Соучастники - Ли Уинни М.

После того как она произнесла свою последнюю реплику, мы молча сидели в темноте, продлевая мгновение. Не хотели вспоминать о том, что это всего лишь пробы, и сцена уже сыграна, и сейчас Холли выйдет из этой комнаты, из этого здания, пойдет прочь по улице, а нам придется смотреть, как череда новых актрис пытается сыграть тот же персонаж, хотя им в жизни не сравниться с тем, что мы только что видели.

Холли не двигалась с места; как всякая хорошо обученная артистка, она знала, что нельзя выходить из образа, пока не скажут: “Стоп! Снято!” И, быть может, в то мгновение все мы были у нее в руках. А может быть, в то мгновение она была в руках Зандера и Хьюго.

Но Вэл это мгновение перебила.

– Отлично.

Холли сделала шаг назад, из образа вон, и широко улыбнулась; ее лицо сияло.

– Правда? Спасибо. Что-то я волновалась.

– Не нужно, – сказала Вэл, и я услышала искренность в ее голосе – обычно таком бесстрастном и деловом. – Необыкновенное чтение.

Когда восемью минутами позже Холли ушла с проб, у меня было такое чувство, будто сплошная скорлупа мира треснула и нам явилась вселенная за его пределами. Вот оно, главное – и в подборе актеров, и в актерской игре, и в кинопроизводстве. Совершенный союз персонажа с исполнителем. Вот она, осуществимая алхимия.

Вопреки слезливости диалогов Зандера, вопреки всей этой сентиментальщине – “столкнувшись с угрозой, молодая мать идет на крайние меры”, – Холли как-то сумела вдохнуть в эти реплики вольную жизнь. Она превратила нас в своих приверженцев одной лишь силой своей притягательности.

Такая естественность, такая уверенность, такой непринужденный профессионализм. Качества, которых мужчины этого мира ждут от женщин, хотя для их возникновения требуется так много предварительной подготовки.

Сидя в одиночестве в уголке, я тихо радовалась выступлению Холли. Я все равно посмотрела еще три выступления других актрис, чтобы проверить, не случайность ли то, что я видела до них. Но оно не было случайностью. Потенциал, который я увидела на том зернистом видео, на том дешевом одноразовом DVD, был настоящим.

Сомневаться не приходилось. Холли Рэндольф была одна на миллион.

Глава 17

Я знаю, Том хочет, чтобы я продолжала, но сейчас я просто не могу. В этом месте истории я натолкнулась на какое-то физическое сопротивление. Внутри перегородило дорогу.

Я понимаю, что лишилась сил. Взглянув на часы, потом в окно, я вижу, что свет стал другим. Лежащие на мидтауне тени вытянулись под солнцем.

Я вижу мешки под глазами Тома Галлагера и думаю: сколько часов в минувшем году он провел, выслушивая рассказы озлобленных, сожалеющих о чем-то женщин, обозревая психологический ущерб, причиненный прошлым?

Тишина. Мы оба молчим.

– Вы хотите продолжать? – Я различаю в его голосе нотку озабоченности; может быть, ему и правда не все равно.

Я колеблюсь.

– Не уверена, что могу. Сейчас.

Минувшие несколько часов уровень тошноты в моем теле повышался, веля мне остановиться, не заходить дальше.

Я хочу прекратить все, даже не доходя до Лос-Анджелеса. Остаться тут, в Нью-Йорке, в городе, который всегда был мне домом, – и ничего этого никогда не случится. Но я знаю, что это неправда, потому что все уже начало случаться на этом кипучем острове, кварталах в сорока от того места, где мы с Томом сейчас сидим.

– Я могу вернуться. Рассказ-то не окончен.

– Разумеется, – соглашается Том. – Я уже несколько месяцев этим занимаюсь, так что спешки особой нет. Если хотите продолжить попозже… Может, на следующей неделе – можем встретиться.

Может, думаю я.

От солнца, наверное, отошло облако, потому что с неба вдруг бьет свет, слепит меня. Я поднимаю руку прикрыть глаза и щурюсь на Тома.

– Послушайте, – говорит он мягко, – вам решать. Чего вы хотите?

Когда я выхожу из этого августовского небоскреба, отметившись на проходной в шестнадцать двадцать одну, сдав пропуск с пиксельным подобием моего лица, возвращаться домой я не готова.

