Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король
Теперь они оба с хохотом раскачиваются. Если их застанут! Из-за такой выходки все наверняка пойдет ко дну! Уходя, Алекс запирает дверь на ключ. Поднимается, перескакивая через несколько ступенек. Снова подходит к Минне, стараясь выглядеть непринужденным.
— Слушай, вот ключ от душевой. Иди туда и сторожи их, пока не придет врач. Если они выйдут раньше, можешь засунуть свой диплом знаешь куда…
Минна подчиняется без звука.
Доктор в панике ворвался в холл отеля, сбегал за аптечкой и кинулся дальше.
— Не беги, док. Расслабься. Ты идешь купаться. Слушай, попроси полотенце. Набрось его на аптечку… А я позвоню. Мадемуазель, дайте Каор, телефон 24–26–73. Кстати, мсье Руа уже заказывал этот номер?
— Да, мсье. Примерно полчаса назад. Так вас соединить?
— Да, да…
Он вошел в кабину, обитую, как портшез, красной материей. И через три минуты вышел убитый. Дикки не бредил. В Каоре билеты не распроданы и наполовину. Более тревожный симптом — кое-кто из зрителей отменил заказы. Кампания в прессе приносила плоды. Не пройдет и месяца в таком духе, как «Матадор» поднимет панику, а г-н Вери укатит куда-нибудь подальше на симпозиум и по телефону станет недосягаем. Когда-то… Ни за что на свете нельзя допустить, чтобы вернулось время убогих отелей, низких сборов, промозглых или душных залов, пробных концертов по приезде, которые освистывает публика… Но у того «когда-то», которое теперь кажется таким далеким — почти пять лет прошло, — было будущее. Если же теперь Дикки «покатится вниз», вряд ли можно надеяться на его новый взлет, если не сказать больше — он маловероятен.
— Не знаю, что и делать! — почти вслух сказал Алекс, рухнув на сиденье в баре. — Ничего не могу придумать! Нужно заполнить зал любой ценой, или Дикки сорвется…
В этот момент появился доктор с тревожными известиями, которые, казалось, доставляли ему зловещую радость: Дейв заперт в своем номере и находится под надзором Боба и Жанно. Дикки спит, но сможет ли он петь?
— Я не могу дать никаких гарантий. У него давно назревает депрессия, я бы сказал, даже нервное заболевание, нечто вроде раздвоения личности, которое…
Сочувствует, конечно, но что за нудный тип! И опять заказал томатный сок!
— Даже во время землетрясения ты потребовал бы, наверное, чтоб тебе выжали лимон, и поправил бы узелок галстука, — вздохнул Алекс. — Никогда не скажешь, что ты состоишь врачом у «звезды» и брат гуру…
Он залпом выпил третью порцию виски, и вдруг последние слова эхом отдались в его мозгу.
— Господи! Твой брат! Его хор! Не в Каоре ли он предлагал мне послушать их?
— Именно, — холодно ответил Роже. — До его… его общины не более сорока километров…
— Так, значит, завтра он может быть здесь! Вместе со своей командой!
— Очень вероятно.
— О! Нет! — простонал Алекс. — Такого не бывает!
— Хоть сколько-то зрителей прибавится, — с иронией сказал Роже.
Алекс поставил свой бокал, с лица его сразу спало напряжение, и он почти дружелюбно взглянул на доктора.
— Знаешь, ты не так глуп, как кажешься, старичок Роро! Ты мне подсказал идею… потрясающую идею! Бегу звонить!
И, вновь оживившись, он вскочил и бросился вон из бара.
Подавленный Роже остался наедине со своим томатным соком.
Часть вторая
— Вообще-то, я не уверен, что мы договоримся с твоим братцем, — размышлял Алекс, стоя у двери раздевалки в спортивном зале… — У него слишком большие аппетиты…
— Мысль была действительно неудачной, — ответил Роже, стараясь скрыть свою радость.
— Простите! Это было не так уж глупо! Если бы он предоставил в мое распоряжение своих юных хористов… Во-первых, у них автобус — большое удобство, чтобы ездить за нами. К тому же они кое-что узнали бы о шоу-бизнесе. Три десятка молодых людей помимо фанатов: девушки немного покричат, а юноши обеспечат мне порядок… Понимаешь, я хочу продолжить и закончить турне красиво. Чтобы у всех наших соперников, которые крутятся на побережье и в других местах, создалось впечатление, будто Дикки вызывает бурю восторга, несмотря на кампанию в прессе, и нужно, чтобы в любой день, в любой дыре, где они могут появиться, везде нашлась бы девица, закатывающая глаза, рвущая на себе одежду или карабкающаяся на сцену, понял? Чтобы его концерт всегда был событием. А когда эта стерва снова появится…
— Думаешь, осмелится?
— Осмелилась же она позвонить в газеты. Я-то уверен, что это сделала она. А теперь выжидает, пока шумиха слегка поутихнет, чтобы опять выскочить с новыми откровениями, затем получить роль в каком-нибудь порнофильме или записать пластинку. Я все больше и больше убеждаюсь в этом, поверь мне!
