Девушка из хорошей семьи - Мисима Юкио

Проблемой было второе января.

Кэйити настойчиво советовал Касуми снова надеть кимоно, но она твердо отказалась и предпочла европейское платье. Считала, что в кимоно проигрывает Акико.

– Сегодня брат с женой тоже будут, – как бы невзначай заметила Касуми, когда они собирались выходить.

– Да, знаю, – беззаботно отозвался Кэйити.

С конца прошлого года Касуми для выяснения правды придумала такие вопросы-ответы. С самого Рождества она каждый день мучительно размышляла, как бы сказать Кэйити: «Послушай, Акико после рождения ребенка опять стала красавицей».

И про себя отвечала: «Да, правда». На этом можно было остановиться.

Но Кэйити, при всей своей привычке по любому поводу отпускать глупые шуточки, Акико даже не упоминал, а Касуми малодушно не задавала наводящих вопросов, как бы ей ни хотелось вывести разговор на невестку.

За это время ее душевное состояние сильно изменилось. Касуми считала, что Кэйити нарочно ничего не говорит об Акико, а значит, что-то скрывает. Если бы ничего не было, он бы просто сказал: «Она похорошела».

Касуми продолжала изводить себя такими мыслями, ей казалось, что подозрения превратились в неопровержимые доказательства, и Новый год, которого она с детства всегда нетерпеливо ждала, стал теперь зловещим предвестником несчастья. Сосновые ветки, повсюду расставленные на улицах, виделись ей торчащими из-под земли жуткими рогами огромных чудовищ.

За брошенной вскользь фразой: «Брат с женой тоже будут» – скрывался целый арсенал психологических приемов. И когда Кэйити, не ведая о подозрениях жены, ответил: «Да, знаю», а затем беспечно отстранился и первым вышел из квартиры, он не обратил внимания, как пристально Касуми вглядывалась в его лицо и какая настороженная серьезность застыла в ее глазах.

Новогодний город сверкал огнями. Прошли три гейши из нового увеселительного квартала, с традиционными прическами, но в простых бархатных накидках. Их незатейливая аляповатость соперничала безвкусицей с яркими украшениями в витринах, с вычурной пышностью новогодних поздравлений на вывесках. Касуми заметила, что гейши носят телесного цвета теплые чулки.

«Подумать только, они тоже мерзнут». Казалось бы, эта мысль была рождена презрением, но нет: девушка из хорошей семьи, ныне замужняя женщина, просто питала к гейшам пиетет хотя бы потому, что они терпели лишения.

– Поедем на такси, – предложил Кэйити.

– Но до Сэйдзёгакуэн очень далеко. Выйдет больше тысячи иен.

– Ничего страшного, в Новый год можно потратиться.

Они сели в такси. День был ясным, но по улицам гулял, поднимая клубы пыли, сильный ветер.

Когда они ездили вместе на машине – не важно, днем или ночью, – Кэйити всегда брал Касуми за руку, а она снимала перчатку. Вот и сейчас стянула ее, как обычно, и произнесла:

– Как это назвать? Первое в новом году…

– Первое рукопожатие?

– Да, первое рукопожатие. Правда, романтично?

Конечно, Касуми бы очень расстроилась, не возьми Кэйити ее за руку, но даже этот привычный ласковый жест не помешал ей подумать: «Какое-то формальное рукопожатие получилось». С тех пор как ее обуяла ревность, она назойливо требовала от мужа проявлений любви, и Кэйити вполне мог решить, что жена все больше в него влюбляется.

Касуми невольно сравнивала это нежное рукопожатие с еле заметными движениями пальцев брата и его жены, желавших коснуться друг друга. Пожалуй, тогда она придавала этому слишком большое значение. Ведь когда люди друг друга любят, вполне естественно сплетаются их пальцы, соприкасаются влажные ладони. Подумав об этом, Касуми буквально физически ощутила, как тесно сплелись пальцы Кэйити и красивые пальцы Акико, и больше не могла спокойно держаться с ним за руки. Но если отстраниться, опять возникнут вопросы, придется объясняться; поэтому она оставила все как есть.

Касуми опустила взгляд: безвольно лежащая на коленях рука показалась ей рукой проститутки. Рукой в перчатке она взяла снятую перчатку и легонько ею поболтала, как игрушкой. Такие жесты всегда очень трогали Кэйити.

– Нашему новому году не хватает серьезности.

