Михаил Барщевский - В перерывах суеты
— Стрелять надо уметь. И жопу лизать тоже уметь надо.
Больше этих двух братьев-небратьев, проходивших за Сорокиным как минимум четыре года, в Березниках никто не видел. В следующие выходные с ним уже были два других молодых человека, с такими же фигурами, незапоминающимися лицами, и опять один — блондин, второй — брюнет.
На майские Сорокин привез на дачу пять кур и петуха. Голубятню переделал в насест, а Розе сразу объявил, что ехидства не потерпит, что все ее шуточки типа «голуби подросли и стали курами» он наперед знает. Роза, которая на больную тему до этого шутить не собиралась, тут поняла, что рана зарубцевалась, и вопреки предупреждению Сорокина с куриного вопроса не слезала. И услуги свои по продаже на рынке яиц для поправки прокурорского бюджета предлагала, и петуха, поскольку Сеня все время делами занят, а генерал-прокурор тоже все трудится и трудится, для личных нужд одолжить просила. Уточнив при этом, что «вам, прокурорским, теперь вообще на женщин смотреть не положено. После того как ваш Генеральный оскандалился». Сорокин все отшучивался, что продавать он ей больше ничего не поручит, а то даст на реализацию яйца, а она ему спустя месяц цыплят вернет, и что петух у него для кур, а не для крупного рогатого скота. На «скот» Роза не обижалась, а что касается рогатого, то весело поглядывала на Сеню и говорила, что генерал-прокурор ему льстит, что Сеня на работе такого наглядится, что потом на женщин без отвращения смотреть не может.
В середине мая Президент отправил в отставку очередное правительство и новым Премьером стал Министр внутренних дел. Соответственно, пошли разговоры о том, кто будет новым министром, и фамилия Сорокина произносилась в этой связи достаточно часто. С одной стороны, он сам бывший милиционер, с другой — курировал МВД по линии прокуратуры и спецификой владел. К тому же было известно, что с опальным Генеральным отношения у него оставались всегда прохладные. Сорокин сидел на работе с утра до вечера не столько из-за обилия работы, сколько в ожидании звонка из Администрации Президента и вызова для кадровой беседы. Даже в субботу с воскресеньем на даче в тот раз он не появился.
А в середине недели случилось ужасное. На сей раз уже не одичавшие собаки, а соседская овчарка подавила прокурорских кур. Соседка Мария не работала, жила на даче круглый год. Ее муж, Николай Виленович, банкир средней руки, на даче появлялся редко, а когда был, то так боялся Сорокина, что лишний раз старался не показываться тому на глаза. Короче говоря, с соседями слева прокурор практически не общался. «Здрасьте — до свиданья» через забор, и все. И вот надо же такому случиться, что именно их овчарка перегрызла поводок, которым ее привязывали вместо цепи, дабы она той цепью не гремела, и пошла гулять по участку Сорокина. Когда Мария обнаружила пропажу собаки и стала ее звать, недоброе предчувствие уже проникло в нее глубоко, вызывая какую-то непонятную тошноту и озноб. Но когда из щели в соседском заборе высунулась довольная, но виноватая, с прижатыми ушами морда пса, Мария поняла: «Конец!» Заглянув с табуретки через забор и увидев разметанные по всему прокурорскому двору перья и птичьи трупики, Мария охнула и побежала к Сене с Розой: то ли за защитой, то ли за советом. Тех, как назло, не было, — в середине недели они приезжали только в самую жару, когда не молодой уже Сеня в городе задыхался, и Роза, отпросившись у своего судьи, с которым проработала лет десять и потому позволяла делать все, что сама сочтет нужным, ехала с ним на дачу. Одного мужа она отпустить не могла уж никак.
Слава богу, у Марии был Розин рабочий телефон, и она им с радостью воспользовалась. Вопреки ее ожиданиям, уж ей-то было никак не до смеху, Роза, услышав рассказ соседки, рассмеялась и сказала: «Звони Николаю, пусть купит новых кур и привезет. Да, и про петуха не забудь. Генерал-прокурор в курах не разбирается, подмены не заметит. Это — не голуби».
Мария обрадовалась столь простой возможности избежать неприятностей. Восприняла совет Розы как руководство к действию и перезвонила Николаю. У того шло заседание правления банка, но секретарша Леночка не стала перечить жене начальника, тем более что у Леночки были причины чувствовать себя перед ней всегда виноватой, и соединила с шефом. Николай начал разговор крайне раздраженно, он себя перед женой виноватым не считал, но когда узнал, в чем дело, разволновался и испугался больше, чем если бы Мария его застукала с Леночкой в самый неподходящий момент. Тем более, что Мария предупредила, будто с Розиных слов узнала о планах Сорокина сегодня к вечеру приехать на дачу. Ей казалось, что если мужу не придать ускорения, то он не воспримет ситуацию всерьез, действовать быстро не станет или, того хуже, решит, что ничего страшного не произошло и они за собаку перед соседом не отвечают. Николай обещал приехать сегодня же. Ему как-то сразу расхотелось работать, перспектива провести очередной вечер с длинноногой секретаршей и вовсе перестала интересовать. Он распустил начавшееся уже заседание, сел в машину, поехал на Птичий рынок и оттуда, купив пять кур и петуха, рванул на дачу.
