Кристофер Ишервуд - Мемориал. Семейный портрет
Открыл дверцу, вышагнул на затекших ногах.
- Бог ты мой, ну и холодрыга!
- Ну и держи это при себе, моя радость, - сказала Мэри. - Мы тебе и так поверим.
Эдвард передернулся. Утро было мрачное, серое и сырое. Ворота заледенели, не поддавались. С вязов вдоль аллеи моросило, капало с каждой ветки. Хилый, холодный рассвет вставал над Дербиширом, отускляя лучи фар.
Прямо им в спину пыхтел двухместный автомобильчик Томми Рэмсботтэма. Эдвард подошел, сунул голову внутрь:
- Эй! Доброе утро!
- Доброе утро, - ответил Томми, и Энн, из-за его плеча, спросила:
- Хорошо спалось?
- Невероятно!
Вдруг Эдвард развеселился. Громко, коротко хохотнул, охлопал себя по бокам, выкинул коленце на мокрой дороге.
- Там, сзади, у вас народ совсем повымер, - он прибавил.
Они ютились на приставных стульчиках - в теплых пальто, свитерах, меховых шапках, обмотанные шерстяными шарфами, - такие ужасно жирные совы. Жорж недоступно ушел в себя - продолговатая глыба, зато бедный Эрл Гардинер вытянулся стоймя, всей своей позой свидетельствуя о том, как он натерпелся в дороге.
- Как ты там? - забеспокоился Эдвард.
- О, превосходно, - Эрл героически улыбался. Эдвард приложился губами куху Жоржа и вдруг завопил:
- Sept heures moins un quart!
Жорж, не вздрогнув, проснулся, осенил его ослепительной улыбкой. Морис начал длинно, настырно жать на гудок.
- Ворота! - он вопил. - Ворота!
И Эдвард их распахнул, и Морис въехал в парк, и Томми въехал за ним. Когда катили уже по аллее, проснулась Памела, повернулась на сиденье. Обнаружив рядом с собой Мэри, она страшно, кажется, удивилась. Распрямилась рывком, так, что сразу ясно стало, что это вчерашняя школьница, и в ее невинной головке теснятся, клубясь, похищения людей, торговля белыми рабами и прочая дребедень.
1. Крайняя северная точка Великобритании.
2. Без четверти семь (франц.).
Потом она проснулась окончательно и всех опознала с довольной усмешкой.
- Я спала, наверно, - призналась она потрясенно.
А Мэри думала - какой же он узенький, оказывается, этот въезд, и весь парк стал как-то гораздо-гораздо меньше. Минуты не прошло, а уже они покатили вниз, к дому. Энн, рядом с Томми, не отрывала глаз от красной искры на задней фаре Мориса. Хлипкий откидной верх продувало насквозь. У нее затекла шея. Склоненный к рулю профиль Томми все четче вычерчивался на бледной полосе за окном. И - светало, с каждой минутой светало. Вдруг она прижалась щекой к его плечу.
- Ты чего? - но не повернул взгляда.
Потом- то сообразил и, не выпуская руля, свободной рукой обнял ее за плечо. Всегда он, наверно, так и будет жирафом, до которого все чуточку поздно доходит. Мой милый. Мое бесценное сокровище. Щекой ощущая шершавость твида, Энн тихо, сонно проговорила:
- А роскошно идет, да?
- Недурственно. А все новый бензин. И точка, от добра добра не ищут.
Голоса были так нежны, так полны любви, будто обсуждается новорожденный младенец. Джералд откинул Томми свой старый двухместник, когда сам обзавелся новеньким "бентли". И недели не прошло - эта катастрофа. Доктор сказал - если б выжил, остался б калекой. В мыслях не умещается - Джералд и вдруг калека. Ужас просто. Иногда его бычье здоровье раздражало прямо до ненависти. Был силен и глуп, как животное. И, как животное, мгновенно и глупо погиб, с трубкой во рту, выжимая по семьдесят миль. Невозможно, невозможно забыть, как Томми тогда прибежал в тот вечер прямо из больницы. Совершенно ошарашенный. Сто раз повторял в одних и тех же словах что случилось.
- Понимаешь, Энн, - он поворял, повторял, - сперва я его даже не узнал. Ну, вот незнакомый кто-то, и все.
А у нее, сквозь весь ужас - странный, леденящий ужас, так тогда казалось, - немыслимая, новая радость билась в потемках сердца. Джералд это сделал ради меня. Наконец-то. И недели не прошло после похорон - сказала Томми, что любит.
Как странно: люди, может быть, скажут, да ведь и говорят, почти наверняка говорят, что вышла за него ради денег. Мы теперь будем богаты. У Джералда было все - Кембридж, вылазки в Монте-Карло, деньги на актрисуль. Теперь все это будет у Томми. Шутка, конечно, и у Томми даже не умещается в голове. И никогда не уместится, это Энн ему обещала.
- Ну вот вам, пожалуйста.
Эдвард открыл садовые ворота. И, качаясь на них, как мальчишка, махал шляпой Морису, Томми, а те прокатили мимо и
дальше, вокруг солнечных часов, к подъезду. Морис слишком резко свернул, заехал в газон колесом, придавил траву.
