Жанна Голубицкая - США под юбкой
Наши в городе
Брайтон-Бич — дождей тут нет!
Собираясь писать о Нью-Йорке, я позвонила своим друзьям, которые живут в NY уже почти 20 лет, как раз в районе Brighton Beach Avenue. Я спросила: «Можно я иногда буду звонить и задавать вам вопросы?» «Можно, — ответили мне, — если ты будешь иногда присылать нам денег!» Вот вам и типичнейший образец брайтонского юмора, хорошенько замешанного на нравах Дерибасовской и Малой Арнаутской. Это настолько по-брайтонски, что может легко служить эпиграфом к рассказу об этом кусочке советского прошлого на территории нью-йоркского Бруклина. За словом тут в карман не лезут, и каждая фраза, услышанная в здешних местах — настоящий перл! «Не делай мне нервы, Софочка!» — кричит пожилой хозяин ресторанчика с кошерной едой. Его жена Софочка тут же у входа продает с лотка мацу. А тут вдруг взяла да ушла болтать с соседкой из цветочного, бросив лоток на произвол судьбы. А «шпилевой» по прозвищу Тюбетейка в местной бильярдной (кстати, только на Брайтоне есть столы для русского бильярда) анекдотически возмущается: «Шо-то я в натуре не понял этой хохмочки, мы играем или где?»
А звонила я, потому что хотела хоть немного узнать местную жизнь изнутри. Ведь одно дело быть на Брайтоне туристом и совсем другое — жить тут долгие годы. На мой взгляд, Брайтон — одно из самых интересных мест в Нью-Йорке. Где вы еще найдете подобный микс Одессы-мамы с Ростовом-папой, с диссидентской Москвой 60-х-70-х годов и с Нью-Йорком 21 века? Да еще вольготно расположившийся на берегу Атлантики и включивший в свое название вальяжное «бич» — пляж?
Это кусочек России в Нью-Йорке, район компактного проживания эмигрантов из бывшего СССР. Причем эту часть Нью-Йорка облюбовали в основном выходцы из Одессы, Кишинева, Тбилиси, Бухары, Алма-Аты и других южных городов, что придает Брайтон-Бич особый колорит. Залихватский и при этом неторопливо-вальяжный — почти курортный. Не даром этот кусочек Бруклина не раз воспет в эмигрантском искусстве — от музыки до кинематографа. Вспомните Шуфутинского, Новикова, Токарева или «На Дерибасовской хорошая погода, на Брайтон Бич опять идут дожди…» С погодой, кстати, на Брайтоне все в порядке. В Нью-Йорке вообще очень приятный климат — за редкими исключениями в виде погодных «взбрыков» типа холодного ветра с океана.
Брайтон — это примерно 15 кварталов вдоль атлантического пляжа, большая часть из которых тянется под мостом с железной дорогой (на этом отрезке нью-йоркский сабвей проходит над землей). Ни на одной манхэттенской авеню не увидишь столько роскошных шуб и бриллиантов, сколько на брайтонском променаде под грохочущей эстакадой метро! На Брайтоне можно купить как свежие российские газеты, так и подшивки 30-летней давности — например, «Правды» или журнала «Наука и жизнь». Тут в русском магазине можно запросто отовариться пельменями, черным хлебом, селедкой и икрой, а в грузинском — настоящим сациви, ткемале и чачей. Кругом разносится аромат свежеиспеченного хлеба. В местных пекарнях и ресторанах готовят по традиционным народным рецептам — многие блюда теперь и на родине-то редко встретишь! Всеми главными деликатесами бывшего СССР можно угоститься в многочисленных брайтонских ресторанах — русских, кавказских, еврейских и среднеазиатских. Кстати, только в них во всем Нью-Йорке можно курить, в остальном общепите города это, как я уже упоминала, строго запрещено.
Брайтон говорит на русском. А вернее — на рунглише. Так лингвисты окрестили эту перченую языковую смесь — русско-английский жаргон с одесским выговором и еврейским акцентом. Брайтонцы (привет Одессе-маме!) очень любят уменьшительные суффиксы. Кажется, что здесь живут сплошные Сонечки, Монечки, Сенечки, Юлики и Шмулики. Здесь издаются местные газеты — на своем и для своих. В брайтонском печатном слове используется тот же уменьшительно-ласкательный рунглиш, вроде: «Люся и Марик поздравляют Жорика и Беаточку с золотой свадьбой».
Вообще с языком на Брайтоне обращаются вольно. На одном большом магазине тут красуется вывеска «Оптека». И это вовсе не ошибка, сделанная от неграмотности или по причине того, что родной язык напрочь забыт. Это ностальгия по корням плюс приобретенный американский прагматизм. Слово «оптека» красноречиво скажет каждому брайтонцу, что в этом «шопе» можно и лекарство купить, и очки заказать. Кстати, Брайтон — единственное в NY место, где можно найти родные пилюли и снадобья типа валидола, валокордина или валерьянки.
