Геза Сёч - Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи
Например, если 51 из 100 страусов захотят остальных изничтожить, вырезать, послать в зоопарк, на Переработку или в газовую камеру, передушить, затоптать их, повыдергивать им все перья из задницы, в таком случае — ведь так хочет большинство — в стае установилась, наконец, власть народа, то есть демократия.
Все эти важные сведения о сущности демократии сообщил нам Сквалыга, только неясно было, читал ли он нам теоретическую, то есть научную, лекцию или излагал конкретную программу действий нового вожака.
Говорят, упыри с гиком носятся на своих телегах по ферме уже каждую ночь, а последнее время даже и на рассвете. Но я с ними никогда не встречалась и не верю в них.
А китайцы, я слышала, опять начали возводить Великую стену, которая на сей раз должна опоясать всю Землю. Вроде начали строить ее и в Ф. Пока, правда, неизвестно, кто будет жить по эту, а кто по ту сторону.
Семью Петике после постигшего их здесь кораблекрушения судьба якобы забросила в Хышову, что в низовьях Дуная. Я постараюсь, чтобы наш полет прошел через эти места, хотя вовсе не уверена, что эти ползучие слухи окажутся правдой. Не исключено, что семья их рассеялась на все четыре стороны. Копна говорила, что папашу Галапагоса последний раз видели на маленькой, богом забытой посреди степи станции Лехлиу-Гарэ.
Он стоял под единственной лампочкой на перроне и читал «Правду».
142. Бегство предводителя быдла
Я лежала спокойно на верхней поляне и размышляла над космогонией, которую мне изложила Нуар (что мир есть эпическое произведение бога). И вдруг в голове у меня молнией вспыхнул вопрос: ну а если творец возьмет да и бросит свой нарратив? Прервет, как Петике свой роман, и скроется по одному из неведомых никому адресов, которых, я думаю, у него достаточно, — и что тогда будет с нами?
Не святотатство ли думать об этом? — подумала я, но вовсе не потому, что мне так уж хотелось посвятотатствовать — надеюсь, создатель и сам хорошо это понимает.
Утром третьего дня после выборов вожака мы обнаружили, что мастер перевоплощения и пятеро его приближенных — Латька, Лопух, Отважный, Недомерок и Бойси — куда-то пропали ночью.
Пропала и общая касса племени, но П. П. в оставленном нам письме призывал нас, что бы ни случилось, сохранять спокойствие. Он считает, что жизни главы коллектива (или предводителя быдла, как он себя называл) угрожает опасность, и поэтому, дабы страусам не остаться без вожака, он готов пойти на любые жертвы, включая побег. И все исключительно из чувства ответственности перед нами. Ради нас он готов на все, даже на горький хлеб скитальчества. И навсегда останется верен нашему святому страусиному делу.
Задача номер один теперь, говорилось в письме, избавиться от пагубного влияния Лимпопо, которая, как душевнобольная, представляет опасность для жизни всех страусов. Он, Сквалыга, предложил бы побить Лимпопо каменьями или защипать ее до смерти, как поступают перед отлетом аисты с больными и недоразвитыми товарищами, чтобы на перелете не подвергать опасности весь отряд. А поскольку и страусам предстоит долгий и трудный путь… — Продолжение этой фразы было вымарано.
Пока вопрос с Лимпопо не решен, читали мы дальше в письме, он, Потемко, считает целесообразным изъять казну, дабы ее не смогла захватить Лимпопо. Он, кстати, готов ради нас в любой момент объявить голодовку. Мы должны верить в него и в его ответственность. Он же наше доверие оправдает. И подпись: (зачеркнуто: Мое) Его Велич. Рич. Львиное Сердце, или Самолично Я.
Таков был наказ, а точнее, политическое завещание П. П., ибо никто из нас не мог всерьез и подумать, что он будет впредь подчиняться вожаку племени, который слинял вместе с кассой. Да к тому же в такой момент, когда, по всей видимости, над головами у нас сгущались самые мрачные тучи.
Дело в том, что, как выяснилось, вчера Сквалыга отправился на разведку, то есть подслушивать и вынюхивать, одним словом, шпионить в расположение конторских помещений, откуда вернулся с весьма озабоченной рожей. А вернувшись, собрал упомянутых своих прихвостней и о чем-то долго с ними шушукался, после чего все пораньше отправились спать. Предводитель быдла стащил где-то торбу, которую можно повесить на шею, куда они и сгребли все наши сокровища: несколько пуговиц и мелких монеток, наручные часы Лацы Зашибленного и пригоршню пивных пробок. И пустились в бега, отдавшись во власть судьбы, которая понесла их, как полноводная Миссисипи мертвого отца Гекльберри Финна.
