Юлия Андреева - Мертвым не понять
– На столе. – Пава подвинул столик и поставил передо мной тарелку с супом, явно намереваясь впредь кормить из ложечки.
– Вот видишь! В понедельник я ужинала в ресторане – зачем мне было все доставать?
– Действительно. Но… Это ведь еще не признаки того, что ты должна умереть? Ведь нет? Скажи – нет? Ты напряженно работала, когда я уезжал. Твой роман – ты его закончила. О боже! Я чудовище! – Он испуганно прикрыл ладонью рот. – Прости меня, Диана, я уехал, когда ты только закончила работу, то есть когда я был тебе по-настоящему нужен! Ты оставалась здесь без помощи, без пищи, тебе даже воды подать было некому, врача вызвать… А если бы ты умерла? Или не проснулась… никогда не проснулась больше!? Я же убийца…
– Ну, перестань. Ничего ведь не произошло. – Странно, но в этот момент я была готова поклясться что реплика «Я чудовище!» и последующий текст не имеют ничего общего друг с другом. – Не переживай. Я просто хорошо выспалась.
– Да? Правда?.. Ты ведь еще так молода… не может быть, чтобы ты умерла или была тяжело больна – тебе ведь… Нуда…
– Мне тридцать. Я на два года старше тебя.
– Надо же, а я-то привык думать, что мне двадцать.
– Восемь лет иллюзий. Вкусно. – Я без всякого аппетита принялась за суп. Пава продолжал сидеть рядом, словно ожидая, что я того и гляди упаду, из-за чего мне кусок в горло не шел. Наконец он, видимо, уверился, что я не намерена переноситься в лучший мир, и, пересев к столу, принялся за обед, время от времени бросая на меня жалостливые взгляды.
– Одно непонятно, – наконец решилась я, – мне снились розы, много роз.
– Красные, белые?..
– Не знаю, у меня были завязаны глаза. – Я положила ложку. Есть определенно не хотелось.
– Что же ты видела? Если видела, конечно?
– Ничего… Но я слышала музыку и шелест лепестков, чувствовала запахи и ощущала прикосновения.
– Это очень эротично… – Пава отставил тарелку и, томно посмотрев на меня, закурил длинную сигарету. – Что же тут удивительного? Сон без изображения… странно конечно, но… всякое бывает.
– Не в том дело… – Я подбирала слова. – Видишь ли, во сне было полно розовых лепестков, а когда я проснулась, то обнаружила вот тут огромный шип.
– Где?
Я выставила ногу так, чтобы красноватое, припухшее пятнышко оказалось почти что перед ним. Павел присел на корточки.
– Ты слышала что-нибудь об опытах самовнушения? – спросил он. – Ну, когда человеку кажется, что ночью по комнате летает комар, а наутро он находит прыщик?
– И шип. Огромный шип. Вроде тех, что бывают у дорогущих красных роз на длинных лапах.
– Но этому можно найти разумное объяснение…
– Какое? Ты привез мне немецкое белье с аукциона в Цюрихе, я положила его в первый раз, в комнате из цветов только лилии и орхидеи…
– И роза, валяющаяся у тебя в постели, когда я приехал.
– Розу принес Андрей – твой любовник. Шип я нашла раньше.
– Подлец. Теперь, кстати, он и твой любовник. Дрянь какая – еще друг называется – с моей женой!..
– Не думаешь ли ты, что такой здоровый шип просочился через простыню?
– Нет, это совершенно исключено! Они же новые и крепкие. Хотя – если шип лежал на матрасе, ты могла постелить простынь, а потом переложить ее на другую сторону, шип зацепился…
– Ты что, считаешь меня полной дурой? Простыни вышиты только с лицевой стороны – причем блестящим шелком! Как я могла этого не заметить?!
– Да, ты права… разве что… нет.
– Разве что ты устраивал оргии с цветами в моей постели?
– Как это возбуждает! Так вот какие сны видит моя женушка. Он был красив?
– Не знаю. – Я пошла к себе в комнату и оделась. – Действовал он очень даже здорово.
– Но постой. – Пава уже стоял на пороге моей комнаты. – Если шип настоящий – тогда и все остальное… тебя не изнасиловали?
– Нет. Неужели ты думаешь, что это можно не почувствовать?
Мы вместе вынесли на лестницу мокрый, зеленый ковер и выжали его там в четыре руки, вода звенела по ступенькам, стекая вниз. Слава богу, под нами никто не живет – только склад.
– Все равно я бы на твоем месте проверился у врача.
– Теперь-то зачем?
Павел покраснел.
– Но, дорогая, – тогда в твоем деле вообще не разобраться – розы в постели, юноши с утра пораньше… день– ночь – сутки прочь… – Он ушел, чуть повиливая бедрами, и я осталась наедине со своими переживаниями.