«Чужие тут не ходят!» — это о Брайтоне, но 30-летней давности. В 70–80 годы американцы на юг Бруклина и носа не казали — боялись местных жиганов, карманников и прочих «остапов бендеров» с Брайтон-бич авеню. Сегодня на Брайтоне много «пришлых» — как туристов, так и нью-йоркцев, «подсевших» на русские пельмени. Но на каждого, кто говорит по-английски, аборигены все равно смотрят так, будто спрашивают: «Заблудился, милок?». «Своими» на Брайтон-Бич считают только латиноамериканцев из соседнего «испанского» квартала. Мексиканцы на Брайтоне энергично лепят вареники в русских ресторанах или стоят на улице с овощными лотками. А субтильные пуэрториканские юноши ухлестывают на променаде за пышными одесскими «мамзелями».
Многие воспринимают Брайтон как своего рода нью-йоркский аттракцион — «машину времени по-русски». Русский размах да при американском изобилии, да при живом в памяти советском прошлом!
В брайтонских витринах — объявления, родом словно из Москвы времен застоя. «Поступила в продажу пудра „Ланком“ с запасным блоком». «Итальянские шмотки — родные, недорого». Веселят и вывески на магазинах: «Свежее фермерское мясо». А через дверь: «Салон мага и натуропата Семы Задунайского». Говорят, около будки, где продаются огромные горячие пирожки, одно время висела табличка: «Здесь был Горбачев, который хотел нашими пирожками накормить голодную перестройку».
На Брайтоне (и только на нем!) можно купить самые чудные и редкие вещи — ручные узбекские ковры, бюстгальтеры на четыре пуговицы, чугунные мясорубки харьковского завода, бязевые носки, нитки мулине и даже зубную пасту «Поморин». Как говорят местные, даже кепки-«аэродромы» вот уже лет 30 продаются в одном и том же месте — в закутке у дяди Гоги. А когда на Брайтон-Бич открывается новый ресторан (что происходит чуть ли не каждый день) название ему подбирают непременно имперское: «Метрополь», «Националь», «Европейский», «Столичный». И нигде не гуляют с таким размахом, как на брайтонских банкетах. На хлебосольных брайтонских именинах угощение стоит в три этажа: на одном — сациви, на другом — шашлыки, на третьем — пирожные. И музыканты играют без антрактов.
«Санкт-Петербург» — самый большой книжный магазин на Брайтоне. Модные новинки на русском — Акунин и Сорокин, переведенные Мураками и Кальвино — попадают сюда практически одновременно с Москвой. «Я хочу подарить вам две свои книжки!» — говорю я менеджеру. «А зачем?» — подозрительно интересуется он, явно выискивая в моем душевном порыве какой-нибудь подвох. «Мне будет приятно, если вы продадите их в своем замечательном магазине, — честно отвечаю я. — А если читателям понравится, закажете еще из Москвы». Тут книготорговец понимает, в чем моя корысть, и заметно расслабляется. Берет книжки и записывает мой телефон — на всякий случай. Оно и понятно: ходят тут всякие… А потом книжки пропадают!
Брайтонцы, конечно, похожи на нас — но только на нас образца 70-х — начала 80-х годов. Слегка подозрительные, редко улыбчивые, но при этом всегда готовые к соленой шутке и крепкому словцу. И 30, и 20 лет назад сюда приезжали за лучшей долей, за красивой жизнью… И оказавшись полностью оторванными от родины, жили мыслью: «Эх, вот бы у нас на Арбате увидели меня в „кадиллаке“, а Маню — в алмазах!» А теперь брайтонцам непросто понять, что в голове у «новых россиян», прибывающих не из бедной, голодной и увитой очередями, а из сытой, полной бутиков и ресторанов столицы. Брайтонцы помнят Москву днем серой, а вечерами — кромешно-мглистой. Вывески магазинов — подслеповатыми, а граждан — мрачными и озабоченными добычей продуктов. Не жалуют тут ипредставителей «последней волны» — русских, эмигрировавших уже из свободной России. Эти люди приезжают с большими капиталами и такими же амбициями. Они скупают пентхаусы на Манхэттене, а на Брайтон приезжают поглазеть, как на диво. «Новые русские манхэттенцы» взирают на Брайтон-Бич с любопытством и слегка свысока — как на музей, где время остановилось. Для них это закрытый мирок брежневской эпохи, полный мрачных взглядов, подозрений и провинциальных замашек. Брайтонцы «новых манхэттенцев», конечно, не гонят. Но и любви особой не испытывают, что не скрывают. Как хорошо сказал бывший рижанин, ныне житель Брайтона, замечательный критик и эссеист Александр Генис: «Здесь у нас говорят, что думают, не обращая внимания на детей, женщин и генсеков».
