Евгения Кайдалова - Ребенок
Я беременна… А что это значит? Я больна? Похоже… Чем это чревато? Видимо, у меня появится ребенок… А что это такое? Говорят, ему нужны одноразовые подгузники – по крайней мере так утверждает реклама…
В дверь тихонько забарабанили кончиками пальцев. Я знала: так весело и деликатно всегда стучится Антон. Но я не знала, что сказать ему в этот момент, и потому отозвалась прежним, официально-холодным тоном:
– Да!
Он вошел, и мне стало больно. Я совсем забыла о том, что на дворе – весна, а он держал в руках букетик розовых гиацинтов. Весь его вид заявлял о том, что воздух еще морозен, но жизненные соки уже бьют ключом: лицо было ярко разрумянено, куртка привольно распахнута, улыбка раскинулась во всю свою ширь. Он молча чмокнул меня и пощекотал цветами мой нос. Пахли они умопомрачительно.
Все еще молча, он потерся щекой о мое лицо, шутя прикусил мочку уха, зарылся лицом в мои волосы и шумно втянул их запах. Заметив мою полную безучастность, он приподнялся и заглянул мне в лицо с трогательной вопросительной улыбкой.
– Я беременна, – произнесла я в ответ на его улыбку и посмотрела в потолок, чтобы не смотреть ему в глаза.
Я почувствовала, как он замер и отстранился. Затем он присел на край кровати; мне показалось, что он нарочно примостился на самый краешек, чтобы не соприкасаться со мной. Он неожиданно быстро сорвал с себя куртку – видимо, мои слова обдали его жаром.
– Точно?
– Точно.
Теперь я безжалостно взглянула ему прямо в глаза.
– Да, дела… И что ты собираешься делать?
Такой постановки вопроса я не ожидала.
– Что я собираюсь делать?
– Ну, это ведь ты у нас беременна.
Он пытался шутить, но шутливая интонация едва пробивалась сквозь панический ужас в голосе.
– А что вы мне посоветуете? – спросила я слегка издевательски, тем же тоном, что я обычно задавала вопрос мастеру в парикмахерской.
Он собирался с мыслями, уходя взглядом то в один угол комнаты, то в другой, и, пока он молчал, я начала его ненавидеть. Я никогда бы не поверила, что способна испытывать ненависть к этому человеку, но отчетливо ощущала, как в душе широко разливается тягучее темное чувство.
– Видишь ли… – Он просительно вскинул на меня глаза.
– Да? – Мой голос оставался жестким.
– Инка, понимаешь, – борясь с волнением, он взял мою руку и стиснул ее, – я не могу сейчас позволить себе ребенка. Мне только двадцать лет, у меня – ни законченного образования, ни специальности. Ни работы, как ты знаешь. Хочется как-то определиться в жизни, а уж потом… Я боюсь, что придется повременить.
– Я могу повременить еще месяцев семь.
Нет, я никогда бы не поверила, что смогу над ним издеваться! Почему вместо прежних приступов любви и благодарности он вызывал у меня такой резкий припадок злобы?
– Месяцев семь – это не выход. Тебе нужно… тебе придется…
Я поняла, за что я начала его ненавидеть: за разделение общей беды на «я» и «ты». Я вдруг почувствовала себя так же, как на южном склоне Чегета, когда он стоял и смотрел на меня, вместо того чтобы разделить со мной ужас происходящего.
– Сейчас это легко сделать, можно даже за один день. Я, разумеется, оплачу…
Меня передернуло – я вспомнила Лену: «Представляешь, этот подонок даже не дает мне денег на аборт…» Под определение «подонок» Антон явно не подпадал, но неужели он поступал правильно, как и положено поступать в данной ситуации?
Теперь собиралась с мыслями я. Вряд ли Антон ненавидел меня в это время – лицо у него было просто несчастным.
– Это больно?
– Не знаю.
– Почему мы не предохранялись?!
– Ты говорила… у тебя был конец цикла.
– А потом?
– Ты об этом не заговаривала.
– А ты об этом не задумывался?
– Я думал, ты начала пить таблетки.
– Я не могла начать их пить – ведь цикл тогда так и не закончился.
– Откуда я об этом знал? Я и представить себе не мог, что ты не предохраняешься!
Мы выдохлись, но так и продолжали сидеть, не касаясь друг друга – словно враги по разные стороны баррикады. Через какое-то время к нам обоим вновь пришли мысли – точно неведомый помощник поднес боеприпасы. Не сговариваясь, мы одновременно открыли рот:
– Почему ты…
– Почему ты…
Так же одновременно мы и замолчали – кажется, вопрос был исчерпан. Неожиданно Антон усмехнулся и покачал головой.
– Детский сад какой-то, а? – произнес он, не ожидая моего ответа.
Врач был найден на следующий же день – я позвонила по одному из многочисленных объявлений в газете. Предстояло сдать какие-то анализы, но их обещали сделать сразу, чтобы меня не задерживать. Я записалась на прием на завтра с самого утра, но и это недолгое время ожидания провела, застыв от страха. Вечером накануне операции ко мне зашел Антон. Я разговаривала с ним настолько холодно, насколько могла, и даже если он собирался сказать мне какие-то теплые слова поддержки, то они бы наверняка замерзли на лету. Я испытала облегчение, когда он ушел: теперь ничто не вклинивалось между мной и моей ненавистью к нему.
Назавтра мне пришлось прождать врача около двадцати минут – даже платная медицина не утруждала себя пунктуальностью. Кроме меня, в приемной не было никого, только в кабинете с открытой дверью медсестра расставляла какие-то лекарства в стеклянном шкафчике. Я подошла и встала напротив нее.
– Николай Михайлович сейчас придет, – заверила она, заметив меня краем глаза.
– Скажите, это больно?
– Больно? Нет! Внутривенный наркоз – и все.
Я отошла. Мне не стало легче. Я взглянула на часы: от назначенного времени казни прошло уже десять минут страха. Сколько еще оставалось ждать?
Я стала разглядывать развешанные на стендах вырезки из медицинских журналов. Одна из них до боли задела меня своим названием – как раз на мою тему. Я должна была бы не приближаться к этой статье, но в силу каких-то мазохистских желаний начала читать именно ее:
…на одиннадцатой-двенадцатой неделях истекает последний срок, когда беременность можно прервать по желанию женщины… Будущий ребенок уже начинает в это время свое эмоциональное развитие… Ученым удалось заснять состояние плода в момент произведения аборта: он пятился от инструментов, и лицо его искажала гримаса ужаса…
Рядом был сфотографирован пока еще не расчлененный эмбрион: он напоминал одну огромную голову, к которой крепились нелепо маленькие тельце, ручки и ножки. Было видно даже пальцы, растопыренные широко, как у лягушки.
…К этому сроку уже заложены все внутренние органы будущего человека, в семенных канальцах мальчиков даже есть сперматозоиды… Эмбрион начинает шевелиться, но его вес настолько мал, что мать не чувствует этих движений…