19
НАВАЖДЕНИЕ
Неделя прошла спокойно, если конечно не считать звонков Андрея, которого мы из принципа оба игнорировали. Я печатала роман, ругая себя за медлительность и ошибки. В пятницу Зерцалов получил от давних знакомых приглашение провести несколько дней где-то под Нарвой. Мы договорились, что я свяжусь с ним, если опять произойдет неладное.
Я посадила Павла в такси и работала до вечера, отвечая время от времени на телефонные звонки и лишний раз давая понять Андрюше, что ему в этом доме никто не рад, вешая трубку, едва заслышав его чуть заискивающий голос. По правде сказать, я испытывала чувство некоторой неловкости, прекрасно отдавая себе отчет в том, что в издательстве мальчику больше не работать. Мой принц не спускал обид.
К вечеру возникло легкое беспокойство. Нельзя сказать, что не привыкла жить одна, но прошлый раз я отключилась, когда Павы не было дома. Что, если снова? Все в моей комнате напоминало о том пробуждении в четверг, когда я узнала, что из моей жизни украдены пара суток, даже белые лилии занимали привычную для себя голубую вазу.
Совсем было уже решилась позвонить какому-нибудь знакомому и отправиться вместе на ночное шоу, приглашение на которое вот уже неделю лежало у меня на столе, но я вдруг словно лишилась сил и желаний. В полном изнеможении доплелась до Пашиной двери и вошла в комнату.
Первое, что бросалось в глаза в этом милом жилище принца, или, скорее всего, какого-то странного, мистического существа, каким был Зерцалов, – безупречная, сияющая чистота и свет. Да, свет струился из нескольких бра на стенах, отражаясь в бесчисленных гранях застывших хрустальных фонтанчиков и пронизывая вазы и стеклянные предметы, выстроенные как раз под таким углом, чтобы неотвратимые лучики настигали их, преломляясь и весело сияя. Тот же свет разливался по книжной полке (всего одной), сверкая на глянце и позолоте. Я вспомнила о Шоршоне и опустилась на краешек кровати. Вдруг подумалось, что ведь это мог быть и не сон. Что, если кто-то, попотчевав меня наркотиками, проник затем в дом? Сказать проще, похитил?.. А почему бы и нет – мог же Слава, под чьим именем я издавала десять лет свои детективчики, направить на меня нож? Так почему же автор «Похищения Европы»… почему Зерцалов не может сделать то же? Может, прозвище Венера показалось ему слишком уж узнаваемым, а имя Диана не подходящим, но, во всяком случае, приметы героини вполне сходятся с моими. Хотя ему-то зачем? Бред.
Я встала и подошла к входной двери. Всего один замок, нет цепочки, – вспомнилась дверь коллекционера. И почему Павел не сделал засов или задвижку, ну, неужели у нас нечего воровать? А мебель, а видео, а я?! Когда мы поженились, Зерцалов продал свою квартиру, чтобы полностью обставить эту.
Становилось зябко, на лестнице спорили о чем-то голоса. Я вернулась в комнату мужа и, забравшись в постель, начала читать. Помню, в прошлый раз я именно таким образом сумела распознать тень Шоршоны. Бедного моего запутавшегося друга. Как хрустнули кости!.. Брр… Я этого до конца дней своих не забуду и не прощу себе. Жить хотелось! Жить! Неужели я и Паву могу так же?.. Больно, унизительно? Нет. К черту! Скорее уж я сама себя переломаю, чем такое!
Но, с другой стороны, человек, прокравшийся в дом (если он, конечно, не был лишь плодом моего воображения), не обязательно должен быть Зерцаловым или Шоршоной. А если так, то и сопротивляться я могу в полную силу. В конце-то концов он нападает, когда я сплю, а значит… Черт!
Я встала и, подойдя к письменному столу в вольтеровском стиле, поискала в ящиках клей; однажды я видела это в шпионских фильмах – надо прикрепить волосок одним концом к двери, а другим к косяку или полу, так, чтобы нельзя было войти в квартиру, не потревожив тонкого стража.
Прямо передо мной лежал знакомый, черный футлярчик из-под великолепной наградной ручки с золотым пером, полученной Павой за сборник «Сладостное томление» в Берлине лет пять назад, и потому на ней сиял вензель из моих инициалов и чуть изгибала свой длинный стебель роза, которой, на мой взгляд, катастрофически не хватало меча или креста, но Зерцалов был в восторге от подарка и никогда не расставался с нею, придумывая разные приспособления, чтобы держать ее всегда на сердце.
В столе клея не оказалось, но я вспомнила, что маленький оранжевый тюбик должен лежать за книгами, где он и оказался, потянула за свои длинные волосы – и на ладони осталась парочка светлых блестящих ниточек. Я приклеила их и, вернувшись в свою комнату, уже хотела ложиться, но противное предчувствие сжало горло.