146. Земной жизни половина
— Очень часто в фильмах и книгах употребляют это загадочное выражение — «половина земного пути». Но откуда мы можем знать, что кто-то дошел до половины своей земной жизни? — размышлял вслух Максико. Мы как раз огибали поляну, и я остановилась попить у источника. У каменного креста лежало потрескавшееся изваяние святителя Иоанна Милостивого.
И не успела еще я ответить, как над нашими головами раздался охриплый, свистящий, лающий мрачный голос. То был дядюшка Бэтмена, отставной вампир, обратившийся к нам с ветки дерева:
— В тот день, когда человек доживает до середины своей земной жизни, он просыпается с головной болью. С раздражением глядит в зеркало и, если присматривается внимательно, то замечает, что один глаз стал немного меньше и сверкает чуть ярче другого.
— А что если у человека всего один глаз, как у того темнокожего раба-стражника, достающего головой до луны? Или вообще нету ни одного? — заспорил с ним Максико.
— К сожалению, у таких людей период полураспада вычислить невозможно, — сверкнув клыками, ответил дядюшка уверенным тоном знающего человека.
147. Последний перформанс Пишты Потемко
Об ужасных событиях той роковой ночи толком нам не могли рассказать ни удмурт, ни лесные сплетницы, но некоторые наши предположения о судьбе Ричарда Львиное Сердце и его приспешников все-таки подтвердились.
Во всяком случае несомненно, что, миновав императорско-королевский манеж и казарму, они оказались в районе стрельбища. И тут великий мастер перевоплощения и виртуоз «выживания ради выживания» решил, по-видимому, прибегнуть к излюбленному приему: полностью слиться с ландшафтом. Можно не сомневаться, что тащившие торбу приспешники до конца слепо следовали за мэтром. Все это так, но если представить, что фон, с которым человек, то есть страус, конечно, желает слиться или хотя бы сделаться незаметным, состоит из мишеней и к тому же на стрельбище именно в этот момент идут учения, то вся хваленая теория мимикрии, все тактические уловки — маскируйся не маскируйся — стоит не больше шкуры дохлого хамелеона. И, похоже, наш идеолог перевоплощения этого не учел.
Как же странно, что, для того чтобы их не убили, эти страусы добровольно и совершенно осознанно превратили себя в мишени. Вот о чем я подумала, когда Хмырь Безродный и возглавляемые им вертухаи приволокли на ферму изрешеченные пулями трупы. Тела к тому времени вновь обрели данный Создателем, но преданный их хозяевами птичий облик — в минуту смерти природа, видимо, все же прорвалась сквозь маски и мишуру и восторжествовала над фальшью.
Стоя над разложенными на земле трупами, охранники чесали затылки, но потом пошвыряли их в тачки и, поминая нехорошим словом мать Пишты П., быстро зарыли их во дворе казармы.
По завершении печальной церемонии один из охранников, которого мы до этого здесь не видели, — гастарбайтер, судя по внешнему виду, — окинул нас не предвещавшим ничего хорошего взглядом и произнес:
— О sa va sacrifice ре totii [26].
— Что он говорит? — спросила Пики. — Что этот тип лопочет?
— Я не знаю. Это ведь ты у нас изучаешь английский, — сказала Зузу.
А Туска, которая, кажется, догадалась о смысле сказанного, завсхлипывала:
— Не хо-хо-чу… не хо-хо-чу… на бо-бо-ой-ню…
148. Золотые рыбки
Очкарик сошел с ума. День-деньской он сидит на заборном столбе и без конца бормочет себе под нос: ширли-мырли, хули-вули, кале-вала, ахи-охи, трали-вали, шили-мыли, танцы-шманцы…
Ему уже не помочь.
Я пошла к маленькому бассейну, чтобы попрощаться с Беллой — не важно, как ее звали на самом деле, и не важно, что дружбу нашу нельзя было назвать по-настоящему близкой.
Однако бассейн был пуст и сух, как пустыня Сахара.
Я заглянула в окно караульни. Пузан и Дубина размешивали что-то в медном котле, стоявшем на очаге, и засыпали в него лаврушку. Свет, отражавшийся от котла, был столь ослепительный, что я отвела глаза. Новый охранник, появившийся только вчера, напевал:
Никуда уже не спрятаться, не скрыться…
Degeaba[27], ёптыть, боженьке молиться…
В задумчивости я отправилась в свою клетку. На плацу, под предводительством старой грымзы Лулы, страусы дружно скандировали: «Мы хотим остаться! Не хотим летать!»
