Джессика Броди - 52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)
Но не здесь. И не с Роландо. Похоже, ему все равно, что я думаю о скромном жилище его семьи.
— Mama! Papa![28]— кричит он, плечом толкая дверь своей квартиры и маня меня за собой. — Estoy La Casa![29]Я откидываю капюшон толстовки Роландо и осматриваю тесную квартирку, замечая грязный коричневый ковер, отслоенную краску на стенах и мебель, которая выглядит как очень б/у. Но несмотря на очевидное отсутствие излишеств, здесь есть что-то, чего нет в доме моей семьи. Ни в одном из наших домов. Что-то плотное и теплое, почти осязаемое в воздухе. И занимает всего несколько секунд, чтобы понять, что это.
Это место дышит жизнью. И не только в том смысле, что люди спят в своих кроватях и держат вещи в комодах.
Высокий и худой мужчина среднего возраста поднимается с дивана и идет к нам. Он выглядит точно так же, как, я предполагаю, Роландо будет выглядеть через двадцать пять лет. Такое же круглое лицо и пухлые щеки, чуть крупнее нос и темные миндалевидные глаза. У них даже стрижки одинаково короткие.
— Hola![30]— говорит мужчина хриплым, но приветливым голосом. — Bienvenido a nuestra casa![31]
— Папа, — ругает Роландо, глядя на меня извиняющимся взглядом. — Она не говорит по-испански.
Но я прохожу мимо Роландо и протягиваю руку его отцу.
— Gracias, Señor Castaño. Estoy muy contento de estar aquí.[32]
Роландо смотрит на меня типа «блин-откуда-ты-этого-набралась», а его отец восторженно притягивает меня в медвежьи объятья.
— Hola, mi cariño[33], — раздается другой голос, когда из кухни с лопаточкой в руке появляется невысокая грузная женщина. Роландо целует ее в лоб и представляет своей матерью.
— Vengan![34]— Она машет на обеденный стол позади нас. — Ужин готов.
— Я думал, ты говоришь по-французски, — шепчет Роландо, выдвигая для меня стул.
— Меня воспитывали горничная-мексиканка и дворецкий-аргентинец, — объясняю я, садясь.
Он подталкивает мой стул.
— Ах, верно.
— Я надеюсь, что вы проголодались, — говорит мама Роланда, погружая лопаточку глубоко в гигантское блюдо с сырными энчиладами. Она отрезает огромный кусок, кладет его на тарелку и с улыбкой передает мне.
Я смеюсь и нервно принимаю большую порцию, удивляясь, как я должна ее всю съесть. Хорошо, что на мне все еще форма с эластичным поясом.
После того как всем было разложено, я поднимаю вилку и осторожно откусываю. Меня сразу же затопляет взрывом самого удивительного вкуса — острых специй, смешанных с сливочным сыром. Это безусловно одно из вкуснейших блюд, что я пробовала в жизни. Я жую медленно, смакуя ощущения, и почти неохотно проглатываю.
Когда поднимаю взгляд, я понимаю, что никто больше не ел. Они все смотрят на меня, ожидая моей реакции.
Я краснею и промокаю рот салфеткой.
— Роландо был прав, миссис Кастаньо. Это лучшие энчилады в мире!
Они все расплываются в улыбках, таких похожих, и я не могу не заметить, как они очаровательны с этими распахнутыми глазами и заразительными улыбками. Все начинают есть, и я снова откусываю восхитительную прелесть.
Беседа течет легко, Кастаньо делятся историями о прошедшем дне и людях, с которыми они встречались. Роландо с энтузиазмом рассказывает о моих занебесных оценках в Угадай Кто В Автокафе, и все просто взрываются смехом после его пересказа моей пылкой встречи с гильотиной.
Наблюдая за общением Роландо и его семьи, легкостью диалогов, привычными подтруниваниями, понимающими взглядами после давнишних шуток, я понимаю, сколь странно и непривычно это для меня. Словно я зоолог, изучающий редкие виды животных в их естественной среде обитания.
Значит, вот так ведут себя настоящие семьи?
Они общаются. Заставляют друг друга смеяться. Их теплые улыбки и нежность кажутся такими же естественными, как лучи солнца.
Они сидят вместе. За одним столом. Вместе едят. Без фотографа, который документирует сие событие для следующего выпуска журнала «Time».
А затем, подобно холодному арктическому ветру, реальность поражает меня.
Странные и необычные не они. А я. Это я не вписываюсь. Это я не могу ничего понять до конца.
Моя семья — редких вид животных, за которым все хотят наблюдать в естественной для них среде обитания. Которую все хотят изучать, и фотографировать, и обсуждать — о ее корнях и том, как ее члены взаимодействуют друг с другом.
