Кадзуо Исигуро - Погребённый великан
— Сэр, не могу поверить. Как можно так ненавидеть за то, что ещё не совершено? Добрые люди, которые некогда нашли здесь приют, до самого конца лелеяли бы надежду и без сомнений взирали бы на все страдания, как друзей, так и врагов, с жалостью и ужасом.
— Вы намного старше меня годами, мастер Аксель, но в том, что касается крови, может статься, что я старик, а вы юноша. Мне приходилось видеть на лицах старух и малых детей чёрную ненависть, бездонную, как море, а бывало, я испытывал её и сам.
— Я этого не приемлю, сэр, и, кроме того, мы говорим о варварском прошлом, которое, к счастью, сгинуло навсегда. Хвала Господу, что нам никогда не доведётся рассудить наш спор.
Воин странно посмотрел на Акселя. Он словно собирался что-то сказать, но передумал. Потом он обернулся к каменным постройкам у себя за спиной.
— Когда я сегодня таскал здесь дрова, то на каждом повороте замечал прелюбопытнейшие следы прошлого. Дело в том, что даже со взятыми воротами, и первыми, и вторыми, эта крепость таила в себе множество ловушек для врага, часто дьявольски хитроумных. Вряд ли монахи знают, мимо чего ходят каждый день. Но довольно об этом. Пока мы стоим здесь в тишине и покое, позвольте мне попросить у вас прощения, мастер Аксель, за неудобство, которое вам причинил. Я имею в виду, когда допытывался про вас у того любезного рыцаря.
— Не стоит об этом, сэр. Никакой обиды в том не было, пусть даже вы и впрямь меня удивили, и жену мою тоже. Ну, обознались, такую ошибку легко совершить.
— Благодарю за понимание. Я принял вас за того, чьё лицо никогда не забуду, несмотря на то что в последний раз я видел его ещё маленьким мальчиком.
— Где-то в западных землях, не иначе.
— Верно, сэр, до того как меня забрали. Человек, о котором я говорю, не был воином, но был препоясан мечом и ездил верхом на прекрасном жеребце. Он часто приезжал в нашу деревню, и у нас, мальчишек, знакомых только с крестьянами да лодочниками, он вызывал благоговение.
— Да. Понимаю почему.
— Помню, мы ходили за ним по пятам по всей деревне, но всегда на почтительном расстоянии. Иногда он торопился поговорить со старейшинами или созвать народ на площадь. Но бывали дни, когда он праздно бродил, перебрасываясь словом то с одним, то с другим, словно просто убивал время. Язык наш он знал плохо, но деревня стояла на реке, вверх и вниз по которой постоянно ходили лодки, и многие жители говорили на его языке, поэтому он никогда не оставался без спутников. Иногда он поворачивался к нам с улыбкой, но мы, малышня, тут же бросались врассыпную и прятались.
— Это в той деревне вы так хорошо изучили наш язык?
— Нет, это было потом. Когда меня забрали.
— Забрали?
— Из той деревни меня забрали солдаты, и я с юных лет обучался быть воином, таким, каким стал сегодня. Меня забрали бритты, поэтому я скоро научился говорить и сражаться, как они. Это было давно, и память иной раз меня подводит. Когда сегодня в деревне я впервые увидел вас, может, это свет сыграл со мной шутку, но я снова почувствовал себя тем мальчуганом, застенчиво поглядывавшим на великого человека в развевающемся плаще, который шёл по деревенским улочкам, как лев среди свиней и коров. Думаю, виной тому что-то в вашей улыбке или в том, как вы приветствуете незнакомцев, слегка кивая головой. Но теперь я вижу, что ошибся, потому что вы не можете быть тем человеком. Не будем больше об этом. Как ваша любезная жена? Надеюсь, не слишком утомилась?
— Она хорошо передохнула, благодарю, что спросили, хотя я сказал ей, чтобы она отдыхала ещё. Всё равно нам придётся ждать, пока монахи не вернутся с собрания и аббат не даст разрешения встретиться с мудрым лекарем Джонасом.
— Решительная она дама, сэр. Меня восхищает то, как она вынесла дорогу сюда — без единой жалобы. А вот и мальчик вернулся.
— Смотрите, как он держится за рану, мастер Вистан. Его тоже нужно показать отцу Джонасу.
Вистан пропустил сказанное мимо ушей. Сходя со стены, он спустился по ступенькам навстречу Эдвину, и несколько минут они вполголоса совещались, сблизив головы. Мальчик оживлённо жестикулировал, а воин слушал его нахмурившись и время от времени кивая. Когда Аксель к ним спустился, Вистан тихо сказал:
— Мастер Эдвин сообщает о любопытной находке, которую стоит увидеть своими глазами. Давайте пойдём за ним, но идите так, словно просто гуляете, на случай, если тот старый монах приставлен за нами следить.
