Кадзуо Исигуро - Погребённый великан
— Наш бог — это бог милосердия, пастух, и вам как язычнику наверняка трудно это постичь. Нет никакого юродства в том, чтобы искать прощения у такого бога, и не важно, насколько велико было преступление. Милосердие нашего бога безгранично.
— Какая польза от бога, чьё милосердие безгранично? Вы глумитесь надо мной за то, что я язычник, но боги моих предков устанавливают ясные правила и жестоко наказывают, когда мы нарушаем закон. Ваш милосердный христианский бог позволяет людям насыщать свою алчность, страсть к завоеваниям и кровожадность, зная, что прощение и благословение обойдутся всего в пару молитв и толику раскаяния.
— Ваша правда, пастух, что здесь, в монастыре, есть те, кто до сих пор верит в подобные вещи. Но позвольте предположить, что вы, Ниниан и я давно уже избавились от подобных иллюзий и что мы в этом не одиноки. Мы знаем, что нельзя злоупотреблять милосердием божьим, однако многие из моих братьев, включая аббата, пока не желают это признать. Они до сих пор считают, что достаточно клетки и бесконечных молитв. Но эти чёрные вороны — знак гнева Господня. Они никогда раньше не прилетали. Даже прошлой зимой, когда самые сильные из нас рыдали от ветра, птицы вели себя как озорные дети, и страдания, причиняемые их клювами, были ничтожны. Чтобы держать их на расстоянии, хватало звона цепей или окрика. Но теперь им на смену прилетает другая порода, крупнее, наглее и с яростью в глазах. Они беспрепятственно рвут нас на части, сколько бы мы ни отбивались и ни кричали. За несколько месяцев мы потеряли трёх дорогих друзей, и ещё многие страдают от глубоких ран. Нет сомнений, что это знак.
Вистан смягчился, но продолжал загораживать мальчика.
— Вы хотите сказать, что в этом монастыре у меня есть друзья?
— В этой келье — да. За её пределами мы всё ещё разобщены и в эту самую минуту страстно спорим о том, как нам быть дальше. Аббат настаивает, чтобы мы оставили всё как есть. Но есть и другие, которые считают, что пора остановиться. Что в конце этого пути нам не будет прощения. Что мы должны открыть то, что скрыто, и посмотреть в лицо прошлому. Но боюсь, эти голоса немногочисленны и не одержат победу. Пастух, так вы позволите мне осмотреть рану мальчика?
Ещё с минуту Вистан не двигался. Потом отступил, дав Эдвину знак выйти вперёд. Молчаливый монах тут же помог отцу Джонасу принять сидячее положение — оба монаха вдруг чрезвычайно оживились — и, схватив с изголовья подсвечник, подтянул Эдвина поближе, нетерпеливо задрав мальчику рубашку, чтобы отец Джонас мог увидеть то, что хотел. Потом — всем показалось, что это длилось очень долго, — оба монаха принялись рассматривать его рану — Ниниан направлял свет то в одну сторону, то в другую, — словно это был омут, в котором скрывался крошечный мир. Наконец монахи торжествующе, как показалось Акселю, переглянулись, но тут отец Джонас в изнеможении упал обратно на подушки с таким выражением лица, как будто он с чем-то смирился или, скорее, что-то его опечалило. Когда Ниниан торопливо отставил свечу, чтобы ему помочь, Эдвин скользнул обратно в тень и встал рядом с Вистаном.
— Отец Джонас, — обратилась к монаху Беатриса, — теперь, когда вы осмотрели рану мальчика, скажите же нам, что она чистая и заживёт сама.
Глаза отца Джонаса были закрыты, и он по-прежнему тяжело дышал, но ответил спокойным голосом:
— Полагаю, заживёт, если её как следует обрабатывать. Отец Ниниан приготовит ему мазь в дорогу.