— Ты, наверное, сам поступил бы тик же на ее месте?
— О! — воскликнул Алекс с искренним возмущением. — Не спорю, я способен на кое-какие делишки. Но так запятнать репутацию человека, нет!
Он зажег сигарету. Алекс слишком много курил, грыз ногти, словом, сжигал самого себя. Вери говорил с ним по телефону очень натянуто. Кристина безуспешно пыталась приостановить кампанию с помощью обещаний и обедов. Но попробуйте-ка рекламировать романтическую любовь, заставьте неистовствовать молоденьких дурех, когда весь свет потешается над тем, что красивая блондинка обращает в бегство Дикки Руа.
— А где Дикки?
— Он переодевается.
— Не слишком ли он…
— Нет. Но чего бояться? Народу было много…
— Согласен. Народу много, полно, зал орет, но… Разве ты не чувствуешь, как что-то витает в воздухе? Ты никогда не станешь человеком нашего мира, бедняга. Люди приходят, однако… Все может сорваться. Обстановка не та. Именно поэтому небольшая группа молодежи… Над чем ты смеешься?
— О! Только не над твоими затруднениями, — сказал Роже. (На сей раз он выглядел почти непринужденно. И удачно выбрал момент.) — Мне пришла в голову мысль, что Поль с его мистической болтовней, своими возвышенными разглагольствованиями о неприкаянной молодежи, своим кустарным ткачеством и гимнами даже тебя поймал на крючок. И потешный же был у тебя вид, когда ты понял, что неприкаянная молодежь за приобщение к шоу-бизнесу потребует по сто пятьдесят франков в вечер на каждого!
— Идея все же была не так уж плоха. Только очень разорительна, — упрямо возразил Алекс. — Между прочим, если бы он немного снизил плату…
— Ты не должен этого делать, — с жаром воскликнул Роже. — Пойми, это же секта! Ты не знаешь, на что способен Поль! А Дикки не нуждается в том, чтобы…
— Именно это меня и беспокоит, — мрачно ответил Алекс. — Долго ли продержится Дикки с мыслью о том, что эта сумасшедшая может сидеть в зале и готова на него наброситься… А если в конце я сдержу лавину девиц, это будет выглядеть как провал, что гораздо хуже…
С важным видом к ним подошел постановщик Серж. В руке он держал чемоданчик, набитый деньгами, — плата наличными за концерт.
— Послушай, Алекс! — настаивал вновь забеспокоившийся доктор. — Я хотел сказать тебе… по поводу Поля… это серьезно…
— О, пощади! У тебя еще будет время сказать мне…
Его перебил Серж, который уже держался за ручку двери в гардеробную музыкантов.
— Послушай, Алекс! Там один из организаторов скандалит из-за того, что концерт закончился на десять минут раньше, чем указано в контракте! Что ему сказать?
— Постой! Я сам ему кое-что скажу! — взревел Алекс, приободрившись в предвкушении стычки со свеженьким собеседником. — Ну и скотина! Он еще на что-то претендует! После таких-то барышей!
И Алекс исчез за кулисами. Через несколько секунд его звучный, разъяренный и вместе с тем ликующий голос донесся до доктора, подтверждая, что Алекс сдержал слово и с явным удовольствием вытрясал душу из горе-организатора.
Доктор Жаннекен ждет Дикки у его уборной. Надо помешать ему уединиться с Дейвом после концерта. Роль шпиона, шпика или долг друга? Но разве Дикки его друг? С самого начала гастролей он задавал себе этот вопрос. До этого — никогда. Он посмеивался над тем, что лечил «идола», что приобретал известность в эстрадном мире. Но находиться рядом с эстрадниками ежедневно, терпеть их присутствие за обедом, в машине было невыносимо.
Уехать! Бросить гастроли! Покинуть артиста в тот момент, когда он переживает трудности! Это было бы тягчайшим преступлением — такое в этой среде не прощается! Он мог бы десять раз напиться, надругаться над певичкой ансамбля, своровать деньги в кассе — и это никого не тронуло бы. Но если он бросит гастроли, этого ему не простят. И пациенты, которые только начинали тянуться к Роже, отвернулись бы от него. Его молодой и честолюбивый компаньон Мерсье тоже не простил бы этого, ведь он согласился сотрудничать с ним ради тех самых «звезд», которых уже лечил Роже Жаннекен. А через кого он их узнал? Разве не через того же Поля? Кто же захочет тогда лечиться у него, зная, что этот врач может бросить пациента в тяжелую минуту, когда фониатру приходится быть и психологом, и исповедником, то есть единственной опорой. Нет. Бежать невозможно. Не надо было ехать в эти гастроли. А если оглянуться назад, то, пожалуй, следовало бы отказаться от помощи — скажем прямо, денег! — Поля. Но какое будущее ожидало бы тогда молодого врача без средств, который к тому же отказался от моста в Мобеже, предложенного Обществом благотворительности?
