станет легче. Оттого что тебя на их пути не будет, гад. Мементо мори, еще древние сказали. – Он резко повернулся и зашагал в глубь зала, не оглядываясь.
Какой мерзкий человек! Инесса почувствовала дурноту. Поспешно вылила в фужер остатки боржома.
– Он совсем пьян, – совладав с собой, сказала она, чтобы хоть как-то выразить Токареву сочувствие, утешить.
– Злобный подонок, – процедил Токарев. – Подвернулся случай отомстить за то, что я не желаю с ним знаться. – Все-таки что-то в этот момент появилось в нем потерянное, словно немного его пришибли, такого неуязвимого. Инессе больно было отметить это.