Мария же, еще больше успокоившись после разговора с мужем, вышла из магазина, единственного общественного места в Березниках, где жителям давали позвонить: своим — за пятьдесят копеек, а городским — за рубль, и отправилась домой.
Участковый Сидорук накануне лег поздно и в то утро на работу отправился к двенадцати. Имел полное право, поскольку ему сегодня предстоял вечерний прием граждан и рабочий день, по-любому, получался восемь-девять часов.
Выходя из калитки, он столкнулся с Марией, возвращавшейся домой. Сидорук приметил, что Мария чем-то взволнована, — лицо раскраснелось и голос подрагивает. Говорить с людьми он умел, участковый все-таки, ну и раскрутил Марию по полной программе. Все она Сидоруку выложила. Сидорук сказал, что дело несерьезное, что в худшем случае может быть штраф за неправильное содержание собаки. Но может, и так все обойдется. Окончательно успокоившись, Мария пошла домой, а Сидорук понял, что пробил его час.
Во-первых, возникла возможность проявить бдительность и показать начальству, что он не зря ест свой хлеб. Во-вторых, обратить на себя внимание зама Генерального прокурора. Ну и в-третьих, прервать эту порочную дружбу высшего чиновника с еврейской парочкой.
Сидорук не любил евреев органически. Началось это, когда ему сообщили, кто сделал революцию в России. Он знал, что Октябрьская революция — это было хорошо, правильно. Что она — величайшее событие двадцатого века. И ему стало очень обидно, когда школьный учитель истории (а это был тот же учитель, что и сейчас преподавал в березниковской школе и умел все объяснять по-своему) много лет назад заявил, что революцию в России сделали не русские, а евреи. Обидным тогда показалось, что такое хорошее дело, как победу Октября, обеспечили представители не его народа, а вечно сопливого Женьки Фусмана, сидевшего за партой перед ним и имевшего постоянную пятерку по любой из математик и трояк по физкультуре. Дальше он их не любил потому, что они все время ходили к нему в паспортный стол за разными справками, нужными для эмиграции. К тому времени он уже не был так уверен в том, что Октябрьская революция — прорыв в новое измерение. Хоть говорить об этом вслух не полагалось, но глаза-то были. Так вот, получалось, что евреи всю эту кашу заварили, а теперь отваливают. А нам, русским, расхлебывать. Кроме того, он их не любил не только на историческом уровне, но и на повседневном бытовом. Они, когда к нему приходили, разговаривали заискивающе, заглядывая в глаза и ноюще умоляя «в просьбе не отказать». Он презирал тех, кто перед ним унижался, и ненавидел тех, кто этого не делал. На начальство данный принцип, разумеется, не распространялся. Хотя однажды ему один еврей прилично помог. Был у них в УВД замначальника по «уголовке». Еврей-подполковник, просидевший на должности лет двадцать. Как-то Сидорука замполит поймал на дежурстве выпившим. Поднял скандал. Потребовал увольнения. Так вот, Ефимыч тогда его защитил, а когда история закончилась, встретив как-то в коридоре, сказал: «Попробуй быть человеком. Это ж приятно. По себе знаю. За что тебе и спасибо!» Сколько ни размышлял Сидорук о словах подполковника, так и не понял, что тот хотел сказать. Что значит «будь человеком»? Не пить, что ли? Так ведь и Ефимыч выпить не дурак. Даже на работе. От него-то он чего хочет?
Ну а уж Розу с Сеней он просто не переносил. И за то, что в деревне относились к ним хорошо, а к нему самому с опаской. И потому, что с «Генеральным» они общались запросто, а ему это было недоступно. Но сейчас он ситуацию контролировал и собирался изменить.
Рысью добежав до опорного пункта, расположенного в здании школы, Сидорук сел за телефон. Прежде всего он сообщил дежурному по УВД о террористическом акте в отношении дачи и имущества заместителя Генерального прокурора Российской Федерации Сорокина Леонида Ильича. Вспомнил историю с голубями и сказал, что есть оперативные данные, подтверждающие, что и тот случай на совести не диких собак, а соседской, специально науськиваемой против власти. Затем он позвонил домой Сорокину (городские телефоны жителей деревни у него были на случай пожара, краж и других неприятностей) и сообщил жене прокурора о случившемся, не скрыв, разумеется, и то, какой обман затеяла Роза с подменой кур. Кстати, Сидорук действительно полагал, что подмена будет нечестной, так как у зам. Генерального прокурора куры наверняка какие-нибудь голландские, а собираются ему подсунуть наших отечественных. Сделав эти два звонка, Сидорук написал на листе бумаги: «Убыл на место преступления», прикрепил его с обратной стороны двери и, преисполненный чувства ответственности, столь свойственного каждому «застольному» сотруднику милиции при соприкосновении с настоящим преступлением, отправился на участок прокурора, вспоминая по дороге, что говорили в школе милиции по поводу мер, которые необходимо принять по охране места происшествия до приезда оперативной группы.