Ну, почти все.
Если Роландо и предупредил своих родителей о том, кто я такая и кто мой отец, то по ним это не заметно. Они не относятся ко мне так, как все остальные. Они не спрашивают, какие авто я вожу или каково быть дочерью одного из самых богатых людей в мире. Большинство людей, с которыми я знакомлюсь, не хотят знать обо мне. Они хотят знать, что я могу для них сделать. Могу я передать их демо-диск главе звукозаписывающей компании? Могу я представить их сексуальному режиссеру, приехавшему в город? А вот моё любимое: «Могу я передать их резюме своему отцу?»
Я нахожу последнее особенно забавным, потому что не похоже, что мой отец наймет кого-то по моей просьбе.
Родители Роландо же ведут себя так, словно я просто еще один друг их семьи. Желанный гость за обеденным столом. И никогда не была этому столько благодарна.
Я никогда не чувствовала себя более обычной.
— Значит... — привлекает внимание мистер Кастаньо, когда его жена, шагая вокруг стола, наливает кофе в разномастные чашки. — Как тебе работается в «Доне Жуане»?
Я вздыхаю.
— Ну, давайте просто скажем, что я померла бы, не будь там вашего сына. Он ловко превращает тюрьму в Диснейленд.
Миссис Кастаньо ставит чайничек на стол и поглаживает голову сына, прежде чем вернуться на свое место, потягивая кофе.
— Роландо всегда был жизнерадостным ребенком, — хвастает она. — Где бы он ни был и что бы ни делал, всегда находил себе развлечение. Когда ему было шесть...
— Ну нет, — вставляет Роландо, протягивая руку перед матерью, словно пытается предотвратить ее от удара о лобовое стекло при резком торможении автомобиля. — Тут, пожалуй, мы закончим с историями о детстве.
Присутствующие за столом взрываются смехом, а миссис Кастаньо сжимает губы в усмешке, вняв его просьбе.
— Как у тебя так получается? — с нетерпением спрашиваю я. — Как ты изо дня в день показываешься там и ведешь себя так, словно это работа твоей мечты?
— Ха! — восклицает он. — Это определенно не работа моей мечты. Ты действительно думаешь, что мне нравится ежедневно разносить тако за 99 центов? Да я ненавижу это! Единственное, чего я хочу, — стать тренером НБА.
— Серьезно? — спрашиваю я, несколько удивленная. — Ты хочешь этим заниматься?
Роландо серьезно кивает.
— Именно так. Это была моя мечта, когда я был ребенком. В пять я играл в баскетбол перед телевизором. А последние три года я на добровольных началах работаю тренером Междугородной детской лиги.
— Он очень увлечен этим, — гордо добавляет мистер Кастаньо. — Как-то на Рождество мы подарили ему магнитную доску, и он без остановок целую неделю сидел и смотрел баскетбольные матчи, рисуя всякие графики и пунктирные линии на этой доске. Это был наш лучший ему подарок.
Я качаю головой, сбитая с толку.
— Но ты всегда такой счастливый в «Доне Жуане». Как такое возможно, если ты явно хочешь заниматься абсолютно другим? Как можно так радостно делать что-то, что ты ненавидишь?
— Счастье возникает не от работы, — нетерпеливо отвечает миссис Кастаньо, тягучий испанский акцент превращает слова в поэзию. — В противном случае большая часть мира была бы несчастна.
Хочется ответить ему аргументом, что большая часть мира и является несчастливой. По крайне мере, насколько я могу судить. Но что-то заставляет меня молчать. Воздержаться от разрушения вечера моим цинизмом.
— В испанском языке есть такое выражение, — говорит мистер Кастаньо. — No hay mal que por bien no venga.[35]
— Вслед за плохим, — медленно перевожу я, — всегда приходит что-то хорошее?
— Sí, — отвечает он, и я не могу разгадать его странный взгляд. Занимает время, чтобы понять. И узнаю я его только потому, что видела его несколько минут назад. Когда он так же смотрел на Роландо.
Это гордость.
Отцовская гордость.
— Это значит, — продолжает он, — что у всего есть две стороны. Там, где есть что-то плохое, есть и что-то хорошее. Кажется, в английском языке это называется «свет надежды».
— Луч, — поправляет Роландо.
— Sí, луч, — повторяет он. — Порой нужно хорошенько присмотреться, чтобы отыскать этот самый Луч надежды.
Я выдавливаю улыбку бородатой шутке мистера Кастаньо. Доброму тону его голоса. Уверенности, с которой он все описывает. Такой вере. Это привлекает. Так же, как очаровывает слепой оптимизм Роландо ко всему. Но в глубине души мне трудно поверить. Даже невозможно. По крайней мере, для меня.
