Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
– Паскудство какое-то, – честно признался Сергей и признанием своим заставил дядюшку расхохотаться.
– Да ты попал-то в самую точку! Паскудство и есть! Все, разумеется, не так плачевно, как описывает старик Ездра. Вообще, хочу тебе сказать, что Библию составляли люди со специфическим чувством юмора. Я бы назвал его черным, как шутки того боцмана. Вот так почитаешь, и жить после этого неохота, не так ли? Ну, а если серьезно, то мои дела не всем по душе. Я занимаюсь в основном тем, что перемещаю деньги, – как свои, так и не свои, причем свои в минимальной степени. Даю людям возможность легко заработать, так что все совсем как у Ездры, все дешево. И деньги мои дешевые, бери не хочу.
– Вы банкир? – с облегчением догадался Сергей.
– Не совсем, – улыбнулся Мемзер, – я работаю на банкиров.
– Вы? Вы на кого-то работаете? – Сергей был искренне удивлен. – Никогда бы не подумал. Кто же тогда эти люди, раз вы на них работаете?! Откуда они?
– Может быть, я не вполне корректно выразился. Нас всего несколько десятков человек на всей земле, мы все вместе и каждый из нас по отдельности работаем ради блага остальных. Мы как пчелы. Мы производим нечто такое, что нужно всем и всегда. Мы предлагаем это купить и постоянно следим, чтобы к нашему товару не ослабевал интерес, чтобы он всегда стоил столько, сколько мы хотим. Он не может дешеветь или стать очень дорогим. И нам не нужно, чтобы кто-то становился крупным покупателем. Догадываешься, о каком товаре идет речь?
Сергей кивнул:
– Вы фальшивомонетчик?
Мемзер даже оторопел на мгновение, а в следующий момент засмеялся еще громче прежнего:
– Нет, ха-ха! Нет, Сережа, все легально. Мы печатаем настоящие деньги. Вот я и ответил тебе. Это то, почему я вернулся сюда, в Россию, благодаря чему мы с тобой встретились. Видишь ли, у меня нет наследника. Вернее, у меня есть дочь, но она... – Мемзер болезненно скривился. – Получается, что ты мой единственный родственник по мужской линии, и я совсем не против ввести тебя в свое дело. Будешь учиться в процессе. Буду таскать тебя с собой, а ты приглядывайся, помалкивай и запоминай. Главное, не возносись раньше времени, и все будет о'кей. Согласен?
Глава 8
Алчность человеческая, ты стоишь во главе всех решительных людских порывов, дерзаний и самого прогресса. Толкаешь людей на сиюминутное падение и побуждаешь к великим открытиям, и пусть те, кто утверждает обратное, расслабят галстучные петли и не столь нервно теребят мочку левого уха – признать очевидное всегда проблема для тех, кто живет им.
До сих пор остается открытым вопрос, был ли патриарх советской дипломатии, посол, министр иностранных дел и председатель Верховного совета СССР Громыко завербован американской разведкой. Нет документального подтверждения тому, что такие попытки вообще когда-либо имели место. На западе у Громыко была репутация «мистера Нет» за непреклонность в отношении некоторых политических вопросов; он ушел из жизни в облаке славы и захоронен на Новодевичьем кладбище под надлежащим, статусным, каменным надгробьем. Его имя осталось незапятнанным и до сих пор служит для множества историков, писателей, исследователей образчиком порядочности советского дипломата – это для широкой общественности, для всеобщей истории. На деле же в среде все еще здравствующих партийных функционеров и отставных чекистов бытует стойкое мнение о том, что Громыко был завербован. Именно его вербовка, считают они, и обусловила, в конечном итоге, конец СССР.
