Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь
Из директорского кабинета доносились голоса. Камянов что-то говорил, пока его не прервала насмешливая реплика. Марина решила, что его одернул тот тип в очках. Слов разобрать не удавалось, лишь гул разносился по коридору. Но по интонациям было ясно, что с Камяновым говорят резко, неприязненно.
Бормотание продолжалось. Теперь было не слышно Камянова. Через несколько минут голоса зазвучали громче. «Кожаные плащи» были уже в коридоре. Попрощались насмешливо, угрожающе:
— До скорой встречи, товарищ Камянов.
Затем донеслись их удаляющиеся шаги. Было слышно, как они спускаются по парадной лестнице. Потом все смолкло.
Чуть переждав, Марина заглянула в дверную щель, проверить, не крутится ли в коридоре секретарша. Коридор был пуст, служащие театра попрятались по своим кабинетам.
Марина пронеслась по натертому полу, минуя приемную, прямо к двери директорского кабинета. Камянов сидел в своем кресле, обхватив руками голову. Было ясно, что он в полном отчаянии. Увидев плачущего мужчину, Марина попятилась к двери. Но Камянов услыхал, как скрипнул паркет под ее каблуками. Директор вскинулся:
— Марина Андреевна!
Он был испуган ее вторжением. Выпрыгнув из кресла, Камянов подбежал к Марине.
— Вы с ума сошли! Что вы здесь делаете?
Он втащил Марину в кабинет, так резко дернув за руку, что она чуть не упала. Потом захлопнул дверь, опять повторив:
— Да вы просто свихнулись!
— Товарищ директор…
Он приложил палец к губам, беззвучно повторив несколько раз: «Молчите! Молчите!»
Мигнув ресницами, Марина подтвердила, что поняла его. Камянов отпустил ее руку, тревожно оглядел стены, потом опять обернулся к Марине, будто только сейчас обнаружил ее присутствие. Вдруг он стиснул Марину в объятиях. Его скорбное бормотание привело Марину в ужас. Наконец он отпустил женщину и взял сигарету из лежавшей на столе разодранной пачки. Дрожащими пальцами, желтыми от никотина, он зажег спичку. Немного успокоился только после третьей затяжки.
Еще раз подав ей знак молчать, он вышел в коридор, шепнув Марине:
— За мной!
Вслед за Камяновым Марина спустилась вниз. Затем он втолкнул ее в комнатку-пенальчик. От густого запаха нафталина там было невозможно дышать. На полках, этажерках стояли болванки со множеством париков всех времен и народов. Марина почувствовала себя будто в гуще немой, слепой толпы.
Камянов опустился на стул.
— Все кончено! Надежды нет. «Совершенно бездарный перевод Пастернака. Да и сама пьеса неактуальная, идеологически вредная».
Камянов постарался передать интонации энкавэдэшника, но никак не мог унять дрожь в голосе.
— Сам дурак! Так сглупил! Меня ведь предупреждали, что Пастернак у них теперь в немилости. Но я не думал, что до такой степени… Вот и доигрался.
— Но все-таки они ж не закрыли театр. Можно выбрать другую пьесу…
— Поделом, поделом мне, товарищ Гусеева. А я уж размечтался… Представлял себе новогоднюю афишу: «Гамлет» и Пастернак… Ого-го!
Камянов усмехнулся. Он снял очки и помассировал набрякшие подглазья.
— Ну и воняет здесь!
Затем снова надел очки и стал обшаривать свои карманы в поисках сигарет. Но пачка-то осталась в кабинете. Он вопросительно посмотрел на Марину.
— Я не курю, товарищ Камянов…
Он как-то странно глянул на нее. Взгляд был удрученный. Неожиданно он вцепился ей в руку и привлек к себе.
— Марина Андреевна, — шепнул Камянов, — этой ночью взяли Каплера.
Марина так и застыла с разинутым ртом.
— Он уже целую неделю в Москве, этот псих… Вы знали? Вот и я нет. Он приехал не ради нас с вами. Кретин! Уверяю вас, он действительно сошел с ума. Никогда не угадаете, что он затеял. Это уму непостижимо!
— Что непостижимо?
— С кем он… Господи, это ж самоубийство! У всех на глазах. Целую неделю, если не больше. Явились на оперу Большого театра. Большой эвакуировали, но остаток труппы играет в филиале на Дмитровке. А я-то знаю, что Люся терпеть не может оперу…
— С кем явился, Олег Семенович?
— Со Светланой Сталиной!
Марина остолбенела. От стоящего в комнатке смрада у нее вдруг перехватило дыхание.
Камянов, потирая лоб, бормотал, будто уже к ней не обращаясь:
— Подумать только! Любимая дочка от покойной Аллилуевой… Ох, идиот! Ну зачем она ему понадобилась, эта шестнадцатилетняя девчонка?
— И где он сейчас?
— А как вы думаете? Где и положено — на Лубянке. В самом аду.
Они обменялись невидящими взглядами.
— А тут еще вы, Марина Андреевна…
Марина привалилась к стене. От нафталина у нее слезились глаза.
— Дело не только в том, что вы репетировали Офелию. Они знают про ваши отношения с Каплером.
Бедный Камянов и представить себе не мог, как много «они» знают. Ну, вот и конец! Людоед все-таки сомкнул челюсти.
— Вам нельзя оставаться в Москве, Марина Андреевна. Бегите, пока не поздно. У вас есть какие-нибудь родственники?
Марина покачала головой. Не в ответ, а машинально. От ужаса она ничего не соображала.
Камянов, достав из кармана листок бумаги и авторучку, черкнул несколько слов.
— Это адрес Михоэлса. Вы с ним знакомы? Он сейчас в Москве, приехал ненадолго. Советую его навестить. Михоэлс может вам помочь. Он испытывает слабость к актерам…
Марина что-то недоверчиво буркнула. Ну с какой стати Михоэлс, режиссер еврейского театра, будет ей помогать? Наивный Камянов!
Но она все-таки спрятала листок в карман шубы.
— Теперь мне пора подняться в свой кабинет — вдруг они хватятся? А вы смывайтесь, мигом! И больше сюда ни ногой!
Его голос дрогнул, скулы напряглись. Пожимая Марине руку, он прошептал почти беззвучно:
— Случаются такие дни. Беспощадные! Сегодня утром я получил письмо из Сталинграда. Не от сына, от его друга. Николай… упокоился… Обрел покой единственным способом, который возможен в этом обезумевшем мире.
Марина тайком покинула театр. Она вздрагивала, стоило снегу хрустнуть под ее ногами. Зачем-то петляла улицами. У всех прохожих даже ресницы заиндевели, а ей было жарко в ее шубе.
Она мучительно думала, куда ей податься, чтоб не засекла Лубянка. В квартире Каплера наверняка засада. Да бог с ними, с ее тряпками!
Ну зачем Каплер это сделал? Это ж надо, показаться всей Москве в компании с дочкой Сталина! Камянов прав: самоубийство!
А не месть ли?
Люся один знал, что произошло между ней и Сталиным. Зачем ему понадобилось обольщать шестнадцатилетнюю дуреху, почти дурнушку? Ведь был уверен, что с ним расправятся.
Хороша парочка — Каплер и Светлана Сталина!