- Ох, прости за ради Бога, - попросил у Томми, выпрыгивая. - Я испохабил твой дивный лужок.
Остальные, потягиваясь, еле переступали на затекших ногах. Собрались под навесом крыльца. Эдвард закрыл ворота и бежал вприпрыжку к ним через сад.
- Прямо не верится, - кричал он Мэри. - Как на рождественские каникулы приехал.
- Как! - Памела удивилась. - Вы уже здесь бывали?
- Было такое дело, - Эдвард ухмыльнулся.
- Ты в звонок позвони, Томми, - сказал Морис.
Томми не без торжественности приблизился к двери, позвонил. Все ждали. Теперь, когда стихли моторы, тишина стояла мертвая. Слышно, как каплет с парковых вязов.
- Дома нет никого, - заключил Эдвард.
- Рань же дикая, - Морис как будто перед кем-то извинялся. Странно, что об этом никто не подумал. Все виновато переглянулись.
- Еще, наверно, не встали, - решила Маргарет.
- Может, на время смоемся?
- Пошли на станцию, и оттуда им устроим подъем, - предложила Мэри.
Но Томми с решимостью, всем напомнившей о том, кто в доме хозяин, снова нажал на звонок. Все ждали. Было холодно.
- Пива, случаем, не осталось? - справился Эдвард. Мэри затрясла головой. Эрл, остававшийся на приставном
стульчике, теперь выкарабкивался, осторожнейшим образом, чтобы не потревожить Жоржа, который уже снова заснул безмятежным сном.
- Вот что мне нравится, - Эдвард счастливо улыбался, - звонка ты тут не услышишь. Так он далеко. А знаете ли вы, - он повернулся к Эрлу, - что звонок звонит по крайней мере за четверть мили отсюда.
- Неужели? - вежливо удивился Эрл.
- Да не верьте вы ему, мой милый, - вставила Маргарет, - он просто пользуется вашей невинностью.
- Видно, просто испорчен звонок, - сообразил Томми.
- Лучше оставить их в покое до завтрака, - сказала Мэри.
Но Томми строго покачал головой. На карту была поставлена честь хозяина дома. Мэри даже жалко его стало. Бедненький, и попал-то, как кур во щи, не он ведь затеял эту дурацкую вылазку. Идею предложил Морис, естественно, и, конечно, с подачи Эдварда. Вчера, положим, под мухой, казалось - ах, как весело, - влезть в машины и промчать сквозь сонные пригороды с пеньем и воплями. Всегда забываешь, до чего муторно на машине тащиться. Как тогда, жуткая просто история, когда Эдвард за пять минут всех подбил кинуться в Пензенс.
Кончилось все, натурально, отелем в Борнмуте, где кормили ниже всякой критики.
Томми крепко стукнул железным молотком. Полое эхо прокатилось по дому. И - никакого ответа.
- Это, должно быть, необыкновенно старинное здание, - заметил Эрл в своей чинной, учтивой манере, и все покатились со смеху.
- Давай-давай, Томми, - хохотала Энн.
Томми, с улыбкой, стукнул четыре раза. Где-то, в недрах дома, залилась собака.
- Что-то начало материализоваться, - заключил Эдвард.
- Это во-ой соба-аки, Ватсон! - Морис вошел в любимейшую роль своего репертуара.
Эдвард скорчил кошмарную рожу. Внутри дома грянул взрыв, пистолетный выстрел: стукнула задвижка. Все вздрогнули. Никто не слышал шагов. Дверь подалась на цепочке, на пять-шесть дюймов. И просунулась миссис Компстолл, экономка, принявшая власть, временно вместе с мужем, когда Эрик продал Холл Рэмсботтэму. Закутанная платком. Сперва она не узнала Томми.
- Это еще чего? - лицо изображало смесь испуга с агрессией.
- Можно нам войти, миссис Компстолл? - Томми вдруг присмирел. - Простите, что внедряемся в такую рань…
Она неприветливо открыла дверь, бормоча извинения, из которых только и можно было вычленить:
- Ясное дело, кабы нас известили…
Все проходили в дом как-то скованно. Первым оправился Эдвард. Когда включили свет, он огляделся и крикнул:
- Здравствуй, Холл!
Мэри перехватила взгляд, полный открытой неприязни, который метнула в Эдварда миссис Компстолл. И что ж удивительного. Решила, естественно, что этот нежданный, как снег на голову, визит - затеян с целью ее накрыть, поймать с поличным на незаконном каком-нибудь деле - на тайном самогоноварении, что ли, на укрывании краденого. Все стояли кружком, несвежие с дороги, разглядывали облезлую прихожую. Дневной свет глушил лампы. Лампы убивали дневной свет. Сквозняк запросто гулял по сырому, промозглому дому. И непроснувшаяся мебель стояла в холодной комнате уродливым грязным хламом. Но тут Мэри поймала свое лицо в зеркале. "Грязным! О Господи! Да ты на себя посмотри!"
