Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов
И в обеденном зале дела обстояли не лучше. Сомелье, приходивший в ужас от одной мысли о том, что мадам Маллори может снова заметить на его униформе пятно, принимал в тот вечер невероятные усилия для того, чтобы сохранить безупречность своего одеяния, и наливал вино, вытянув руку как можно сильнее, и вставал как можно дальше от клиента, некрасиво выставив задницу в проход между столиками. А элегантно вращая вино в бокале для раскрытия букета, он так разнервничался, что даже расплескал бесценную янтарную жидкость на пол, к великому неудовольствию клиента.
– Merde! Дерьмо! – заявил граф де Нанси, разворачиваясь в своем кресле, когда с кухни в очередной раз раздался грохот и звон падающего металла. – Мсье Леблан, мсье Леблан? Что за чертовщина у вас там на кухне? Невыносимый гвалт. Бьют тарелки. Чисто греческая свадьба!
Посетители, переступая в тот вечер порог «Плакучей ивы», наивно ожидали обычной изысканной атмосферы роскошного обеда. Вместо этого их прямо на пороге хватала за локоть мадам Маллори с безумными глазами.
– Вы были в ресторане напротив? – допрашивала она мадам Корбе, хозяйку великолепного виноградника в глубине долины.
– Напротив?
– Бросьте, бросьте, вы знаете, о чем я говорю. У этих индийцев.
– Индийцев?
– Если вы там были, то я вас сюда не пущу. Повторяю, вы были в ресторане напротив?
Мадам Корбе, нервничая, оглянулась на своего мужа, но не увидела его, так как мсье Леблан уже провожал его к столику.
– Мадам Маллори, – произнесла элегантная дама-винодел. – Вам нездоровится? Вы сегодня как-то возбуждены.
– Пфф! – фыркнула Маллори, словно прогоняя даму жестом в глубоком отвращении. – Отведите ее за столик, Софи. Эти Корбе не в состоянии говорить правду.
К счастью для мадам Маллори, в этот момент мальчик, подносивший хлеб, налетел на перегородившего проход сомелье, а тот, в свою очередь, залил вином весь рукав графу де Нанси. Именно рычание и проклятия, изрыгаемые графом, и помешали мадам Корбе расслышать оскорбительное замечание Маллори.
Примерно в половине одиннадцатого мсье Леблан вынужден был признать, что вечер пошел коту под хвост. Двое клиентов были настолько оскорблены допросом мадам Маллори, что прямо у двери развернулись и ушли. Прочие посетители ощутили витавшую в ресторане напряженность, сковавшую персонал, и принялись горько жаловаться мсье Леблану, что они остались недовольны сегодняшним ужином.
Довольно, решил Леблан. Довольно.
Он нашел мадам Маллори на кухне. Она стояла над душой Жана Пьера, который готовил десерт из фенхелевого мороженого и печеных фиг с нугатином. Мадам только что выхватила у него из рук ситечко с сахарной пудрой.
– Это одно из моих фирменных блюд, – неистовствовала она. – Вы губите его. Смотрите. Так. Вот так, а не так!
– Пойдемте, – сказал мсье Леблан, решительно взяв Маллори под руку. – Пойдемте сейчас же. Нам надо поговорить.
– Нет!
– Да! Сейчас же.
Леблан вывел мадам Маллори на задний двор, на свежий ночной воздух.
– Что такое, Анри? Вы видите, я занята.
– Что с вами? Вы что, не понимаете, что делаете?
– О чем вы?
– Как вы обращаетесь с людьми? Это все ваша одержимость семейством Хаджи? Вы ведете себя как помешанная. Мотаете всем нервы. Даже оскорбляете клиентов. Гертруда, боже мой. Уж вам-то следовало бы знать, что так не делается. Что с вами?
Где-то в ночи шипели кошки. Маллори прижала руку к груди. В ее глазах испортить вечер клиенту было самым страшным прегрешением, она была сама себе противна. Она знала, что уже не владеет собой. Но, даже принимая во внимание все это, ей было тяжело признать свою неправоту. И вот два старых соратника стояли в темноте, буравя друг друга взглядом, пока Маллори не вздохнула. Этот глубокий вздох показал Леблану, что все будет хорошо.
Она заправила седую прядку обратно под черную бархатную ленту, стягивавшую ее волосы.
– Вы единственный, кто может говорить мне такие вещи, – наконец произнесла она все еще колко.
– Вы хотите сказать «правду»?
– Ладно, хватит. Я все поняла.
Маллори взяла предложенную сигарету. Во влажном вечернем воздухе вспыхнул огонек зажигалки.
– Я знаю, что веду себя странно. Но боже мой, как подумаю об этом отвратительном типе и его мальчишке на кухне, я просто…
– Гертруда, вам надо взять себя в руки.
– Знаю. Вы правы, разумеется. Да. Я возьму себя в руки.
Оба тихо курили. В полях ухала сова, с противоположного края долины донесся шум поезда. Было так тихо и спокойно, что в первый раз за тот день мадам Маллори почувствовала, что она возвращается к действительности. И уже стоит обеими ногами на земле.
На своей земле.
И именно в этот момент дядя Майюр врубил выходившие на улицу динамики нашего ресторана, и тихий люмьерский вечер наполнился переборами ситаров и гипнотической барабанной дробью газеллы, перемежавшейся звуками цимбалов. Все собаки в округе залаяли, вторя.
– О нет! Нет! Вот мерзавцы!
Маллори вырвала руку, с грохотом распахнув заднюю дверь, кинулась в дом и через несколько минут уже звонила в полицию. Леблан качал головой.
Что он мог поделать?
Маллори быстро обнаружила, что одним звонком в полицию ничего не решишь. Оказалось, что полиция больше не занималась вопросами шума; с жалобами на шум теперь надо было обращаться в новый департамент окружающей среды, дорожного движения и обслуживания канатных дорог.
На следующий день Маллори ворвалась в ратушу. Молодой человек, занимающийся теперь этими вопросами, после долгого неразборчивого мычания и хмыкания признал, что он все-таки мог бы, при наличии доказательств, дать ход делу против «Мумбайского дома». Проблема была в том, что он не располагал достаточными средствами, чтобы собирать доказательства во время вечернего патрулирования. Их департамент занимался только шумом, раздававшимся после десяти вечера и до половины пятого утра.
Ну вы представляете себе, что было дальше. Мадам Маллори так отчитала беднягу, что он тут же согласился одолжить ей оборудование для измерения уровня шума. Строго следуя процедуре, она могла сама записать шум, производимый по вечерам нашим рестораном.
И вот однажды, когда уже давно стемнело, Маллори и Леблан, выйдя с черного хода «Плакучей ивы», прокрались в поле, прилегавшее к нашему ресторану, волоча с собой громоздкое оборудование. Леблан мыкался с шумомером, работавшим от батареек, утопая по щиколотку в глубоком мху. Маллори тем временем наблюдала за обстановкой, всматриваясь сквозь живую изгородь остролиста вокруг нашего участка в ярко освещенные окна «Мумбайского дома» и застекленные двери, выходившие в сад.