— Отче, — продолжала Беатриса, — я не способна понять всего, о чём вы говорили с мастером Вистаном. Но меня это очень интересует.
— Неужели, госпожа? — Отец Джонас, всё ещё переводя дыхание, открыл глаза и посмотрел на неё.
— Вчера вечером в деревне внизу я разговаривала с женщиной, сведущей в снадобьях. Она много рассказала мне про мою болезнь, но, когда я спросила её про хмарь, ту, что заставляет нас забывать только что прожитый час так же быстро, как утро, прожитое много лет назад, она призналась, что понятия не имеет, что это такое и откуда берётся. Однако она сказала, что есть тот, кто сведущ достаточно, чтобы это знать, и что это вы, отец Джонас из горного монастыря. Поэтому мы с мужем и отправились сюда, хотя до деревни сына, где нас ждут с нетерпением, этим путём добираться куда труднее. Я надеялась, что вы расскажете нам про хмарь и как нам с Акселем от неё освободиться. Может, я и глупая женщина, но мне показалось, несмотря на все разговоры о пастухах, что вы с мастером Вистаном говорили про ту самую хмарь и что забытое прошлое вас с ним очень заботит. Так позвольте же мне спросить у вас и у мастера Вистана. Знаете ли вы, что наводит на нас эту хмарь?
Отец Джонас и Вистан переглянулись. Потом Вистан тихо сказал:
— Госпожа Беатриса, хмарь, о которой вы говорите, наводит дракониха Квериг, которая бродит по этим вершинам. Однако монахи из этого монастыря охраняют её, и уже очень давно. Бьюсь об заклад, что, если им откроется, кто я такой, они тотчас же пошлют за солдатами, чтобы меня уничтожить.
— Отец Джонас, это правда? Хмарь наводит дракониха?
Монах, словно вернувшись из забытья, повернулся к Беатрисе.
— Пастух говорит правду, госпожа. Это дыхание Квериг стелется по земле и крадёт у нас память.
— Аксель, ты слышал? Хмарь наводит дракониха! Если мастер Вистан или тот старый рыцарь, которого мы встретили по дороге, убьют эту тварь, наши воспоминания вернутся! Аксель, почему ты молчишь?
Аксель и вправду впал в задумчивость, и, хотя он расслышал слова жены и заметил её волнение, всё, чем он смог на это ответить, это просто протянуть ей руку. Прежде чем ему удалось подобрать слова, отец Джонас обратился к Вистану:
— Пастух, если вы знаете, какая вам грозит опасность, зачем вы медлите здесь? Почему не берёте мальчика и не уходите?
— Мальчику нужен отдых, да и мне тоже.
— Но вы же не отдыхаете. Вы рубите дрова и шатаетесь вокруг, словно голодный волк.
— Когда мы пришли, ваша поленница была почти разобрана. А ночи в горах холодные.
— Мне вот ещё что любопытно, пастух. Почему лорд Бреннус за вами охотится? Уже много дней его солдаты прочёсывают эти края, пытаясь вас найти. И в прошлом году, когда здесь проходил ещё один человек с востока, который хотел выследить Квериг, Бреннус принял его за вас и отправил людей на поиски. Они приходили сюда и расспрашивали о вас. Пастух, кем вы приходитесь Бреннусу?
— Мы были знакомы в детстве, когда были ещё меньше, чем этот мальчик.
— Вы пришли в эти края по делу, пастух. Зачем рисковать им ради сведения старых счётов? Вот что я вам скажу: берите мальчика и отправляйтесь своей дорогой, прежде чем монахи закончат своё собрание.
— Если лорд Бреннус окажет мне любезность и сегодня ночью явится за мной, мне придётся остаться и встретить его лицом к лицу.
— Мастер Вистан, — заметила Беатриса, — не знаю, что там между вами и лордом Бреннусом. Но, если вам поручено убить великую дракониху Квериг, умоляю, не позволяйте себя отвлечь. Свести счёты успеете потом.
