Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов
Мы купили подержанный грузовичок-рефрижератор и наняли водителя. Ближе к полудню мы позвонили в «Мумбайский дом», и отец велел сестре подавать посетителям обед. Он сказал, что мы поспеем к вечерней смене, и я сменю ее. Проконсультировавшись с местным отделением банка «Сосьете женераль» и переведя деньги в уплату за грузовик, мы с папой нагрузили нашу развалюху бараньими ножками, корзинами моллюсков и щук, оранжевыми сетками с картошкой, цветной капустой и стручками молодого горошка mange tout, засунув все это на заднее сиденье.
В ресторане все шло точно по расписанию.
Ни один клиент даже не заподозрил, что у нас были какие-то трудности.
На следующее утро мадам Маллори распахнула двери своего ресторана, вдохнула полной грудью и порадовалась. Она вдыхала морозный воздух и любовалась на снег, припорошивший верхушки скал, обращенных к Люмьеру. Все было покрыто сияющей изморозью, еще не успевшей растаять под утренним солнцем. На колокольне Святого Августина отзвонили позднюю заутреню. Матерый олень вдруг метнулся по серебристому полю, чтобы укрыться в сосновом лесу. Сезон охоты. Маллори вспомнила, что у мсье Бержера в сарае оставлен для нее целый олений бок.
Она как раз любовалась великолепием холодного утра, когда на улицу с грохотом въехал грузовик. Она услышала, как он остановился, и повернулась на шум. Грузовик въехал во двор особняка Дюфура. Сзади у него сверкали, сразу бросаясь в глаза, огромные золотые буквы: «Мумбайский дом».
– Ах нет! Нет!
Борта грузовичка покрывали ярко-оранжевые и розовые строки стихотворений на урду. Крылья украшали полоски черного крепа. «Сигнальте, пожалуйста!» – гласила надпись на английском сзади, а другая предупреждала: «Берегитесь! За нас молится наша мама». Над местом водителя висела бахрома с кисточками.
Шофер вылез из машины, легко спрыгнув на землю, и со щелчком открыл заднюю дверь грузовика, демонстрируя полный рефрижератор первоклассной баранины, птицы и мешков с луком.
Мадам Маллори так хлопнула дверью, что мсье Леблан подпрыгнул на своем месте, поставив здоровенную кляксу прямо посередине ведомости.
– Гертруда…
– Ох, да отстаньте от меня! Почему вы еще не закончили с расчетами? Честное слово, вы теперь возитесь с ними все дольше и дольше. Может быть, нам завести кого помоложе для ведения бухгалтерии?
Маллори не стала ждать ответа, вернее, не стала смотреть, какое действие оказали ее слова на мсье Леблана – а они поразили его в самое сердце. Вместо этого Маллори промчалась по коридору, через обеденный зал, с грохотом распахнув дверь в кухню.
– Где террин, Маргарита? Дайте попробовать!
Помощница шеф-повара, всего двадцати двух лет, передала мадам Маллори вилку и робко пододвинула к ней похожий на кассату кирпичик из шпината, мяса омара и тыквы. Пожилая женщина сосредоточилась, причмокнула, вникая во вкус.
– Сколько вы у меня работаете, Маргарита? Три года?
– Шесть лет, мадам.
– Шесть лет. И вы все еще не умеете приготовить приличный террин? Да что же это такое? На вкус как мокрая вата. Безвкусный, раскисший… Ужас! – Она смахнула злополучное блюдо со стола прямо в мусорное ведро. – А теперь сделайте его как полагается.
Маргарита, давясь слезами, нырнула под стол, чтобы достать новую стеклянную форму.
– А вы, Жан Пьер, закройте рот. Ваше тушеное мясо стало просто недопустимо плохим. Недопустимо. Оно должно быть нежным, чтобы его можно было легко разломить вилкой. У вас оно горчит, подгорает. А это что? Где вас так учили? Точно не у меня!
Мадам Маллори метнулась через всю кухню так решительно, что оттолкнула юного Марселя. Споткнувшись, подмастерье больно рассадил себе руку об острый угол плиты.
Мадам Маллори напустилась на Жана Пьера, свирепо щелкая своими большими щипцами, что взволновало присутствующих еще сильнее, поскольку это были личные щипцы мадам, хранившиеся в кожаном чехле в ящике главного стола. Когда на сцене появлялись эти щипцы, это означало, что шутки действительно закончились.
– Цесарок надо переворачивать каждые семь минут, чтобы мясо все пропитывалось соком. Я за вами следила. Вы обращаетесь с птицей просто чудовищно. Грубо, как деревенщина. Вы не чувствуете птицу. С ней надо нежно. Видите? Смотрите, как делаю я. С этим-то вы справитесь, болван?
– Да, мадам.
Мадам Маллори стояла посреди кухни. Ее грузная грудь тяжело вздымалась. Лицо от злости пошло красными пятнами. Все замерли, ослепленные величественным зрелищем охватившей ее ярости.
– Я требую совершенства. Совершенства. А тех, кто не оправдывает моих ожиданий, я уничтожаю. – Маллори взяла терракотовую миску и хватила ею об пол. – Вот так! Вот так! Поняли? Марсель, прибери!
Мадам Маллори вылетела из кухни и, громко топая, поднялась к себе в мансарду. Оставшиеся внизу несколько минут пытались осознать, что произошло, и были настолько потрясены, что не могли и говорить.
К счастью для них, внимание мадам уже переключилось на другое. Все так же яростно топая, она спустилась по лестнице и вышла на улицу.
– Куда это вы? – крикнула она.
Мэр, переходивший улицу, замер. Он медленно обернулся. Голова его совсем ушла в плечи.
– Чтоб вам, Гертруда, вы меня напугали!
– Куда это вы крадетесь?
– Никуда я не крадусь.
– Не лгите! Вы шли туда обедать.
– И что с того?
– И что с того? – передразнила она. – Вы же мэр этого города! Вы должны оберегать наши традиции. Вы не должны поощрять этих иностранцев. Какой позор! Почему вы там едите?
– Потому что там превосходно кормят, Гертруда. Приятно, для разнообразия.
Боже мой! Это было как пощечина. Мадам Маллори издала странный звук, затем резко повернулась и скрылась в «Плакучей иве».
Любопытнее всего то, что именно те вещи, которые мадам Маллори более всего презирала в «Мумбайском доме» – постоянные истерики, непрофессионализм, – теперь угнездились и в ее безупречно управляемом ресторане. Хаос возобладал над тщательно отрепетированными ритуалами двухзвездочного ресторана, и Маллори – хотя она сама никогда не призналась бы себе в том – приходилось винить в этом только себя.
Помощница шеф-повара Маргарита, девушка ранимая, весь вечер целовала крестик, висевший у нее на шее, и трепетала, выполняя свои обычные обязанности. Жан Пьер все еще кипятился по поводу заявления мадам Маллори о том, что он будто бы «не чувствует птицу». Весь вечер он беспрестанно чертыхался и яростно пинал стальную плиту своим сабо. Юный Марсель так дергался, что трижды ронял тарелки при звуке открывающейся кухонной двери.
