Алексей Иванов - Общага-на-Крови
— Гапонов неспроста за тобой следит, — без смущения заявил Нелли Ванька. — Он к тебе неравнодушен, гад, вот и мстит.
— Ну и пошел он к дьяволу, — отмахнулась Нелли.
— Интересно, — задумался Ванька, — он тебя действительно сам вычислил или какая сволочь настучала?
Нелли сделала гримасу безразличия.
— Знаешь, Фима, — подумав, сказала она, — ты не принимай на свой счет, но с тех пор, как мы так живем, я чувствую, что все от меня отвернулись. Никто во мне человека не видит. Я для всех только обуза, которую терпят из вежливости. Такое ощущение, что все тебе врут, а сами только и ждут, когда ты уйдешь, чтобы не было неприятностей. Будто умерла для всех, а похоронить нельзя, вот труп и перепихивают друг другу, чтобы под носом не воняло. Людей ненавидеть начинаешь.
— Это усталость и нервы, Неля, — возразила Серафима. — Ты слишком мнительна.
— Да плюнь ты на них всех, — посоветовал Ванька. — Приходи и живи. Это же общага.
— Нельзя плевать, — вдруг возразил молчавший до сих пор Отличник. — Вот ты доплевался, что тебя из второй комнаты выставили.
Нелли мельком презрительно взглянула на Отличника.
— Ха! — воскликнул Ванька. — Да у меня, харя, таких комнат хоть жопой ешь! Оттуда выперли, так я не удавлюсь на резинке от трусов, еще найду комнату!
— И снова выпрут, — упрямо сказал Отличник.
— А-а, пускай. Опять новую найду. Сессия же не бесконечна. Худо-бедно перекантуюсь, а там видно будет.
Отличник тяжело вздохнул.
— Не падай духом, мать. — Ванька хлопнул Нелли по коленке. — Мы еще придем поссать на их могилы.
Нелли только усмехнулась.
Еще с полчаса они говорили о разных пустяках, не касаясь этой темы, и наконец Нелли сказала:
— Ладно, Фима, пойдем мы. Думаю, что тревога уже улеглась.
— Приходите сюда, — снова пригласила Серафима.
Отличник вышел в блок проводить друзей. Он чувствовал: они хотят что-то сказать ему без Серафимы.
— Хорошая у тебя девочка! — быстро прошептал Ванька в ухо Отличнику. — Ну и подфартило тебе, харя!
Отличник смущенно улыбнулся.
— Вы друг другу подходите, — с наигранным безразличием, не понижая голоса, добавила Нелли. — Кстати, Отличник, ты не знаешь, где Каминский?
— Нет, — соврал Отличник, сумев выдержать ее взгляд.
— Ну ладно, — ухмыльнулась Нелли, отворачиваясь.
Ванька скорчил зловещую рожу и, пока Нелли не видела, быстро, но крепко пожал Отличнику руку.
Игорь в брюках и рубашке, подпоясанный женским фартуком, на электроплитке жарил себе яичницу и варил в турке кофе. Отличник сидел в стороне на стуле, как зритель, и глотал слюни. Маргариты в комнате не было, поэтому Отличник свободно рассказывал Игорю об изменениях в судьбах Нелли и Ваньки.
— Образ жизни и поведение компрометируют Ивана в глазах окружающих, — произнес Игорь. — Ты бы, Отличник, повлиял как-нибудь на него…
— Он сам знает, что делает, — хмуро отозвался Отличник. — Нянька я ему, что ли?
— Н-да-а… — протянул Игорь и вздохнул. — Тяжело мне, друг мой. Сейчас бы о себе подумать — не до прочих. Но ведь гибнет человек. Что делать?
— Ничего.
— Как-то нехорошо у нас стало. Словно мы друг другу чужие. Что с нами случилось? Что с нами сделали? Что будет, Отличник?
— Не знаю, Игорь, — печально сказал Отличник. — Ванька говорит, что нам теперь поодиночке держаться надо. Мне кажется, что все просто злятся друг на друга оттого, что никто не хочет сделать первого шага к сближению.
— Какое сближение, дитя мое? — Игорь пожал плечами. — Мы не ссорились. Не расходились во мнениях.