Дома-то что? Пустая квартира. Очередные студенческие сценарии на проверку.

До Манхэттена я теперь редко добираюсь, поэтому, наверное, можно себя и побаловать. Сходить в “Квод” на последний иностранный фильм или посидеть на скамейке в Центральном парке, посмотреть, как старики в шахматы играют.

Но какая бы мысль ни была у меня поначалу, оказалось, что я иду в сторону даунтауна, прочь от неонового разлива Таймс-сквер, стремясь куда-то подальше, куда-то, где будет поменьше народу.

Взглянув на телефон, я вижу сообщение от сестры, но не обращаю на него внимания. Я уже не отвечаю на ее смс немедленно, как раньше.

Из головы у меня не выходит юная Холли Рэндольф, волнение, с которым я наблюдала за ней на пробах. Я думаю о надежде стать той, кем я могла бы стать, которая была у меня в двадцать семь лет. И о той, кем оказалась Холли.

Я бездумно захожу в метро, выныриваю на тротуар Канал-стрит.

Я иду словно в трансе. Ноги сами ведут меня по асфальту знакомой дорогой, но сознательно я бы этой дорогой не пошла. Наверное, на каком-то глубинном уровне мое тело запомнило путь и, словно какой-то инстинкт возвращения у перелетных птиц, неуклонно влечет меня туда, куда мне суждено прийти. В то место, куда я слишком часто попадала летними вечерами, пока мы не перебрались в Лос-Анджелес.

Оказавшись там, я с трудом его узнаю. Частный клуб либо закрылся, либо переехал.

Заведений вокруг я тоже не узнаю. Пиццерия стала роскошным маникюрным салоном. Винный магазин, где я затаривалась на ночь, стал органик-кофейней, где подают куркума-латте. Но я узнаю вход, где часто проскальзывала за стеклянную дверь в узкий, сверкающий коридор.

Я стою на тротуаре, задрав голову, ищу то окно на четвертом этаже. То, у которого стояла бы десять лет назад, рассматривая кого-нибудь на улице – кого-нибудь, очень похожего на меня.

Я бы тогда не поняла, что это мое будущее смотрит на меня снизу.

Расшифровка разговора (продолжение):

Сильвия Циммерман, 14 часов 39 минут.

сц: А с кем вы еще говорили? С Сарой? Сарой Лай?

тг: К сожалению, я никак не могу раскрывать свои источники.

сц: Ну, мне кажется, с Сарой поговорить бы стоило. Она-то совсем по-другому начинала.

тг: Что вы хотите этим сказать?

сц: Том, она начинала с нуля. Ее родители – иммигранты из Гонконга, у них какой-то там ресторан в Куинсе. В кино она забрела, можно сказать, случайно, и того, что у нее было, добилась благодаря… ну вот этому всему, страсти, таланту и усердию. (Пауза.) Не могу осуждать ее за амбициозность… Мы в киноиндустрии все такие. Но Сару, возможно, подстегивало то обстоятельство, что она начинала с нуля. Может, ей важнее, чем нам всем, было хорошо себя зарекомендовать.

тг: Что вы подразумеваете под “хорошо себя зарекомендовать”?

сц: У таких, как Сара, второй попытки преуспеть в этом деле не бывает. Если ты такой – связей у тебя нет, – то спуску не жди. Поэтому я была рада, что дала ей шанс.

тг: Как вам с ней тогда работалось?

сц: Она была хороша, всегда хороша. Всегда надежна. В этом бизнесе необходимо, чтобы рядом был кто-то, на кого ты всегда можешь положиться. Сара была таким человеком. Пока не появился Хьюго.

тг: Так все-таки была она надежна?

сц: Так просто не ответишь. (Пауза.) Поначалу была. Просто чудо, а не сотрудница: все схватывала на лету, сверхурочной работы не боялась. Но в ней было что-то, что как будто заставляло ее… всегда хотеть чего-то большего.

тг: Как вы думаете, чего она хотела?

сц: Может, она считала себя выше чего-то, что ей поначалу приходилось делать? Что ей нужно заниматься чем-то посерьезнее брошюровки сценариев и ксерокопирования? Но все же с чего-то начинают. А немного скромности никому не повредит.