— Госпожа права, пастух. Я боюсь даже спрашивать, зачем вы нарубили столько дров. Послушайте нас, сэр. С этим мальчиком перед вами открывается великая возможность, которая может больше никогда не представиться. Забирайте его и отправляйтесь в путь.
Вистан задумчиво взглянул на отца Джонаса и вежливо склонил голову:
— Я рад, что встретился с вами, отче. И прошу прошения, если ранее обратился к вам без должного уважения. А теперь позвольте нам с мальчиком вас оставить. Я знаю, что госпожа Беатриса всё ещё ждёт совета, а она — женщина мужественная и добрая.
Прошу вас, сохраните силы, чтобы уделить ей внимание. Большое спасибо за совет, и прощайте.
Лёжа в темноте и всё ещё надеясь, что его одолеет сон, Аксель пытался вспомнить, почему всё время, проведённое в келье отца Джонаса, он так странно молчал. На то была какая-то причина, и даже когда Беатриса, торжествуя, что выяснила, откуда берётся хмарь, с восклицанием повернулась к нему, он смог только протянуть ей руку, по-прежнему не говоря ни слова. Его мучило сильное и необъяснимое волнение, которое почти погрузило его в сон, хотя каждое сказанное слово по-прежнему беспрепятственно достигало его ушей. У него было чувство, словно он стоит в лодке на зимней реке, вглядываясь в густой туман, зная, что тот вот-вот разойдётся, открыв яркие краски расстилавшегося перед ним пейзажа. Его охватило нечто, похожее на ужас, смешанный с любопытством, — или чувство ещё более сильное и мрачное, — и он твёрдо сказал себе: «Что бы это ни было, дайте мне это увидеть, дайте мне это увидеть».
Он действительно сказал это вслух? Может быть и так, и в тот же миг Беатриса повернулась к нему и воскликнула: «Аксель, ты слышал? Хмарь наводит дракониха!»
Аксель не очень хорошо помнил, что случилось после того, как Вистан с Эдвином вышли из кельи отца Джонаса. Должно быть, молчаливый монах Ниниан ушёл вместе с ними, наверное, за мазью для раны мальчика или просто для того, чтобы отвести их обратно, незаметно для чужих глаз. Так или иначе, они с Беатрисой и отцом Джонасом остались втроём, и последний, несмотря на раны и утомление, тщательно осмотрел его жену. Монах не стал просить её снять одежду — к облегчению Акселя, — и, хотя воспоминание об этом тоже было туманно, перед ним возникла картина, как Джонас прижимает ухо к боку Беатрисы, сосредоточенно закрыв глаза, как будто изнутри могло пробиться какое-то едва различимое сообщение. Ещё Аксель помнил, как монах, моргая, задал Беатрисе череду вопросов. Бывало ли ей плохо после того, как она выпьет воды? Беспокоила ли её когда-нибудь боль в затылке? Вопросов было много, и Аксель уже не помнил их все, но Беатриса на один за другим отвечала отрицательно, и чем дальше, тем довольнее становился Аксель. Он встревожился лишь один раз, когда Джонас спросил, замечала ли Беатриса кровь у себя в моче, и та ответила, что да. Но монах кивнул, словно это было нормально или соответствовало его ожиданиям, и тут же задал следующий вопрос. Чем же закончился осмотр? Аксель вспомнил, как отец Джонас сказал с улыбкой: «Стало быть, идите к сыну и ничего не бойтесь». И сам Аксель добавил: «Видишь, принцесса, я всегда знал, что это пустяки». Потом монах осторожно опустился обратно на ложе и лёг, переводя дыхание. В отсутствие Ниниана Аксель поспешил наполнить чашку монаха из кувшина и, поднеся её ко рту недужного, увидел, как на его нижней губе выступили крошечные капли крови, растворившиеся в воде. Потом отец Джонас поднял взгляд на Беатрису и сказал:
