Захар Прилепин - Обитель
— Я слышал вчера, как приходил Ксива… — бережно начал Василий Петрович.
— Надо искать другое место обитания, — тут же продолжил Артём, не успев даже удивиться, откуда Василий Петрович догадался о его мыслях. — Какие тут ещё роты есть? Давайте пересчитаем вместе, может, что-то придумается.
Василия Петровича уговаривать не пришлось.
— В тринадцатой вы уже были, — сказал он. — Двенадцатая надоела, из неё вам надо уходить, согласен. Одиннадцатая — рота отрицательного элемента, она же карцер, туда никому не посоветую. Десятая — канцелярские. С вашей очевидной грамотностью там самое место. В девятую вы не попадёте — это так называемая лягавая рота, в ней одни бывшие чекисты из числа рядовых, то есть к управленческой работе в лагере не пригодных, поэтому трудятся они в охране и в надзоре.
Артём кивал: в сущности, он всё это знал, и Василий Петрович знал, что он знает, но разбор помогал успокоиться, расставить всё по порядку и ещё давал, может быть, ложную, но всё-таки надежду: вдруг при перечислении обнаружится незаметная лазейка, о которой случайным образом забыли.
— Восьмая — место для отпетой шпаны, леопарды там живут, вы знаете. Седьмая — артистическая, тоже не худшее место в Соловецкой обители. Вы, случаем, в гимназическом театральном кружке не занимались? А то вам подошли бы несколько классических ролей, — неясно было, шутит Василий Петрович или нет. — Шестая — сторожевая. Там тоже хорошо, но в шестую по приказу Эйхманиса принимают только лиц из бывшего духовенства. А вы ведь и не попович, Артём?
— И даже не Никитич, — отмахнулся тот.
— В пятой — пожарники, — продолжил Василий Петрович, — там вообще прекрасно, но если в артисты ещё можно попасть благодаря таланту, а в канцелярию — за умение, к примеру, правильно считать и красиво писать, то для пожарной службы нужен лишь блат. Или, как тут говорят, кант — везение. Горим мы не так часто, работой они не замучены, всё больше в шашки играют. Блата у нас нет, поэтому дальше побредёши. Четвёртая рота — музыканты соловецких оркестров. Вы не утаили от меня никакой музыкальный талант? Может, вы, Артём, играете на трубе? Нет? И напрасно. Третья рота — чекисты самой высокой марки и служащие ИСО. Так что третью мы вообще не рассматриваем. Вторая — специалисты на ответственных должностях, которые могут себя проявить, скажем, по научной части, — здесь Василий Петрович снова внимательно посмотрел на Артёма, но тот не ответил на взгляд, тогда он досказал: — Первая — заключённые из верхов лагерной администрации: старостат, заведующие предприятий и помощники завов. До первой роты надо дорасти… А может, и не надо.
— Всё? — спросил Артём.
— Отчего же, — сказал Василий Петрович. — Есть ещё четырнадцатая — там запретники: заключённые, работающие только в стенах кремля — чтоб не убежали. Повара, лакеи, конюхи у чекистов. В сущности, их хотели наказать, лишив возможности прогуливаться по соловецкому острову, а сделали им только лучше. Сами сравните: одно дело — на баланах, а другое дело — хвост расчесывать у комиссарской лошади. Пятнадцатая рота — мастеровые: плотники, столяры, бондари… И есть ещё рота, которая вообще не работает, — и попасть туда легко безо всякого блата, она называется?..
— Кладбище, знаю, — ответил Артём без улыбки. — Соловецкое кладбище.
Лазейка не находилась. По большому счёту, подходила только десятая, канцелярская рота — но Артём никого оттуда не знал, да и с чего б его позвали в столь привилегированное место. Не один он умел в лагере читать книги и считать дроби. Тут и поумней его встречались на каждом шагу.
— Жаль, что я не белогвардеец, их тут сразу берут куда надо, — раздумчиво сказал Артём.
— А кто вы? — в очередной раз поинтересовался Василий Петрович.
— Да никто, — отмахнулся Артём. — Москвич, повеса, читатель книжек — не за что зацепиться.
Василий Петрович вздохнул в том смысле, что да, Артём, зацепиться не за что: дружим-дружим, а про свою жизнь вы так и не рассказали ничего.
По глазам Василия Петровича осознав, что на подходе какие-то дурные новости, Артём оглянулся и тут же увидел Ксиву — тот вразвалочку приближался. Возбуждённый, в своём возвращённом с утра пиджаке на голое тело. Чёрные круги под глазами ещё не сошли. На голове — откуда-то взятая инженерная фуражка. Резко поднял руку — Артём чуть трепыхнулся, но Ксива, ещё больше осклабившись, поправил козырёк и спросил:
— Понял всё? У меня на почте свой человек, так что, если начнёшь крутить…
— Он понял всё, — вдруг сказал Василий Петрович.
Ксива осёкся, смерил Василия Петровича взглядом и, вернувшись к Артёму, всё-таки закончил фразу:
— …начнёшь крутить — тебя самого пустят на конскую колбасу. Конь!
Вослед за Ксивой, метрах в пяти за ним, подошли и встали ещё трое блатных. Они разговаривали о чём-то постороннем, очень уверенные в себе.
«Он каждый час теперь ко мне будет подходить?» — подумал Артём, глядя Ксиве в глаза и ничего не отвечая.
Артём вдруг вспомнил, как однажды в детстве видел человека, перебегавшего реку по льдинам в начале ледохода. Занятие это было пугающее и дерзкое — обвалиться в ледяную воду казалось совсем простым. Куда спешил тот человек, Артём не знал или забыл с годами — но точно запомнил свои детские мысли: что он сам, как бы ни восхищались другие пацаны на берегу отвагой и безрассудством бегуна, сам бы такое повторить не хотел.
А тут ощутил себя в той же самой роли — только подневольной: словно его вытолкнули и сказали: беги! — и выбора не оставалось. Только куда бежать: другого берега не видно.
Он сейчас стоял на льдине — и мог бы сделать прыжок; но не сделал.
Ксива ушёл.
— Да-с, неприятно, — сказал Василий Петрович спокойно через минуту.
«Сглазил меня, — с неожиданной злобой подумал Артём про Василия Петровича, хотя сроду не был суеверен. — Только говорил, как у меня всё складно идёт… Сглазил, старый пёс!»
— Вы куда сегодня? — спросил Василий Петрович.
Артём помолчал, думая, как бы уйти от ответа, но смолчать было б совсем нехорошо.
— Я в кремле вроде… — сказал тихо. — Не знаю, что за работа.
— А я по ягоды опять, — сказал Василий Петрович, — Вон мои стоят уже. Пойду.
Уже уходя, оглянулся и добавил:
— Артём, не отчаивайтесь. Бог есть. Он присмотрит за нами, верьте.
* * *До самого обеда работы у Артёма не было никакой.
С ним были Митя Щелкачов и Авдей Сивцев.
Они долго ждали десятника во дворе. Шумела рябина, листва её переливалась и бликовала на солнце, особенно если смотреть через полуоткрытые глаза. Бродил олень Мишка, поднимая голову на шум листвы.
