Мейв Бинчи - Уроки итальянского
— Твоя мама просит меня принять участие в семейном чаепитии в четверг, чтобы я смогла «познакомиться» с тобой, — сказала Синьора. — По-моему, школьный учитель Джерри тоже приглашен. Она, наверное, хочет иметь какую-то поддержку.
— Этот Тони О'Брайен — настоящий ловелас. Про его похождения легенды слагают, так что будьте осторожны. Теперь, когда у вас такая современная, модная стрижка, он вполне может положить на вас глаз.
— Я больше никогда не взгляну на мужчину, — спокойно ответила Синьора.
— Я тоже так говорила, когда рассталась со своим первым, но потом поняла, что аппетит никуда не девается.
Чаепитие началось не очень удачно. Пегги оказалась неопытной хозяйкой, она совершенно не умела принимать гостей, поэтому за столом поначалу царило неловкое молчание. Синьора взяла инициативу на себя. Негромким голосом она завела разговор о том, как сильно изменилось все в Ирландии со времени ее отъезда, причем изменения эти — к лучшему.
— Все школы теперь такие светлые, радостные. И Джерри рассказывал мне о том, как интересно проходят у вас уроки географии. Когда я училась в школе, ничего подобного и в помине не было.
После этого все сидевшие за столом оттаяли. Если поначалу Пегги Салливан собиралась использовать визит учителя для того, чтобы высказать все свои претензии к сыну, то теперь отказалась от этого намерения. Она, по ее словам, не ожидала, что Сьюзи и Синьора сумеют так хорошо повлиять на мальчика. Кстати, Джерри не рассказывал мистеру О'Брайену о том, что он придумал? Хочет выяснить, откуда происходят названия всех окрестных улиц. Джимми появился в гостиной, когда беседа была в разгаре. «Как повезло Джерри, — сказала Синьора, — что его отец так хорошо знает город — ему никакая карта не нужна!»
Эти люди разговаривали друг с другом гораздо вежливее, чем это происходило во многих других семьях, которые приходилось посещать Тони О'Брайену. Он всегда полагал, что Джерри Салливан относится к категории неисправимых детей, но эта необычная, располагающая к себе женщина, которая, похоже, играет заметную роль в этой семье, несомненно, оказывает на мальчика благотворное влияние.
— Вы, должно быть, сильно полюбили Италию, если оставались там так долго?
— О, да! Я ее очень, очень любила!
— Лично я там никогда не был, но мой коллега, Эйдан Данн, буквально бредит этой страной. Дай ему волю, и он будет говорить о ней сутки напролет.
— Мистер Данн преподает латынь, — с мрачным видом сообщил Джерри.
Глаза Синьоры радостно вспыхнули.
— Значит, ты можешь выучить латынь, Джерри?
— Вот еще! С какой стати? Это нужно только занудам, которые собираются после школы поступать в университет, чтобы стать адвокатами и докторами.
— Ничего подобного! — пылко произнесла Синьора. Одновременно с ней попытался что-то сказать Тони О'Брайен, однако сразу же умолк и предоставил слово даме.
— Продолжайте, пожалуйста, — попросил он.
— Я очень жалею, что не изучала латынь, поскольку это мать многих языков: французского, итальянского, испанского, — горячо заговорила Синьора. — Если ты знаешь латынь, то сможешь безошибочно определить происхождение любого слова в этих языках.
— Знаете, вам действительно необходимо встретиться с Эйданом Данном, — заметил Тони О'Брайен. — Он постоянно твердит то, что сейчас сказали вы. — Мне, кстати, тоже нравится, когда ребята учат латынь. Этот язык очень логичен, он тренирует ум, приучает думать — так же, как, например, разгадывание кроссвордов. Кроме того, тут нет особых трудностей с произношением.
После того как учитель удалился, беседа стала еще более оживленной. И Синьора поняла, что теперь Сьюзи будет навещать родителей гораздо чаще и не станет больше избегать отца. После сегодняшнего вечера ледяная стена между ними изрядно подтаяла.
Синьора договорилась с Брендой встретиться и погулять в парке святого Стефана. Бренда захватила с собой пакет с черствым хлебом, и женщины кормили уток, наслаждаясь солнечным теплом и царившим вокруг покоем.
— Я навещаю твою мать каждый месяц. Сказать ей, что ты вернулась? — спросила Бренда.
— А ты сама как думаешь?
— Я бы этого не хотела, но только по одной причине: боюсь, что ты сломаешься, переедешь к ней и превратишься в рабыню.
— Ты меня совсем не знаешь. У меня характер — кремень. А тебе она нравится? Ну, как человек? Только честно!
— Нет, не очень. Сначала я бывала у нее, только чтобы не обидеть тебя, а потом, когда ты уехала, стала навещать ее и постепенно втянулась. Она же выглядела такой несчастной, все время жаловалась на Риту, Хелен и своих снох.
— Я сама поеду к ней. Не хочу за тебя прятаться.
— Не надо, ты пойдешь на попятную!
— Поверь мне, этого не случится.
В тот же день Синьора отправилась к матери. Она просто подошла к двери под номером 23 и позвонила. Приоткрыв дверь, мать выглянула наружу и неуверенно спросила:
— Вам кого?
— Это я, Нора, мама. Я приехала навестить тебя.
В ответ — ни улыбки, ни приветственных объятий, ни приглашения пройти в дом. Лишь враждебность во взгляде маленьких бурых глазок, устремленном на непрошеную гостью. Женщины долго молча стояли на пороге друг напротив друга. Мать не посторонилась, чтобы пропустить Нору в дом, а сама Нора не спросила разрешения войти. Вместо этого она сказала:
— Я приехала повидать тебя и узнать, захочет ли папа увидеться со мной — дома или в больнице. Я хочу поступить так, чтобы всем было хорошо.
Губы матери искривились.
— С каких это пор ты поступаешь так, чтобы хорошо было другим, а не только тебе?
Синьора неподвижно стояла на пороге. Именно в такие минуты, как эта, ее умение держать себя в руках оказывалось как нельзя более кстати. Через некоторое время мать повернулась и вошла в дом.
— Заходи, раз уж явилась, — сварливо бросила она через плечо.
Осматриваясь по сторонам, Синьора узнавала некоторые вещи, стоявшие раньше в их прежнем доме. Тут, например, был старый буфет, в котором хранился фарфор и несколько серебряных вещиц. На стенах не было ни одной картины, на книжных полках — ни одной книги. В комнате владычествовал огромный телевизор, на обеденном столе стоял металлический поднос с оранжевым фруктовым напитком. Никаких цветов, никаких признаков того, что обитательница этого дома получает от жизни хоть какое-то удовольствие. Поскольку мать не предложила ей сесть, Синьора без приглашения устроилась на стуле у обеденного стола. «Много ли кушаний знал этот стол?» — подумала она, но затем решила, что не в том она положении, чтобы критиковать других. Целых двадцать шесть лет она прожила в комнате, куда никого и никогда не приглашали на обед. Может быть, это у нее в крови?
