Даниэль Кельман - Измеряя мир
Раз уж они здесь застряли, решил Бонплан, можно, пожалуй, изучить скалы.
Одна из пещер уводила под самые пороги. Над их головами грохотала вода, сквозь просветы в скалах она падала вниз широкими, как столбы, потоками. Между ними можно было стоять, оставаясь сухим. Хриплым голосом Бонплан предложил измерить температуру воздуха в пещере.
Гумбольдт выглядел изможденным. Он не может этого объяснить, но иногда он близок к тому, чтобы все бросить. Медленными движениями манипулировал он с инструментами. А теперь быстро отсюда, пещеру в любой момент может залить вода!
Они поспешно выбрались наружу.
Ливень усилился. Вода низвергалась на них и лила как из ведра, одежда намокла, обувь хлюпала, земля стала такой скользкой, что они с трудом удерживались на ногах. Они сели на камни и стали ждать. Крокодилы скользили по пенящейся поверхности. В клетках истошно орали обезьяны, колотили по дверкам и сотрясали решетки. Оба попугая, как две промокшие тряпочки, свисали со своих жердочек. Один подавленно смотрел перед собой, вылупив глаза, другой непрерывно бормотал что-то жалобное на ломаном испанском языке.
А что, если лодка, спросил Гумбольдт, не вернется?
Вернется, сказал Бонплан. Не надо нервничать.
Дождь, словно небо хотело их смыть с острова, стал еще сильнее. На горизонте полыхали молнии, гром громыхал по береговым скалам беспрерывно, так что эхо от одного удара тут же перерастало в другое.
Гумбольдт сказал, что все это нехорошо. Они окружены водой и сидят на самом высоком месте. Остается надеяться, что господин Франклин, создавший теорию грозовых разрядов, был не прав.
Бонплан молча достал бутылку и сделал глоток.
И он очень удивлен, сказал Гумбольдт, что на порогах так много ящериц. Это противоречит гипотезам зоологии.
Бонплан сделал второй глоток.
С другой стороны, есть примеры с рыбами, которые поднимаются даже по водопадам.
Бонплан вздернул брови. Гром превратился в сплошной не ослабевающий грозный гул. На другом конце острова, не более пятидесяти шагов от них, на камни с силой грохнулось что-то большое и темное.
Если они умрут, сказал Гумбольдт, никто про них ничего не узнает.
Ну и что, сказал Бонплан и отбросил пустую бутылку. Мертвый он и есть мертвый, ему все равно.
Гумбольдт с опаской поглядел на крокодила. Если они вернутся на берег, он все отправит своему брату: растения, карты, дневники и все коллекции. На двух разных кораблях. И только тогда отправится к Кордильерам.
К Кордильерам?
Гумбольдт кивнул. Он хочет увидеть великие вулканы. Вопрос о нептунизме должен быть решен раз и навсегда.
Вскоре они уже сами не представляли, сколько времени тут ждут.
Один раз мимо них пронеслась мертвая корова, потом крышка рояля, за ней шахматная доска и разломанное кресло-качалка. Гумбольдт осторожно вытащил часы, прислушался к их тихому парижскому тиканью и заглянул под защитный клеенчатый футляр… Судя по тому, что показывали стрелки, гроза или началась несколько минут назад, или они сидят на одном месте больше двенадцати часов, или потоп залил и взбунтовал не только реку, лес и небо, но и само время, просто смыл несколько часов, так что новый полдень слился с полуночью и следующим утром. Гумбольдт обхватил руками колени.
Иногда, сказал он, он и сам удивляется. С точки зрения правоты ему положено инспектировать рудники. Жить в немецком замке, производить на свет детей, охотиться по воскресеньям на оленей и один раз в месяц ездить в Веймар. А он сидит тут, в центре этого всемирного потопа, под чужими звездами, дожидаясь лодки, которая никогда не вернется.
Бонплан спросил, не кажется ли ему его жизнь ошибкой? Замок, дети и Веймар — это ведь очень серьезно!
Гумбольдт снял шляпу, которую вода превратила в бесполезный ком. Из джунглей показалась летучая мышь, бедняга сбилась из-за бури, ливень придавил ее книзу, и через пару взмахов крыльев вода унесла ее с собой.
Подобная мысль, ответил Гумбольдт, никогда не приходила ему в голову.
Даже хотя бы на одну секунду?
Гумбольдт подался вперед и посмотрел на крокодила. Он обдумывал вопрос Бонплана. Потом отрицательно покачал головой.
ЗВЕЗДЫ
Возвестив миру, где и когда появится эта планета в следующий раз (разумеется, сперва ему никто не поверил, однако злосчастная груда камней день в день и в точно указанный час вышла все-таки из тьмы), он, видите ли, стал знаменитым. Астрономия — наука популярная. Короли всегда интересовались ею, генералы внимательно следили за достижениями астрономов, князья назначали поощрительные премии за сделанные открытия, а газеты сообщали о придворных звездочетах Маскелайне, Мейсоне, Диксоне и итальянце Пиацци как о героях. Человек, который кардинально расширил горизонты математики, представлялся им всего лишь курьезной фигурой. А вот тот, кто открыл звезду, был человеком, добившимся положения в обществе и успеха в жизни.
Ну, стало быть, сказал герцог, теперь ее можно видеть. И он своего добился.
Гаусс, не зная, что на это ответить, молча поклонился.
А что еще, спросил привычно герцог после задумчивой паузы. Какие новости в личной жизни?
Он вроде прослышал о его намерении жениться?
Гаусс подтвердил, что так оно и есть.
Зал для аудиенций претерпел изменения. Зеркала на потолке, очевидно вышедшие из моды, заменили листами сусального золота, и свечей теперь горело чуть меньше. Да и сам герцог выглядел как-то иначе. Он постарел. Одно веко дрябло обвисло, щеки стали толстыми, его грузное тело всей тяжестью своего веса болезненно давило ему на колени.
Дочка кожевника, так он слышал?
Точно, сказал Гаусс. Улыбнувшись, он еще добавил: Ваше высочество. Что за странное обращение! И что за место. Ему надо собраться, чтобы не показаться непочтительным. К тому же он любил герцога. Герцог был неплохим человеком, старался делать все правильно и, по сравнению с большинством других, был неглуп.
Но семью, сказал герцог, нужно кормить.
Этого он отрицать не может, сказал Гаусс. Потому-то и посвятил себя служению Церере.
Герцог посмотрел на него, наморщив лоб.
Гаусс вздохнул. Церерой, заговорил он подчеркнуто медленно, окрестили ту малую планету, которую сначала увидел Пиацци и чью орбиту рассчитал он, Гаусс. Он вообще занялся этой проблемой только потому, что надумал жениться. Он знал, что сделает в этом случае нечто практическое, что смогут понять и другие люди, которые… как бы это лучше сказать… Поймут и те люди, которые математикой не интересуются.