Опровергать миф, например, о подвигах Геракла – невозможно. Почему? Потому что решительно никто не поверит, да к тому же и опровергать тут нечего и незачем. Ну, жил здоровенный мужичина, победил гидру, льва, вычистил навоз в конюшнях – молодец. Сила есть – ума не надо. И жил Геракл (если жил) в незапамятные времена, и как будто даже в Греции, а это далеко и нас, птенцов двуглавого орла, волновать не должно. Другое дело – миф о ком-нибудь знакомом, чья фамилия примелькалась, почти современнике, ушедшем из жизни не так давно даже относительно частоты смены поколений. Правда в том, что Громыко не был завербован, – никто и никогда не сможет предъявить бывшему зубру советской дипломатии этого тяжкого посмертного обвинения. Правда также в том, что Громыко был лоялен к Америке, более того – хоть это и может показаться очернением его памяти, – Громыко любил Америку. Система его ценностей с течением времени изменилась: когда ты большую часть жизни проводишь вне пределов родины, вдалеке от ее рубежей, принадлежа к международному политическому истеблишменту, то сложно не проникнуться некоторыми на твой взгляд справедливыми ценностями окружающей действительности. Внуки и правнуки Громыко – граждане Соединенных Штатов. Как говорится – к чему еще слова нужны. Именно лояльность и любовь к Западу, разочарование советским строем, его неприятие сблизили Громыко с Горбачевым, определили назначение Горбачева на пост генсека и, как следствие, гибель Советского Союза. Что же касается Горбачева, то факт его вербовки не может и не должен вызывать ни малейших сомнений – возможность эта была подтверждена еще в семьдесят восьмом году сотрудником посольства Соединенных Штатов в Москве, получившим задание провести беседу с молодым секретарем ЦК (Горбачеву тогда едва исполнилось тридцать семь). Во время разговора с глазу на глаз, случившегося на приеме в резиденции американского посла, куда Горбачев был приглашен в качестве крупного специалиста по советскому сельскому хозяйству, будущий могильщик СССР высказал свои мысли касательно будущего советской системы, и сделал это в весьма экспрессивной, более того, диссидентской манере. Именно эта беседа позволила его собеседнику, разведчику Федерального резерва, работавшему под дипломатическим прикрытием, сделать доклад о перспективах «сотрудничества» с крупным партийным функционером, молодость и связи которого в высшем руководстве СССР обещали карьере Горбачева высочайшие перспективы. Вербовку Горбачева Михаила Сергеевича, будущего генерального секретаря ЦК КПСС, отца перестройки и демократии, великого Горби, могильщика берлинской стены и собственной страны, рекламного лица «Пицца Хат», человека, не постеснявшегося получить из рук Буша-младшего американскую медаль, и лауреата Нобелевской премии Мира провел лично мистер Мемзер, и если эта вербовка не считается таковой, если о разведке ФРС нигде не сказано, а Мемзер лишь выдуманный персонаж, не имеющий реального прототипа, то пусть небо свалится на землю, а реки потекут вспять. Дать оценку самому вероломному предательству – задача честных историков. Оценивать они будут последствия, а пока до последствий далеко, пока идет реакция, вызванная предательством, и когда она прекратится, то очень может статься, что Россия в размерах сильно уменьшится.
* * *Это только у фантаста Беляева голова жила отдельно от тела. На то и существует фантастика, чтобы предсказывать то, что когда-нибудь непременно станет реальностью, будет придумано, построено, будет летать, плавать, перемещаться во времени. Любая мысль, пришедшая в человеческую голову, мысль о самом на первый взгляд несбыточном рано или поздно становится идеей, и вот оно! – придумано, родилось, остается лишь воплотить это в чертежах, металле, пластике... Кто и когда придумал идею глобальной экономики – точно установить теперь невозможно. Единственное, что с высокой вероятностью можно предположить, – идея для своего времени была опасной, за нее можно было угодить в тюрьму, а то и поплатиться жизнью. Идею придумала голова, а голове требуется тело, желательно сильное, и вот голова двинулась на его поиски, осела в Америке, прикрепилась, и стали с тех пор Американские Штаты для головы тем самым телом.
Менялы, ростовщики, банкиры... Вот у кого вместо сердца золотая монета в пятьдесят долларов, выставленная нынче в Вашингтонском музее. Алчность – самый любимый, обожаемый, боготворимый из грехов. Да и грех ли это? Полно! Ведь он на первый взгляд так безобиден. Всего лишь желание человека жить по-человечески, исповедуя эгоизм, стремясь к элитарности своего круга. Алчность не дает сердцу остановиться, мысли – зайти в тупик; алчность создает движение, которому наплевать на преграды. Для алчности нет преград.
Когда Мемзер вскользь упомянул о своей принадлежности к тому небольшому кругу мировых банкиров, он не лукавил. Сыграло свою роль тщеславие. Там, стоя за кафедрой, он вдруг захотел, чтобы его сию секунду начал боготворить этот обреченный молодой человек, этот мальчик, для которого Мемзер придумал страшную, невероятную участь. В конце концов, хочется того или нет, но старость подступила совсем близко. Необходимо подумать о том, как избежать ее, – любой ценой. Пусть и ценой жизни этого мальчишки, который слушает его, открыв рот. На Мемзера снизошло наваждение: он сделался сентиментальным, ему вдруг захотелось поведать племяннику свои сокровеные тайны, и, забывшись на мгновение, он вдруг представил юношу своим наследником, идейным сподвижником. Но нет, разумеется, никаким наследником тот никогда не станет. Однажды Мемзер уже пережил трагедию, после которой мысль о наследниках стала для него почти невыносимой.
