Майкл Каннингем - Дом на краю света
Потом Бобби и Джонатан вместе с остальными ребятами на школьном автобусе уехали в луна-парк. А мы с Недом пригласили Берта посидеть в кафе, просто потому, что невозможно было отпустить его домой в одиночестве.
— В кафе? — сказал он. — Что ж, посидеть в кафе со взрослыми — это хорошо. Да, я думаю, мы должны это сделать.
У него были совершенно потухшие глаза, как будто из агата.
Мы поехали в тихий ресторанчик у озера с железными столиками и молодыми официантками, наряженными а-ля Матушка Хаббард.[16] Я заказала водку, которую принесли на кружевной салфетке с рюшечками.
Нед поднял бокал и провозгласил:
— За новое поколение! Чтобы все у них было хорошо!
Мы выпили за новое поколение. Оркестр играл «Лунную реку». Казалось, мы в самом занюханном месте на свете. Берт Морроу сказал:
— Я слышал, Джонатан выбрал Нью-Йоркский университет.
— Да, — сказал Нед. — Это решение было принято им исключительно из экономических соображений. Учиться в Нью-Йорке дороже, чем в Орегоне.
Берт моргнул и зажег сигарету.
— Он там проявит себя, — сказал он. — Я уверен. А Бобби что-то не хочет никуда поступать.
— Он еще молод, — сказал Нед, — кто знает, что будет через год-другой.
— Какое бы решение он ни принял, — сказал Берт, — я не стану возражать. Не хочу вмешиваться в его жизнь. У меня даже в мыслях такого нет. Пусть живет так, как считает нужным.
— Наверное, им всем придется жить так, как они считают нужным, — сказал Нед.
Берт кивнул и с такой жадностью затянулся «Пэлл-Мэллом», словно вдыхал силу самой жизни.
— Конечно, — глубокомысленно сказал он, — конечно.
То, как он произнес это «конечно», вдруг мне все объяснило. Это была интонация ребенка; Берт был большим ребенком, оказавшимся сейчас на нашем попечении.
— Нет, — сказала я с нажимом, — они не должны жить так, как считают нужным.
— Ну, — сказал Берт, — если при этом никто не страдает…
— Берт, — оборвала я его, — до того, как Джонатан познакомился с вашим сыном, он был мягким, открытым мальчиком, а сейчас, три года спустя, его нельзя узнать, он совсем другой… Он был отличником, а пообщавшись с Бобби, едва набрал нужные баллы для поступления куда бы то ни было.
Берт, моргая, смотрел на меня сквозь сигаретный дым.
— Элис, — попытался вмешаться Нед.
— Помолчи, — отрезала я. — Я просто хочу задать Берту один вопрос. Я хочу спросить его, что я сделала не так.
— Не представляю, — сказал Берт, — чтобы вы сделали что-то не так.
— Тогда почему я здесь?
Я начала барабанить ногтем по рюмке — навязчиво-ритмичное постукивание доносилось до меня как бы со стороны, словно не я, а кто-то другой производил этот раздражающий звук.
— Почему же, — продолжила я, — я тогда живу в этом мерзком городе? Как вышло, что мой родной сын презирает меня? Все, что я делала, казалось таким логичным, но сейчас я понимаю, что это было просто чудовищным.
— Ну… — сказал Берт, глотая дым.
Я по-прежнему слышала, как мой ноготь барабанит по стеклу.
— Мне просто хотелось, чтобы у нас была нормальная семья, — сказала я ему. — Я хотела как лучше.
— Ну… — сказал Берт, — я думаю, все образуется. Главное — не терять веры.
— Вера — это роскошь, которую может позволить себе молодежь. А я прочла уже все гениальные книги и давно не хороша собой.
— Неужели? — перебил меня Нед. — На кого же в таком случае смотрят все мужчины в этом зале?
— Перестань разговаривать со мной в таком тоне! Я не нуждаюсь в твоем покровительстве! Можешь возмущаться мной, можешь меня презирать — пожалуйста, можешь скучать в моем обществе, только не смей говорить со мной свысока, как будто я все еще девочка! С меня хватит! Ты слышишь меня? Ты меня понимаешь?
Нед, не говоря ни слова, накрыл своей ладонью мою, чтобы я перестала стучать. Я посмотрела на него.
— Нед.
Больше я ничего не сказала, только произнесла его имя.
— Все нормально, — сказал он. — Сейчас мы расплатимся и поедем домой.
— Прости, — сказала я.
— Ничего, — сказал он ободряюще, — у нас сегодня был трудный день. Наш единственный сын закончил школу.
Его рука все еще лежала на моей. Я взглянула на Берта. Он смотрел на меня с глубоким, пугающим пониманием.
После того как Джонатан уехал учиться в Нью-Йорк, Бобби снял квартиру в мрачном каменном доме на другом конце города. Он поступил в кулинарную школу, а вечерами подрабатывал официантом. Он начал убеждать меня открыть вместе с ним ресторан.
— Что-нибудь такое домашнее, — уговаривал он меня. — По-моему, мы смогли бы неплохо заработать, как вам кажется? И мы бы все делали вместе.
Я предложила ему свои услуги в качестве посудомойки.
— Вы станете шеф-поваром, — сказал он. — Это будет единственное заведение в Огайо, где можно будет, ну, приобщиться к настоящей южной кухне.
Бобби начал готовить обеды для нас с Недом. Он и в самом деле стал неплохим поваром, и даже его разглагольствования по поводу финансовой стороны дела не были лишены убедительности.
Я сказала ему, что, если он действительно соберется открыть ресторан, я буду его первой посетительницей, но от шеф-поварства категорически отказалась. В ответ он только улыбнулся, как когда-то в самом начале нашего знакомства, показывая, что я перешла на язык, который он просто не понимает.
Той зимой я устроилась на секретарскую работу в риэлтерскую компанию. Мы нуждались в деньгах. По мере того как на окраинах открывались все новые и новые торговые центры со своими кинозалами, Нед зарабатывал все меньше. С наступлением темноты люди избегали посещать центр города.
Неоновая вывеска с названием кинотеатра Неда отбрасывала розоватые отсветы на пустынную мостовую, освещаемую лишь редкими тусклыми фонарями; рядом за темными стеклами вымершего универмага ухмылялись обнаженные манекены.
Хотя в моей секретарской работе не было ничего возвышенного или даже просто интересного, мне так понравилось ежедневно бывать на людях, что я стала бояться выходных. В свободное время я начала выращивать всякую зелень на нашем заднем дворике.
Иногда мы с Бобби перекусывали вместе посередине рабочего дня, так как его кулинарная школа находилась неподалеку от моей конторы. Он превратился в довольно привлекательного молодого человека с приятными чертами лица, и, признаюсь, я получала удовольствие от этих встреч в шумных ресторанах, переполненных проголодавшимися трудягами, чей бодрый гам придавал атмосфере особую остроту.