– Да. Когда рукопожатие формальное, можно и руку на перчатку поменять.

Кэйити, словно где-то внутри его повернули выключатель, вдруг крепко сжал пальцы Касуми и, не обращая внимания на водителя, поцеловал жену:

– Вот заноза!

У счастья Касуми был привкус грусти.

Этим новогодним вечером в доме Фудзисавы больше всего восхищения досталось Сигэру – ребенку Масамити и Акико.

Он почти все время спал, но собравшиеся по очереди заглядывали в кроватку, а когда пришло время кормить, Каёри решительно и властно выставила мужчин из комнаты. Только Масамити было разрешено остаться, но, увлекаемый общим потоком, он тоже выскочил за дверь.

Касуми поразила полнота обнаженной груди Акико – словно созревший фрукт, при первом же касании руки эта грудь брызнула молоком.

Пышная, белая, с бегущими по коже синими ниточками вен, она казалась чужой на худощавом теле Акико, чем-то самостоятельным, не принадлежащим ей. Представлялось, что в некой стране, населенной множеством матерей, есть источник, из которого потоком течет молоко, и порой он принимает такую огромную форму.

Каёри и Акико обсуждали вопросы кормления; Касуми это не слишком интересовало. Как ни странно, вид невестки с обнаженной грудью не был ей неприятен. Когда три женщины беседовали, окружив младенца, спящего в кроватке в бывшей комнате Касуми, ревность ослабла.

– Я прошу прощения! – пошутил из-за двери Кэйити. – Мы тоже очень проголодались, можно и нам поесть?

– Да-да, – ответила Каёри, поднимаясь.

Акико, запахнув на груди одежду, тоже встала.

В отличие от рождественского праздника в ресторане, этот семейный ужин проходил спокойно и радостно. На столе выстроились традиционные новогодние блюда, но еще раньше возникло уютное настроение, какое появляется во время празднования Нового года в тесном семейном кругу. Касуми тоже легко погрузилась в эту домашнюю атмосферу, и Ититаро был в прекрасном расположении духа.

Вскоре Касуми заметила кое-что необычное: Кэйити и Акико почти друг с другом не разговаривали.

Кэйити пошутит – Акико безразлично, едва-едва улыбнется.

– Сигэ-тян, похоже, характером не в брата пошел, а в Касуми. Что, сестрица, мучаешься? – интересуется Кэйити, на что Акико только бросает вскользь:

– Ну не знаю…

И ее безразличие пресекает еще не начавшуюся беседу.

«Это странно!» У Касуми тут же проснулся нюх. Кэйити, судя по всему, поведение Акико ничуть не огорчало.

«Вот он, знак, что любовь развивается».

После ужина все смотрели телевизор, болтали, отдыхали, как кому нравится. Детей, которые приставали бы: «Давайте играть в карты, давайте в ходилки!», не было, и получился спокойный новогодний праздник взрослых. Даже Ититаро этим вечером не думал о делах компании, связанных с началом года.

– Может, потанцуете в гостиной? – предложил он.

– Натанцевались на Рождество, – отозвалась Касуми. Она не хотела вновь пережить такие мучения.

– Тогда давайте просто послушаем пластинки, – подал голос молчаливый Масамити.

– Неужели не хотите танцевать? – настаивал Ититаро.

– Дорогой, пусть молодые делают что хотят, – вмешалась Каёри.

Масамити, опьянев от сакэ, прилег на диван:

– Вот морока! Акико, выбери сама и поставь пластинку. А я здесь полежу и послушаю. Отсюда хорошо слышно.

– Ладно, если оставить дверь в гостиную открытой… Папа, мама, вам мешать не будет?

– Нет-нет. Интересно послушать, как они вместе будут звучать: из телевизора – рассказчик кукольного театра, с пластинки – мамбо. Ах да! От фирмы грампластинок пришел новогодний подарок, несколько новых пластинок. Там, кажется, есть запись Белафонте [28] в Карнеги-холле. Я еще не слушал.

– Пойдем посмотрим.

– Они там, в ящике для бумаг.

Акико потянула Касуми за собой, они зажгли в гостиной свет и принялись перебирать пластинки. Касуми, умело скрывая беспокойство, держалась оживленно, улыбалась невестке. Это давалось нелегко, но с некоторых пор она научилась хорошо прятать свои чувства под маской беззаботности, и по лицу нельзя было понять, что у нее на душе.