Дина Рубина - Синдикат
В тот день никто не отозвался на мое гневное письмо, но на следующее же утро в свежей почте оказалось новое бесстрастное сообщение о некоем Петренко Сергее Пахомовиче, слесаре-ремонтнике, принадлежащем к колену Леви...
Я вздохнула и покорилась судьбе – очевидно, это была их рутинная рассылка, которую они отправляли главам всех департаментов...
* * *Клавдий оказался прав: месяца не проходило, чтобы на наши головы не сваливалась очередная комиссия из Центра или стайка американских спонсоров – с проверкой нашей работы.
...Ритуал приема комиссии сложился в Синдикате не вчера: всю российскую коллегию – всех восьмерых синдиков – сгоняли в “перекличку”, и Клава, стоя сбоку от огромной карты Российской Федерации и сопредельных государств, утыканной цветными кнопками в местах маломальского скопления евреев, гулял по ней рубиновым огоньком лазерного фонарика.
– Это Норильск! – провозглашал наш патрон. – Там проживает двадцать четыре еврея!.. А это Кушка... и наши тоже греют там задницы.
За спиной его стояли флаги Израиля и России, флаг Центрального Синдиката и простоватый наш – Синдиката Российского. Пунцовый огонек, как от тлеющей сигареты, скакал, описывая гигантские дуги, вычерчивая геометрические фигуры; пропадая, вновь вспыхивал где-то на Курильских островах. Все это напоминало известный сюжет не такого уж далекого советского прошлого. Про себя я называла этот номер “Песнь ГОЭЛРО”.
Месяца через три после начала каденции все мы привыкли, как говорил Яша, к “хепенингу”, и пока члены очередной комиссии вращали зрачками, пытаясь проследить вычерчиваемые Клавой траектории расселения евреев по просторам бывших советских республик, каждый из синдиков занимался своим делом. Яша рисовал комиксы, я тоже чиркала что-то на листке бумаги. Изя Коваль сидел по уши в своем, каждый раз новом, еще более усовершенствованном, мобильнике.
Баба Нюта любовалась своими отполированными ногтями, крашенными лаком всегда невероятного, не имеющего аналога в природе, цвета. Задрав ногу на ногу, гладила, ласкала свои коленки, с места перебивая Клаву молодецким задиристым голосом старой ведьмы, что всегда приводило его в ярость, которую он, к сожалению, не мог изъяснить при посторонних. Так глава семьи при гостях не всегда может поставить на место зарвавшегося отпрыска. Клава лишь багровел и вступал с бабой Нютой в сдержанные перепалки.
– Из Петропавловска-на-Камчатке сюда девять часов лету! – провозглашал он.
– Двенадцать! – встревала баба Нюта.
– Девять! – повышал голос наш патрон.
– Двенадцать!! – квакала старая мерзавка.
Супруг ее, Овадья, – вот кто наизусть знал время пути самолетов, поездов, автобусов, держал в голове расписание поездов всех направлений любого московского вокзала; он всегда находился в дороге. Как трудолюбивая пчелка выбирает с цветка пыльцу до донышка, Овадья неустанно, до копейки выбирал свой и Нютин командировочный фонд, положенный семье каждого синдика. Фонд немалый, но реализовать эти деньги можно было только беспрестанно болтаясь в поездах, автобусах и самолетах, и никому из нас не удавалось исчерпать до дна благословенный источник. И только баба Нюта придумала славный ход: без единого дня продыху она засылала и засылала своего кроткого сталкера в безбрежную зону. Вернувшись из Брянска и пообедав, он сразу же пересаживался на поезд в Нижний Новгород, где у нас тоже было представительство, а явившись туда, терпеливо пережидал в тамошнем офисе дня два, попивая чаек и доброжелательно рассматривая из окошка гуляющих прохожих, кошек и собак, куриц и индюшек... Вернувшись из Нижнего и поужинав, он уже мчался в аэропорт, чтобы наведаться с мифической проверкой в какой-нибудь Ростов.
Чего только с ним не происходило! Еврей родом из Йемена, он не знал ни слова по-русски, и не было никакой надежды, что узнает. Местные жители принимали его за какую-то бывшесоветскую национальность. Он мог сойти и за азербайджанца, и за грузина, и за армянина, за осетина, за кабардино-балкарца, а при желании и за узбека, за таджика... Не был он похож только на еврея, что, собственно, и спасало его в железнодорожных разнообразных поворотах судьбы. Его даже нечасто били, потому что был он человеком доброжелательным и осторожным...
...Уже не однажды Клава затевал разговор о сокращении штата: содержание синдика в такой дорогой столице, как Москва, стоило Синдикату – как писал в своих гневных посланиях Азария – “чертову пропасть денег”. Когда возникала тема сокращения штата, все головы автоматически поворачивались в сторону бабы Нюты, красящей ногти. Она была ветераном Синдиката и провожала в обратную дорогу не одно поколение синдиков.
Пора было, ох, пора было посадить и ее в самолет, летящий в одну сторону...
Покрывая желтым лаком ноготь костлявого среднего пальца левой руки, не поднимая глаз, она отчеканивала:
– Можете от злости сожрать свои собственные кишки, говнюки вонючие! Я здесь десять лет сижу и дальше сидеть буду...
Клава в такие моменты багровел и задыхался...
...В день приезда очередной комиссии Центра Клава опять затянул у карты “Песнь ГОЭЛРО”. Собственно, приехали на этот раз “свои”, родное начальство – Гедалья Шток, Главный аналитик Синдиката, с внешностью траченного развратом и проказой римского сенатора, и элегантный, не без артистической жилки Иммануэль, глава департамента Глобальной Стратегии. Так что обычный свой аттракцион Клава свернул быстрее, чем всегда, и сел, вздев повыше штанины на толстых ногах.
Когда Клава умолк и закурил, Изя повернулся к Мише Панчеру и сказал, победно сияя:
– Смотри, сынок! Если ты в сети “Мегафон”, то можешь играть по мобильнику в казино. Пожалуйста: рулетка, покер, блэк-джек... Отправляешь sms-команды на сервисный номер и ждешь ответа... И забираешь выигрыш, если повезет...
Панчер подпрыгнул на стуле, собираясь ответить что-то, выражаясь языком сотрудников его департамента, “прикольное”, но тут Джеки Чаплин, странно изменившись в лице, быстро спросил на иврите Изю: – Казино? Ты сказал – казино? Что, можно играть по мобильнику?!
Тот обрадовался вниманию, перешел на иврит и стал подробно объяснять Джеки – как делать ставки...
В то время как Гедалья Шток лающим голосом командира эскадры выкрикивал какие-то команды, Клава скучливо гулял по фальшь-потолку огоньком фонарика, пытаясь попасть рубиновой точкой в дырочки. И был похож на подростка-разгильдяя. Мельком поймал мой внимательный взгляд, подмигнул мне, потом уставился на Изю Коваля. Тот беспрестанно колдовал над мобильником, вытаскивая из недр его все новые и новые неведомые простым смертным чудеса прогресса.
