Дмитрий Быков - Списанные
— Дурной прием, — говорил он, не особенно заботясь, слушает Марина или нет. На вечерней автобусной остановке, кроме них, сидели две старухи с корзинами грибов да печальный длинноволосый старик с прозрачными глазами Божьего странника. За шоссе растекался закат, и земля под ногами вздрагивала от тяжелых фур, грохотавших в сторону Москвы. — Двойка по профессии. Замкнутое сообщество. Не умеем выстраивать нормальный линейный сюжет — собираем компанию в замкнутом пространстве, искусственная невротизация, истерика. Захват заложников или двенадцать разгневанных идиотов.
— «Теремок», — подсказала Марина.
— А… ну да. Вашему терему крышка. Нас этому учили на втором курсе. Я тебе заранее расскажу все, что будет с этим списком. Потому что нет ничего более предсказуемого, Господи, ничего более идиотского, чем все эти сюжеты в замкнутом пространстве со списком типичных представителей. Ты никогда не думала, почему они сейчас все эти сюжеты выстраивают в закрытом пространстве? «Команда», блин. Десять, двадцать, сто двадцать человек. Все расписаны по нишам, только в одном случае это ниша на одного, а в другом на десять. Дальше все понятно. Сначала краткая эйфория от того, что все нашли друг друга, никто больше не одинок, никто уже не наедине со своей болячкой. Можно вытащить на люди свой позор, ужас, не стыдиться его больше. У вас трофическая язва? Подумайте, какое совпадение, у меня тоже трофическая!
Марина хотела было встрять с историей про бабушку, належавшую себе трофическую язву в боку, но прикладывание отварного лука сделало чудеса. Свиридов терпеливо переждал первые три фразы, взял ее за плечи и слегка встряхнул.
— Марина, — сказал он. — Я тебя обожаю.
Она захихикала.
— Я тебя обожаю, Марина, — повторил он. — Я ужасно опасный маньяк, вампир, сейчас темно, лес кругом, эти несчастные тебя не спасут, до автобуса еще долго. Если ты мне расскажешь еще хоть одну историю про своего родственника, я съем твою печень всю, всю. Целиком. Ты поняла, Марина?
— Все, все, молчу, — сказала она, пьяно смеясь. Он не напугал ее ничуточки, вообще был прикольный.
— Ну вот, — продолжал Свиридов. — Я сейчас легко могу потерять нить, а тут ты со своими бедными родственниками, с Хабенычем… Ненавижу, блядь, бедных родственников, вообще любых родственников, что вы лезете с вашими имманентностями! Все зло в мире от имманентностей: кровь, почва, родня. Все списки составляются по этому признаку. Родственники. Куда тебе на хер столько родственников, ты с собой разобраться не можешь… Идем далее: эйфория кончилась начисто. Больному нужен врач, а не другой больной. С другим больным можно в лучшем случае успокоиться, перекурить, а болезнь прогрессирует! Она не может не прогрессировать, вирус вброшен, одних уже выгоняют с работы, за другими устанавливается слежка. Что мы имеем внутри замкнутого сообщества? Элементарное драматургическое правило: имеем рост взаимной ненависти, раздражение, раскол по группам. Что распространяется не только на списки, не только на камеру, но на закрытую страну, в которой все меньше чего делить. Закрытость предполагает, что обязательно станет нечего делить. Все закрытые ресурсы исчерпаемы, на чем ни объединяйся. Начинается ненависть, вражда, склоки в интернете, а главное — составление списков внутри списка. Этот недостаточно лоялен, тот не явился на воскресный пикник, третий хотел перебежать в другой список. Возникает альтернативный центр. Одному — положим, это будет Бодрова, — все сдавали деньги на шашлык. Сдавали и сдавали, но тут появился второй, который сказал, что шашлык жесткий. Ты меня слушаешь вообще?
— Я сикать хочу, — захихикала пьяная Марина.
— Ну поди вон в кусты посикай, я хоть поговорю спокойно. Когда никто не слушает, легче, чем когда одна не слушает.
Язык у него уже слегка заплетался. Марина спрыгнула с дороги и зашуршала кустами. Свиридов подумал, что совершенно ее не хочет. Подкатил высокий белый автобус из Сергиева Посада, Марина еле успела выбежать из кустов. Народу было мало, в субботу вечером никто не рвался в Москву. Они уселись впереди, прямо за водителем.
— Ну дальше-то? — спросила Марина. — Шашлык жесткий.
— А, да. Возникает альтернативный центр. Сдавайте мне на шашлык, и будет мягкий. И почему вообще Бодрова, кто назначил Бодрову? Активничала много, на первом этапе лидирует всегда тот, кто активничает. Но первый этап миновал, выявился настоящий лидер, человек, умеющий извлекать пользу из говна. Мы в говне? — но и в говне можно делать карьеру. Сейчас я стану в говне главным, буду представителем в нормальном мире от говна, войду в народный хурал, надушусь, чтоб не пахло, буду в хурале громче всех говорить, стану спикером хурала, весь хурал превращу в говно… Но для этого сначала надо стать королем увечных. Увечные! — заорал Свиридов, так что старухи вздрогнули. — Изберите меня королем! Отлично, избрали. Идет долгая склока между традиционалистами и новаторами. Дальше полный раскол, неизбежный в закрытом сообществе. Невротизация. Это для дилетантов: не можешь строить сюжет — запри всех в комнате, все будут орать… Закрытые общества, запертые помещения — детское решение, маразм, распад профессии. Заперли всех, и вроде жизнь. Но это же паллиатив: визгу много, развития нет, смотреть невозможно. Что имеем потом? Вариантов два, оба внешние. Либо спускается высокая общая цель, заставляющая временно забыть о распрях. Ибо проказа не есть еще универсальный объединяющий признак, тебе понятно?
Марина кивала, но голова у нее моталась все безвольней. Ей хотелось спать. Посикала, и хорошо.
— Спускается цель, — продолжал Свиридов. Думать вслух было легче. — Но самообольщения следует оставить, никакой цели ведь нет? Ведь это список не для того, чтобы делать что-нибудь великое. Это список из тех, кто уже сделал что-нибудь не так. Например, здесь родился. И тогда вступает другой внешний момент, а именно: из нашего списка начинают исчезать по одному. И это сплачивает сильнее всякой цели, потому что соседа ты, может быть, видишь в последний раз. А может, тебя все видят в последний раз. И те, кто остается, сплачиваются все теснее, и любят друг друга все сильнее, и наконец, в критический момент, когда их остается десять человек, не могут больше выносить ожидания и кидаются в прорыв! Ааааа! И эти десять последних производят великий бенц, потому что любого действия боятся меньше, чем бездействия. Варшавское гетто. Вот такое будет развитие, и больше никакого. А если вообще ничего не будет, если они просто составили список и глядят, то через три месяца все развалится вообще. Будет десять списков по интересам и яростная взаимная вражда, что мы, собственно, и имели в застой. Закрыли страну, но ничего не предложили делать. Миллион списков по двадцать человек, эзотерические кружки, марксистские кружки, кухонные кружки, все друг за другом приглядывают и друг на друга стучат. То есть либо всех истребят извне, либо все доедят друг друга. Хорошо иметь дело с драматургом, скажи, Марин? Все знает, всему учили…