— Ну, может, поддержать друг друга… Не врать друг другу…
— Как я понимаю, — помолчав, заметил Игорь, — последнее — это в мой адрес?
— Ну да, — неохотно сознался Отличник. — Но не только. Во всем какая-то фальшь появилась. Лелька будто врет, что всех любит, Нелька — что всех ненавидит, Ванька — что на всех наплевать…
— А почему ты считаешь, что это не так?
— Почему-почему? Потому что я сам не могу ни плевать на всех поголовно, ни любить, ни ненавидеть…
— Ты, наверное, осуждаешь меня за мой способ жить в общаге и за то, что я вынуждаю тебя лгать?
Отличник скорчил неопределенно-кислую физиономию, хотя и то и другое действительно было ему не по душе.
— Даже Иван осуждает меня, — задумчиво заметил Игорь. — Это Иван-то, который всегда наплевательски относился к ближним, насмешливо — к моим отношениям с Нелли и презрительно — к бабам, что для него оправдывало разврат… Представь, мой юный друг, что этот самый вышеупомянутый Иван недавно в частной беседе в свойственной ему разухабистой манере следующим образом сформулировал мой способ жизни в общаге — даю адаптированный перевод: «Я тебя люблю так, что сегодня же совокупиться хочу, аж переночевать негде».
— Характерное высказывание для Ивана, — сказал Отличник, невольно перенимая манеру говорить у Игоря.
— Может, все-таки разделишь мою скромную трапезу?
— Не хочу, — соврал Отличник. — Но кофе буду…
Игорь налил ему кофе и поставил перед собой сковородку.
— Понимаешь, мой юный друг, — с аппетитом принимаясь за яичницу, пояснял Игорь, — совокуплениями мне приходится платить за ночлег.
Аналогично Иван платит своим приятелям пьянкой, Нелли чете Беловых платит интеллектуальным общением, а Леля платит Вале Карелиной тем, что сидит с ребенком. Я хочу, чтобы ты, мой друг, понял, что связь с различными подругами не является для меня самоцелью и не доставляет мне духовного удовольствия. Бабы, с которыми я имею дело, глупы, развратны и банальны. Я бы не стал с ними связываться, если бы не нуждался хотя бы в половине койки на ночь. Кроме того, как специалист, скажу тебе, что соблазнение требует огромного количества времени и усилий. При всем при этом меня мучит страх во всем доступном судьбе диапазоне — от страха перед Ботовой Ольгой Васильевной, комендантом, до страха перед Нелли Каравановой, моей последней надеждой на человеческое достоинство. Неужели кратковременный физиологический оргазм может служить достаточной компенсацией за все вышеперечисленное?
— А зачем ты мне это все говоришь? — спросил Отличник.
— Полагаю, моя цель самоочевидна: оправдаться.
— Оправдаться… — повторил Отличник. — То есть попытаться представить правдой во мнении других то, что считаешь правдой для себя? Выдать субъективное за объективное?
— Ты жесток, мой юный друг, — с болью заметил Игорь, на мгновение отстраняясь от сковородки. — Возможно, объективно я поступаю дурно. Но субъективно у меня нет выхода. Мне противно пить, как пьет Иван, я не умею сидеть с детьми, как сидит Леля, меня не воспринимают как интересного собеседника, подобного Нелли. Во мне видят лишь донжуана, селадона, ловеласа и альфонса. Я вынужден мириться с тем мнением о себе, что бытует в общаге, чтобы использовать его в свою пользу, ибо только благодаря людям смогу выжить. Я являюсь типичной жертвой конфликта человека и общества, конфликта личности и предписываемой ей роли. Почему ты осуждаешь только меня? Да, я нарушаю заповедь «не прелюбодействуй». Но ведь и Нелли нарушает заповедь «не поминай имя божьего всуе». И Иван нарушает не менее важную, хоть и неписаную заповедь «не становись скотом». И Леля нарушает подобную же заповедь «не лги о любви». Почему же все, включая тебя, сочувствуют Нелли, Леле, Ивану, а в меня все, включая тебя, кидают куски кала и банановую кожуру?