Одинокий монах продолжал подметать двор, и, подойдя поближе, Аксель заметил, что тот беззвучно разговаривает сам с собой, погрузившись в собственные мысли. Когда Эдвин повёл спутников через двор к проёму между двумя постройками, монах едва взглянул в их сторону. Они вышли за пределы монастыря там, где кочковатый склон покрывала редкая трава и тропу, ведущую от обители, окаймлял ряд чахлых деревьев, из которых ни одно не превышало человеческого роста. Следуя за Эдвином под закатным небом, Вистан тихо сказал:
— Я очень привязался к этому мальчику. Мастер Аксель, наверное, нам придётся пересмотреть наши намерения оставить его в деревне вашего сына. Меня бы очень устроило, если бы он ещё на какое-то время остался со мной.
— Мне тревожно это слышать, сэр.
— Почему же? Едва ли он мечтает провести жизнь, задавая корм свиньям и копаясь в холодной земле.
— Но что его ждёт, если он останется с вами?
— Когда я выполню своё поручение, повезу его с собой на болота.
— И что он станет там делать? Дни напролёт сражаться с норманнами?
— Вы хмуритесь, но у мальчика редкий характер. Из него выйдет прекрасный воин. Но тише, давайте посмотрим, что он нам приготовил.
Спутники подошли туда, где у дороги стояли три деревянные хижины, настолько ветхие, что, казалось, не падают они только потому, что подпирают друг друга. Влажная земля была изрыта колёсами, и Эдвин специально остановился, чтобы указать на эти колеи. Потом мальчик повёл спутников в дальнюю из трёх хижин.
Двери в ней не было, а крышей по большей части служило открытое небо. Войдя внутрь, они потревожили нескольких птиц, с яростным гвалтом улетевших прочь, и в необитаемом сумраке Аксель увидел грубо сработанную — возможно, самими монахами — телегу, два колеса которой утопали в грязи. Внимание его привлекала установленная на ней большая клетка, и, подойдя ближе, Аксель заметил, что, хотя сама клетка была железной, посередине в ней был воткнут деревянный столб, прочно крепивший её к дну телеги. Этот столб был увешан цепями и наручниками, а на высоте головы было закреплено нечто, похожее на почерневшую железную маску, хотя отверстий для глаз в ней не было, а было только одно, совсем маленькое — для рта. Сама телега и земля вокруг неё были покрыты перьями и птичьим помётом. Эдвин потянул дверь клетки и принялся водить её туда-сюда на скрипящих петлях. Он снова возбуждённо затараторил, на что Вистан, пристально осматривавший сарай, иногда кивал.
— Любопытно, — произнёс Аксель, — на что монахам могло понадобиться подобное приспособление. Без сомнения, оно служит для какого-нибудь богоугодного обряда.
Воин начал обходить телегу, стараясь не наступить в стоячие лужицы.
— Я уже видел нечто подобное. Можно предположить, что это устройство предназначено, чтобы предать стоящего внутри человека жестокой пытке. Взгляните, видите — эти прутья расположены так широко, что я могу просунуть между ними руку. И вот, смотрите, железо всё в запёкшейся крови и налипших перьях. Человек, прикованный к столбу, выставляется на корм горным птицам. Он закован в наручники и не может отбиваться от их алчных клювов. А железная маска, хоть и выглядит страшно, на самом деле — служит целям милосердия, потому что хотя бы не позволяет птицам выклевать ему глаза.
— Однако у него может быть и менее ужасное назначение, — возразил Аксель. Но тут Эдвин снова затараторил, и Вистан повернулся и выглянул из сарая.
— Мальчик говорит, что проследил, куда ведут колеи: они заканчиваются неподалёку на краю утёса, — наконец сказал воин. — Он говорит, что земля там вся изрыта, и это доказывает, что телега часто там останавливается. В общем, всё подтверждает мою догадку, более того, очевидно, что телегу совсем недавно выкатывали наружу.
— Не знаю, что всё это значит, мастер Вистан, но должен признать, что начинаю разделять вашу тревогу. От этого устройства меня бросает в дрожь, и мне хочется поскорее вернуться к жене.
— Так и сделаем, сэр. Давайте уйдём отсюда.
Но стоило спутникам выйти из хижины, как Эдвин, который снова шёл впереди, резко остановился. Вглядевшись в вечерний сумрак перед ним, Аксель рассмотрел фигуру в рясе, стоявшую в бурьяне неподалёку.
— Похоже, это монах, который подметал во дворе, — сказал воин Акселю.
— Он нас видит?
— По-моему, видит и знает, что мы видим его. Но продолжает стоять как вкопанный. Что ж, пойдём к нему сами.
