Елена Колина - Наука о небесных кренделях
– А ты преспокойно спала и утром НЕ ПОЗВОНИЛА. Я из-за тебя переживаю, а ты?! Ты хотя бы спросила меня, как я жила все эти дни, например, сегодня утром? Ты знаешь, что у меня недостача? Во вчерашней выручке не хватает трех тысяч! Куда они делись, а?! Тебе вообще интересна моя жизнь?! Я вот из-за тебя всю ночь не спала, представляла тебя в будущем: Андрей на работе, Мура замужем, Лев Евгеньич совсем старый…
Мне было невыносимо стыдно. Мои тайные страхи оказались выложены перед Нашими Новыми Родственниками, как на выставке, они могли их рассматривать, перебирать, жалеть меня…
– Мурочка обязательно прочитает ваши произведения, и муж тоже найдет время, – вмешался Игорь Юрьевич, – а Льва Евгеньича можно будет положить в хорошую клинику, есть специальные клиники для пожилых, дорого, конечно, но зато они там играют в шахматы, в домино, даже романы заводят… И с недостачей в принципе можно помочь.
– Пусть сначала покажет бухгалтерию, – деловито сказала Тата.
– Но какая недостача у актрисы? – удивился Игорь Юрьевич. Мягкий нежный человек, и бизнес у него мягкий, нежный – белье, а Тата жесткая, у нее катера и яхты.
– Антреприза, сама играю, сама собираю деньги, мне как творческому человеку трудно обращаться с деньгами, – отмахнулась Ирка, вскочила из-за стола и, вытащив с полки мою новую книжку, бросилась в наступление: – Есть еще кое-что! И я тебе сегодня все скажу! Как ты могла поступить так некрасиво, так бестактно? Объясни сейчас при всех, как ты могла назвать персонажа моим именем?!..Да, я сказала «можешь назвать своего персонажа Ирка-хомяк, это мой вклад в литературу». А теперь передумала. Из-за тебя я навсегда останусь в литературе хомяком! Кроме того, это неделикатно по отношению к Илье: Илья – публичный человек, а его жена – хомяк. Люди подумают, что мне тоже вводили ботокс в носогубные складки! Получается, ты открыла мои секреты! Стольким людям!..А кстати, скольким людям?? Ну-ка, посмотрим, какой тираж… о боже!..
Илья примирительно сказал:
– Персонаж – это семиотический объект, обладающий определенным набором свойств и культурными кодами. «Хомяк» в качестве культурного кода передает содержащиеся в нем свойства: неприхотливость, дружелюбие, способность обходиться незначительным количеством пищи.
Ирка благодарно кивнула – да, точно.
Если честно, правда не совсем на моей стороне.
Ирка сказала: «Я требую полного соблюдения частичного инкогнито» – разрешила назвать персонажа в ее честь, но без интимных деталей. Еще Аристотель говорил, что произведение – это живое существо, живет по своим правилам, оторвавшись от автора, иными словами, носогубные складки написались сами. Но Ирке нет дела до литературы, она просто хотела дарить знакомым книжку со словами «я здесь фигурирую»…Известен случай, когда один политический деятель собрался писать автобиографическую книгу, но его друзья не хотели фигурировать в книге и собрали деньги, чтобы он не писал книгу, и отдали ему вместо гонорара. Если бы Ирка отдала мне дневную выручку, я бы согласилась не писать?… Думаю… нет. Тем не менее упомянуть носогубные складки было не совсем порядочно.
Я зажмурилась и начала повторять про себя спасительные слова «фиеста, фиеста…». Я не имела в виду, что мне пора на полуденный отдых, и не сравнивала себя с Хемингуэем, просто успокаивала себя историей романа «Фиеста». Хемингуэй описал в романе друзей и любовницу и почти дословно воспроизвел их разговоры. Его друзья были уязвлены и чувствовали себя оскорбленными перед столькими людьми!..Перед сколькими людьми? Какой тираж был у Хемингуэя? А если учесть все переиздания? Аудиокниги? Переводы? «Фиеста» – один из самых переводимых американских романов. Это было не совсем порядочно.
– По статистике, каждую книгу читают три человека, умножим тираж на три… книжка продается хорошо, значит, будут переиздания, их тоже нужно умножить на три… Нужно было колоть не ботокс, а гиалуроновую кислоту, – бормотала Ирка.
Умберто Эко писал, что читатель использует текст «как проводник для собственных чувств, зародившихся вне текста или текстом случайно навеянных». Моя книжка пробудила в Ирке подсознательное чувство вины за то, что не сразу освоилась в мире косметологии.
– Ирка, прости меня, я была неправа, – сказала я.
Но это были не вполне искренние извинения, – а если бы друзья Хемингуэя посмотрели на это с другой стороны? Осознали, что теперь произнесенные ими слова не исчезнут, не растворятся в вечности, их страсти, ошибки, падения будут жить вечно, приблизительно вечно? У них бы голова закружилась при этой мысли!.. Вот и Ирка-хомяк, – кто вспомнит, что она вводила ботокс в носогубные складки? Никто. А благодаря моей книжке совершенно иная ситуация.
Я продолжала просить прощения, тупо твердила «прости меня за все, что я тебе сделала». Считаю, лучше не упираться и попросить прощения, даже если не чувствуешь своей вины, но – тогда тебя должны сразу же простить! А Ирка все не прощала меня! Атмосфера за столом оставалась напряженной, и Илья, заметив, что Иркина обида на меня уже переливается через край и моя обида на противного хомяка, испортившего прием Наших Новых Родственников, переливается через край, посмотрел на меня с выражением «что я тебе говорил, на свете счастья нет» и успокаивающе сказал:
– Девочки, все не так трагично… то есть, конечно, трагично, но не так. Ира не останется в литературе хомяком, потому что сиюминутное женское щебетанье – не литература. В литературе остаются произведения интеллектуально изощренные, с элементами самопознания и самобытной интерпретацией.
Я знаю, что в моих книгах нет интеллектуально изощренной интерпретации самопознания, всего лишь неприхотливость и дружелюбие, что по шкале номинаций и смыслов я не писатель, а хомяк. Но одно дело знать, и совсем другое, когда из бутылки выпускаются злые духи. И зачем обижать Тату, которой нравятся мои книги?
– Простите, Тата, но мы не говорим о книгах… о книгах нельзя. Сейчас будем подавать голубцы, – сказала я, стараясь замаскировать внезапным интересом к голубцам подступающие слезы.
ГолубцыИлья с отсутствующим видом смотрел в свой айфон. Из фейсбука Илья узнает все новости быстрее, чем из средств массовой информации.
– С каждым принятым законом Россия все дальше уходит от Европы, – сказал Илья и сам себе напомнил: – Мы не говорим о политике, мы едим голубцы.
– Зачем нам Европа, у нас особый путь развития, – сказал Никита, ни к кому не обращаясь.
– Особый путь, какой именно? – сказал Илья, ни к кому не обращаясь.
– Кому нравится, чтобы геи в церкви венчались, может валить в свою Европу, – сказал Никита, ни к кому не обращаясь. Злобно попробовал голубцы. – А где мясо?! – закричал Никита. – Мясо где?! На фига мне вегетарианские голубцы?!
