Джудит Леннокс - Зимний дом
— В первый раз? — спросил Джо.
Робин кивнула:
— Я никогда не выезжала из Англии. Правда, однажды мы ездили в Шотландию на каникулы. А ты, Джо?
— Я был здесь в детстве. С матерью.
Удивленная Робин посмотрела на него снизу вверх.
— Моя мать была француженкой. Раза два-три мы останавливались у ее родных в Париже. Но когда она умерла, мы потеряли с ними связь.
— Твои родные все еще живут там?
— Понятия не имею. Ни малейшего.
Как всегда, без роду и племени, подумала она и с любопытством спросила:
— Ты увидишься с ними?
— Возможно. Фрэнсис собирается остановиться в Довиле; надеется, что заедет Вивьен. А я могу съездить в Париж.
Она хотела спросить еще что-то, но позади послышался шум. Паром пришвартовался в четыре часа пополудни посреди тучи чаек и полос дождя. В поезде «Дьепп — Довиль» Фрэнсис ожил и достал из рюкзака бутылку шампанского и плитку шоколада. Это единственное, что помогает от морской болезни, сказал он, разломив шоколадку и поделившись ею с другими пассажирами вагона третьего класса — детьми, суровыми бабушками и собакой.
Окна виллы Ангуса смотрели на море. Здесь были две спальни, одна для Фрэнсиса, другая для Робин. Джо предстояло спать на диване. Имелась одна полка с очень странными книгами и одна старая консервная банка с лососем. Со стороны Ла-Манша приближалась гроза, о чем свидетельствовал треск в радиоприемнике Ангуса. Они ели лосося и шоколад и пили кальвадос, бутылку которого Джо буквально за гроши купил у крестьянина в дьеппском поезде.
За три дня до Рождества Джо уехал в Париж на попутных телегах и грузовиках.
Гроза прошла стороной, ветер стих, воздух был чистым и прохладным. Париж, который в детстве казался Джо сказочным, остался таким же волшебным, как и прежде. Широкие бульвары, усаженные деревьями улицы и мощенные брусчаткой площади были подернуты инеем. По сравнению с Парижем, Городом Света, промышленные города Северной Англии казались исчадиями тьмы.
Джо понадобилось время, чтобы прийти в себя. Оказавшись в окружении людей, говоривших на другом языке, он почувствовал себя очень неуютно. Это заставило его вернуться в прошлое. Когда они оставались наедине, мать говорила с ним по-французски. Отец ненавидел этот язык и утверждал, что ни один уважающий себя англичанин не станет пользоваться этой тарабарщиной. Когда Джо поступал в частную школу, он бегло говорил по-французски, но в школе язык преподавал человек, нога которого не ступала за пределы Англии. Теперь Джо изъяснялся по-французски с трудом, долго подыскивая слова.
В конце концов он нашел нужную улицу и начал считать дома, пока не оказался рядом с домом номер пятьдесят — изящным четырехэтажным зданием с чугунными перилами, окружавшими лестницу, которая вела к величественному парадному. В одном из окон виднелась елка, украшенная свечами. Он немного постоял снаружи, отдавшись воспоминаниям. На него подозрительно смотрела молодая горничная в белом переднике и чепце. Джо послал ей воздушный поцелуй и скрылся в кафе напротив.
Кафе было обито красным плюшем; на стенах красовались бра и зеркала в стиле ар нуво. Официант бросил на Джо презрительный взгляд и повел его к столику в дальнем конце зала, но Джо заявил, что хочет сидеть у окна. Свободный столик у окна был только один; за другими сидели студенты, громко говорившие и много пившие. Джо заказал чашку кофе и рюмку коньяку, затем закурил сигарету и принялся смотреть в окно.
Парадное дома напротив открылось, и на лестницу вышла дама в мехах. Джо не видел ее лица, скрытого полями шляпы. По пятам за ней бежал пудель абрикосового цвета. Эта дама ничем не напоминала его строгую, чопорную бабушку. Он смотрел вслед незнакомке, пока та не скрылась из виду, и вдруг понял, что не поднимется по ступенькам и не постучит в эту дверь. Если он это сделает, горничная посмотрит на него так же, как официант, по достоинству оценит его вельветовые штаны, протертый на локтях пиджак и ботинки, что давно уже просят каши. Если он представится сыном Терезы Эллиот, ему рассмеются в лицо. Если он все же сумеет убедить их в этом, на него начнут пялиться и удивляться. Нет, он поднимется по этим ступенькам и постучит в эту дверь только тогда, когда чего-то добьется.
Но вопрос заключался в том, что сам Джо понятия не имел, чего ему следует добиваться. Отец ждал, что его отпрыск будет работать на фабрике; из-за этого они и поссорились. Джо хотел поступить в университет, но отец считал, что в высшей школе учатся одни лишь неженки и богатые оболтусы. Поэтому Джо ушел из дома и последние пять лет жил как перекати-поле. Вновь встретился с Фрэнсисом, влюбился в Клоди. Примкнул к лейбористам, решив, что программа этой партии более всего соответствует его взглядам. У него была крыша над головой, он был более-менее сыт, одет, обут… И больше ничего. В то время как все вокруг старались найти свое место в жизни. Все, кроме него.
Джо затягивался сигаретой и пил коньяк. На некоторых студентах, сидевших рядом, были голубые плащи и береты — форма фашистской организации «Молодые патриоты». На их столике лежал номер «Друга народа», мерзкой газетенки правого толка. Джо нашарил в кармане мелочь, бросил на столик и вышел из кафе. А потом спустился по улице, разыскивая проход к заднему крыльцу. Штурмовать крепость можно с разных сторон.
Робин проснулась в шесть утра, когда Джо уехал в Париж. После этого она слегка прибралась, купила на завтрак багеты и круассаны и безуспешно попыталась отправить родителям поздравительную открытку.
Фрэнсис проснулся в девять, вышел на кухню в роскошном коричневом халате Ангуса, смолол зерна и сварил кофе. Потом взял чашку и подошел к Робин, смотревшей в окно на берег моря.
— Прогуляемся?
Робин надела пальто, и они пошли к берегу. На мокрой, продуваемой ветром набережной не было ни души. Волны лизали ноздреватый песок. Фрэнсис построил из песка, ракушек и водорослей огромный замок с вычурными башенками. Но наступило время прилива, и замок смыло в море.
— Очень символично, — сказал Фрэнсис и посмотрел на часы. — Уже час. Может быть, поедим? Я знаю здесь один симпатичный ресторанчик.
Он взял Робин под руку и повел ее в город. На горизонте громоздились серые тучи; изморось становилась все сильнее.
Ресторан был маленьким — всего на полдюжины столиков. За стойкой сидели рыбаки — невысокие плотные темноволосые мужчины, нещадно дымившие и пившие рюмку за рюмкой. Краска на подоконниках облупилась; единственным здешним украшением была выцветшая реклама «перно».
— Однажды мы с Вивьен проводили отпуск в Довиле. Это было сто лет назад. В перерыве между ее замужествами. Мы приходили сюда каждый день. Готовят здесь божественно. — Фрэнсис выдвинул для Робин стул, и девушка села. — Особенно fruits de mer.[10]
