Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь
— Подкрепитесь, деточка, Соломон Михайлович скоро вернется. У него каждый день тысячи дел. Но он вас примет. А пока согрейтесь, видно, что продрогли.
Она не пыталась разузнать, зачем Марина пришла. Пока Марина глотала бульон, женщина ласково гладила ее по голове. Марина была тронута до глубины души, у нее покатились слезы. Сколько уж лет прошло с тех пор, как ее так же гладила мама!
Михоэлс вернулся где-то через час. Он пригласил Марину в крошечную комнатку, всю заваленную книгами и рукописями. Там, весело на нее глянув, он воскликнул:
— Добро пожаловать, товарищ Гусеева. Значит, все-таки решилась!
Такой прием поразил Марину. Михоэлс лукаво посмеивался. Марину потрясла и его внешность. Он был просто уродлив: чуть раскосые глаза; широкий рот в беспрестанном движении; всклокоченные кудряшки, обрамлявшие непомерно высокий лоб и сияющую лысину; кустистые брови, сбегавшиеся к основанию внушительного носа. Короче говоря, внешность — мечта антисемита. Выражение его глаз постоянно менялось, казалось даже, меняется их цвет. Благодаря мимике это некрасивое лицо лучилось обаянием ума, темперамента. Михоэлс наслаждался Марининым изумлением.
— Ты, небось, сейчас пытаешься сообразить, откуда это я прознал о твоих сомнениях? Ты ими ни с кем не делилась, а этот пройдоха Михоэлс сразу тебя раскусил. Просто мистика! Но дело в том, что мне столько о тебе рассказывали, товарищ Гусеева, что ты для меня будто старая знакомая.
— Обо мне?
— О ком же еще? Кто рассказывал? Твои верные друзья — Каплер и Камянов… Они тебя обожают. Ох, какой идиот, этот Люся! Бог знает, где он сейчас.
— Люся вам обо мне рассказывал?
— Все уши прожужжал. Он у тебя находит большой талант. Ну, об этом мне судить еще рано, надо тебя посмотреть на сцене. Хотя и Камянов подтвердил: «Не без недостатков, конечно, но действительно талантище, настоящий алмаз, правда, нуждающийся в огранке». От себя добавлю: недостатки можно искоренить, если трудиться и трудиться.
Тут он скорчил гримасу. Марина покраснела, он ее просто оглоушил. Михоэлс вдруг посерьезнел.
— Теперь ты все знаешь. А я знаю еще кое-что: наш великий вождь товарищ Сталин с тебя глаз не спускает, так ведь?
Марина промолчала. Михоэлс глядел на нее испытующе.
— Я должна уехать из Москвы завтра вечером.
— Хм-м… Мало времени… Но попробуем устроить. Паспорт у тебя с собой?
Она достала из сумки заветную книжицу с гербом на обложке, без которой советскому гражданину не ступить и шагу. Михоэлс ее внимательно пролистал.
— Отлично… А не хочешь ли ты поучиться актерскому мастерству в Биробижданском еврейском театре?
— В Биробиджане?..
— Знаешь такой город?
Вот такая ирония судьбы. Еще б ей не знать! Узнала еще десять лет назад, когда «папаша» Калинин поднял рюмку водки в честь создания еврейского национального района в сибирской глуши. Именно той ноябрьской ночью, когда и начались ее беды.
— Вижу, что знаешь. Тем лучше, не надо ничего объяснять.
— Это невозможно… — пробормотала Марина.
— Отчего же нет? Мне доверили подбирать для него актеров. Я, можно сказать, король еврейской сцены. Каких артистов считаю нужным, тех и отправляю в Биробиджан. А вообще, Еврейская автономная область — потрясающее начинание! Воплощение многовековой мечты… Хотя бы на короткое время…
— Но я ведь не еврейка.
Брови Михоэлса комически взлетели.
— Совсем не еврейка. Я знаю, мне и об этом Люся поведал.
Маринино смущение его забавляло. Разумеется, он намекнул на ее дурацкую болтовню. Марина опустила голову, ее щеки пылали от стыда.
— Но не страшно. В Биробиджане не только евреи. Во всем мире другие народы разбавлены евреями, а там евреи — гоями.
Михоэлс расхохотался. А потом заговорил, смежив веки, теперь скрывая выражение глаз.
— Конечно, тебе надо будет выучить идиш. Да и вообще освоить еврейскую культуру, нравы, взгляд на жизнь, привычки, которые, я знаю, тебе когда-то были не по душе. Но люди меняются и вкусы меняются. Каплер меня уверял, что, как ни странно, у тебя в характере много еврейских черт. В истинную иудейку ты, разумеется, не превратишься, но с ролью еврейки, уверен, справишься…
Марина не нашла что ответить. Михоэлс откровенно веселился. Его смех был невероятно заразителен. Недаром этот великий актер умел заставить зал смеяться, когда надо плакать.
Он вновь посерьезнел. Ласково взял Марину за руку.
— Я тебе прямо сейчас дам первый урок. Вот пример еврейского взгляда на жизнь, который впитывается с молоком матери. Гой, если с ним стряслась беда, ищет у окружающих сочувствия, а еврей — имею в виду настоящего еврея — от нее просто отмахнется. Скажет себе: «Да, со мной случилось несчастье, но ништ гедейгет!» — то есть: «Ну и ладно!» А знаешь, почему?.. Конечно нет, откуда ж тебе знать? Да потому, что он только и думает, что о своем дне рождения…
Михоэлс лукаво улыбнулся. Марина не понимала, о чем речь, но он уже заразил ее своим весельем.
— Спросишь, почему настоящий еврей так ждет своего дня рождения? Потому что в этот день ему, как у нас принято, пожелают: «Биз ундерт ун цванцик!», то есть: «Живи до ста двадцати лет!»
Михоэлс сделал паузу. Маринино лицо выражало легкое недоумение.
— Эта цифра, сто двадцать, не с потолка взята, столько лет прожил библейский Моисей. Значит, и на твоем дне рождения тебе пожелают дожить до возраста Моисея. А знаешь, почему? Конечно нет, откуда ж тебе знать?..
Михоэлс встал с кресла. Теперь он, изображая клоуна, заговорил писклявым голоском:
— В этот день весь народ собрался, чтобы поздравить Моисея. Но теперь ему пожелали: «А гутн тог!» — «Благополучного дня!» То есть чтобы он отлично прожил свой последний день и умер в прекрасном настроении.
Тут Михоэлс расхохотался так бурно, что и Марина не удержалась от смеха. Она хохотала безудержно, до слез, а Михоэлс, хотя и смеялся, но глаза у него оставались серьезными.
— Неважно, еврейка ты или нет, моя девочка, — начал он, опять устроившись в кресле. — В Биробиджане об этом не спрашивают. Не еврейка, так станешь! Если твои друзья правы, для такой артистки, как ты, изобразить еврейку — раз плюнуть! Всему научишься. Выучишь идиш. Неплохо бы вдобавок иврит. Это может пригодиться. Ты поймешь, кто такие евреи. Поверь мне, не так уж трудно нас понять. Но я тебя посылаю в Биробиджан при одном условии: ты там будешь прилежно учиться актерскому ремеслу. Станешь тем, кем и должна стать, — большой артисткой, чтобы я мог тобой гордиться. Большой еврейской актрисой, которая никогда не теряет самоиронии. Эту цену ты должна заплатить за право принадлежать к нашему народу. Для нас Биробиждан — это новый Израиль! Мы должны прославить эту землю, испытывать гордость, что мы евреи. Вот что самое главное!
