Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
Вот с Басаргиным загадок — полные руки.
Начиная с того, что каждый раз неизвестно, когда и где они теперь встретятся. А заканчивая — супернеопределенностью в любой области их совместного будущего.
И тоже совсем не скучно.
Но почему-то она постоянно скучает по Чистову.
Кое-что из не высказанного вслух Вера Дмитриевна Ванина, учительница литературы, бывшая классная руководительница Кати Воскобойниковой, пенсионерка. Город МоскваЯ Катюшку давно не видела, много лет уже, а тут встретились. В дверях гастронома. Он, правда, давно уж не гастроном, а супермаркет, но мне так привычнее.
Идет на каблучках, вся ладненькая, в платьице красивом и, видать, дорогом, — никак ей ее сорока пяти не дашь.
Обрадовалась мне, остановилась — точно не из вежливости. Мы всегда друг к другу хорошо относились — может, потому, что все вокруг ею восхищались, а я — жалела.
До сих пор не забуду, как нашла ее, зареванную, в уголке спортзала, за сложенными стопкой матами. Классе в пятом она была. Точно в пятом: первый год после начальной школы. Другая девочка, из нашего же класса, шепнула: «А Воскобойникова в спортзале спряталась и ревет!»
Это была полная неожиданность. Плачущая Воскобойникова — картина представлялась невероятной. Я испугалась очень, подумала — у нее в семье что-то ужасное произошло. Прибежала. Она такая жалкая была.
Всегда причесанная, умытая, как с плаката «Будь готов!». А тут — даже ростом уменьшилась. Потом я уже сообразила, что она всегда пряменькая ходит, как на сцене. Здесь же горе переживалось без зрителей.
— Что случилось, солнышко? — спросила я.
— Ничего, — ответила она, тщетно пытаясь кулачками вытереть слезы.
Я взяла ее, как маленькую, на руки — при моей комплекции это было несложно, да и молодая была. Прижала к груди.
— Успокойся, Катюшка, — сказала я. — Сейчас во всем разберемся. — Мне уже было ясно, что проблема скорее духовная, чем материальная.
Она сначала попыталась вырваться из моих рук, а потом вдруг уткнулась мне в грудь и выплакалась с облегчением.
Я не стала тащить ее из зала. Устроились здесь же, на скамейке.
— Ну, рассказывай.
И она после короткого раздумья рассказала, что ожидала стать первой на районной олимпиаде, а стала второй.
— Не страшно, — сказала я. — На городскую едут все три призера.
Впрочем, мы обе понимали, что дело отнюдь не в олимпиаде. Это просто повод, спусковой крючок. Причина гораздо глубже и неприятнее.
— Со мной никто не дружит, — проговорила она тихо.
— Ну, ты скажешь, — не согласилась я. — Да за тобой полкласса табуном бегает. И плюс еще — из параллельных.
— Мальчишки — да, — шмыгнув носом, согласилась Катюха. — А девочки меня не любят.
— И при этом все хотят с тобой дружить.
— Вроде хотят, но мне кажется, они рады любой моей неприятности.
— Все не так страшно, — вздохнула я. Похоже, мне предстояло обсудить пусть с умным, но еще ребенком совершенно недетскую тему. — И потом, разве не ты заводила во всех классных делах?
— Они меня не любят, — повторила Катя, снова всхлипнув. — Они не настоящие подруги. Подруги должны радоваться, если у меня что-то получается.
— А ты всегда рада успехам соперниц? — осторожно спросила я. — Ну, на своих легкоатлетических соревнованиях, например. Или на танцевальных.
— Но там же спорт, — возразила девочка. — Сами говорите — соревнования.
— Катенька, милая, — улыбнулась я. — Вся наша жизнь — это соревнование.
— И папа мне так же говорит, — еще больше расстроилась она.
— Боюсь, что мы с твоим папой вкладываем в это понятие немножко разный смысл, — мягко сказала я, не отпуская от себя притихшую девочку.
— В чем — разный?
— Папа ведь всегда хочет, чтоб ты была первой?
Это стандартная болезнь всех пап, родивших вместо мальчика девочку. Но об этом я не стала говорить.
— Конечно, — не поняла Катюха. — А разве можно иначе?
— Можно, — ответила я. — Главное — быть не первой, а счастливой. Это не всегда взаимосвязано.
— То есть можно быть последней и счастливой? — не поверила она.
— А почему нет? — Я попыталась вывести девочку за грань привычных стереотипов. — Представь себе, что ты не добежала марафон, сошла с дистанции. Ужас, правда?
— Правда, — согласилась она. — Я никогда не схожу с дистанции. Папа говорит, надо бежать до второго дыхания.
— Твой папа мудрый, — теперь согласилась я, но продолжила свою линию: — Так вот, сошла ты с дистанции. Сидишь, плачешь. Как сейчас. А тут на велосипеде едет принц. Поразился твоей красоте, а ты — его, влюбились вы разом и все такое. Но если б ты по-прежнему бежала в толпе марафонцев, вы бы с ним просто не встретились, разминулись. Понимаешь, к чему я?
— А если я сошла с дистанции, а принц не пришел?
— Такое тоже бывает, — вынуждена была признать я. — Я просто хочу сказать, что жизнь сложнее любой модели. Даже построенной таким мудрым человеком, как твой папа. И еще хочу сказать, что ты, в своей гонке, много чего пропускаешь.
— Что я пропускаю? — спросила Катюха, но, по-моему, она уже сама дошла до ответа. И это очень меня обрадовало.
— Тебе не хватает настоящих друзей, но ты же не идешь им навстречу.
— Вы Вовика имеете в виду? Так я с ним дружу.
— Когда есть время, правда?
— Правда, — потупила она глазки.
— А он — настоящий друг. И на настоящего друга всегда должно находиться время. Машеньку Карамышеву ты тоже не замечаешь?
— Да я вижу, как она за мной ходит. Но, Вера Дмитриевна, она такая чуня! Чулки перевернуты, в очках, ни побегать, ни попрыгать. Мальчишки заденут — сразу реветь.
— А ты заступись. Я же вот за тебя заступаюсь, когда ты ревешь. Даже если вовсе не из-за мальчишек.
Катюха задумалась.
— Машка умная, — наконец задумчиво проговорила она.
— Главное не в этом, — возразила я. — Главное — что она в тебе души не чает. И уж точно не будет радоваться твоим неприятностям. В общем, друг мой, смотри по сторонам внимательнее — обнаружишь много интересного. И постарайся понять, что любая победа сама по себе счастья не принесет.
